Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий. Страница 56

– Але, Алик? Алик, как ты смотришь на то, чтобы сегодня… нажраться в дробадан?

– А то! – бодро раскатился в трубке голос Александра Мыскина. – Запросто!

– Вот и превосходно, – выдохнул Аскольд.

Прямо как тот человек, которому он сказал о том, что «отработал» своего родного дядю.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КРОВЬ НА АСФАЛЬТЕ

– Вот и превосходно, – в третий раз повторил Алексей Фирсов и положил трубку, а потом, обернувшись, посмотрел на Воронцова, который мирно дремал на заднем сиденье везущего их «Мерседеса», положив голову на колени девушке по имени Мила, которую Сережа Воронцов подцепил в ночном клубе. – Але… Андрюха! Андрюха! В общем, так: все отменяется. Комедия переносится на неопределенное время, так что можешь вздохнуть спокойно. Только что звонили из службы безопасности Романа Арсеньевича. Он не может встретиться с тобой. У него нет времени: дела.

– Это р-радует, – отозвался Сережа, которому решительно не хотелось выходить из приятного оцепенения, и, по всей видимости, его не интересовало, куда направляется везущая его машина и что же, собственно, будет дальше. – А что мы щас будем делать, а?

– А что делать? Премию ты получил? Получил. Теперь так: Эйхман сказал, что нужно отвезти тебя в клуб… – Фирсов произнес название заведения, – типа сегодня там ты должен выступать. День рождения там у кого-то из твоих коллег по музыкальному цеху, вот что. Этого, как его… нет, не помню…

– А-а, – протянул Сергей. – Вас понял, товарищ генерал. Поехали. Авось там-то ваш пресловутый киллер, от ко-то-ро-го вы так шиифруетесь, меня не срисует… меня…

Фирсов свирепо покосился на Сережу и, наклонившись к самому его уху, прошептал:

– Обдолбался – веди себя прилично… А если ты еще раз будешь торкать мою жену, то хорошей жизни я тебе, откровенно говоря, вовсе не обещаю. Ладно, поехали, – скомандовал он водителю.

…По дороге «Мерседес» пару раз останавливался, Фирсов выходил из машины, оставляя Воронцова на попечение водителя и девушки Милы, а потом появляясь буквально через три минуты. Впрочем, Сергей не обращал на это никакого внимания: за несколько часов пребывания в столице он еще не приходил в ту кондицию, чтобы адекватно оценивать окружающую действительность.

К сияющему огнями ночному клубу, в котором должно было проходить все действо, Сережа Воронцов подкатил уже сладко спящим и даже что-то нежно бормочущим во сне. Фирсов грубо разрушил его покой толчком в бок и словами:

– Труба зовет!

– Кто ска-зал, что у Кутузова не было одного глаза? – пробормотал Сережа, двигаясь к двери. – У К-кутузова был один глаз-з-з!!

Когда он, пошатываясь, вышел из машины, его – совершенно неожиданно – атаковала целая армия поклонниц, жаждущих хотя бы мимолетного общения с кумиром, ну и, разумеется, автографа на память. Воронцов попытался было продраться сквозь них, но не тут-то было – его зажали в таких тисках, что он почувствовал, как его псевдо-«звездная» душа улетучивается через черный ход. Тогда он безнадежно вздохнул и принял из рук первой попавшейся злобной фанатки плакат со своим изображением и маркер, который тут же выпал из его дрогнувших пальцев.

– Не беда, – весело сказал Фирсов, возникший за его спиной, и протянул ему ручку с позолоченным пером, – держи крепче, не роняй.

Сережа подозрительно покосился на преувеличенно бодро ухмыляющегося Алексея, намалевал какие-то неразборчивые каракули на нескольких плакатах, дисках и аудиокассетах, а потом с помощью подскочившей охраны ночного клуба разорвал блокадное кольцо и на пороге заведения попытался было всучить одолженную ручку обратно, но Фирсов только широко улыбнулся и сказал:

– Да оставь ты ее себе. На память.

…Если бы Сережа только мог представить, какая это будет память.

В клубе тем временем уже началось веселое времяпрепровождение. Все поздравляли именинника, известного певца, чьего имени Сергей упорно не мог вспомнить.

Тем не менее он бодро подкатил к нему, сказал несколько малозначащих развязных слов поздравления, а потом, вспомнив манеру поведения настоящего Аскольда и решив быть ближе к оригиналу, смачно чмокнул размалеванного деятеля попс-культуры прямо в губы. После этого он уселся за столик рядом со своей землячкой – тоже из провинции – известной певичкой Аленой Аллиной и начал нести такую несусветную чушь, что спутник этой самой Аллиной (кажется, по совместительству ее продюсер и муж) позвонил по мобильнику Борис Борисычу Эйхману – который, кстати, был буквально в десяти шагах – и попросил унять расходившегося «Аскольда».

Эйхман не успел сделать этого, потому что в этот момент ему позвонил еще кто-то, и он стал слушать с все более вытягивающимся лицом, а потом изумленно посмотрел на Сережу Воронцова и как-то бочком-бочком начал пробираться к выходу из клуба. За ним следовал его телохранитель.

Сережа тем временем потерял чувство меры совершенно. Он вел себя так, словно ему объявили, что завтра утром он умрет, и потому в последний оставшийся ему вечер стоит оттянуться по полной программе. Нет смысле пересказывать все эти безобразия, стоит только подвести им итог: Фирсов подобрал Воронцова буквально из-под стола и с помощью охранника и Романова довел до машины и усадил в салон.

Сережа размахивал руками и время от времени бормотал почему-то с грузинским акцентом:

– Шалико… пасматры, какой странни этот русски язик… Настя по-русски – прастытутка, а нэнастя – плохая погода…

Собирался ночной дождь.

В течение первых пяти минут езды по ночной Москве многострадальный горе-«суперстар», то бишь г-н Воронцов, не мог вымолвить ни единого слова, только открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба-неудачница, да на крутых поворотах время от времени бился затылком о стекло и рассеянно щурил глаза.

– Куда мы едем? – наконец выдавил он.

– В Шереметьево-II, – коротко ответил Фирсов.

– Защщем ета?

– Ты летишь в Барселону.

– В Бар-се-лон-ну? – Сережа растерянно потер кулаками глаза и уставился на невозмутимого Алексея. – Это что… шутка такая?

– Нет, это такая столица Каталонии. Провинции в Испании.

Этот ответ так придавил пьяного Сережу Воронцова своей краткостью и новизной, что он замолчал и продолжал молчать до самого аэропорта, оцепенело уставив взгляд в широченную спину своего личного водителя. Потом вынул из холодильника бутылку пива и начал пить из нее с таким видом, с каким сапная лошадь хлебала бы холодный авиационный керосин.

– И все-таки я не совсем понимаю, – вполголоса сказал Романов, – такими экстренными темпами его не стали бы отправлять за границу. Может быть, Вишневский что-то узнал? Как ты думаешь, Алекс?

– Может быть, – следовал индифферентный ответ.

Вдруг невозмутимое лицо Фирсова дрогнуло, и он легонько толкнул в спину водителя, кивнув на темную машину, следующую метрах в ста за ними и соответственно отражающуюся в зеркалах заднего вида:

– Эй, Диман, глянь-ка, за нами, никак, хвост?

– Да не, Алексей Иваныч, померещилось тебе, – отмахнулся тот. – Вам, гэбэшникам бывшим, вечно что-то подозрительное мерещится.

– И это?!

Из-за поворота на углу массивного сталинского дома – буквально в пятидесяти метрах от «Мерса», на которой ехали Сережа Воронцов и сотоварищи – вылетела длинная черная машина и резко затормозила.

Она еще не прекратила движения, а дверцы ее по обе стороны салона распахнулись, и из них буквально вывалилось несколько темных, еле различимых в свете ночных придорожных фонарей фигурок. Они синхронно, как в цирке, исполнили кувырок через голову и, встав на одно колено – открыли беглый автоматный огонь!

С грохотом разлетелось лобовое стекло, и водитель Дмитрий, пораженный несколькими пулями, глухо застонал и выпустил руль – и машину угрожающе занесло в сторону. Сидевший рядом с ним Романов успел перехватить бесхозную «баранку» и вывернуть ее буквально в нескольких метрах от темной громады дома.