Особый отдел и тринадцатый опыт - Чадович Николай Трофимович. Страница 70

– При желании в любом, даже самом пустяковом, деле можно найти кучу совпадений, – сказал Цимбаларь. – А в строку ложится максимум одно из дюжины. Уж поверь моему опыту… Хотя сообщение о картографическом архиве наводит меня на некоторые размышления. Чем он там интересовался?

– Картами, само собой. Подробными картами европейской части России.

– Ладно, трудись. – Цимбаларь похлопал Людочку по плечу. – Авось что-нибудь и нароешь… А я прошвырнусь по знакомым Шестопалова, хотя таковых осталось не слишком много. Не исключено, что кто-то из них вспомнит человека, называвшегося Филиппом или носившего фамилию, созвучную этому имени… Ну а у тебя, Ваня, какие планы?

– Поскольку идея о грандиозной пьянке приказала долго жить, займусь какой-нибудь общественно-полезной деятельностью. Труд, знаешь ли, отвлекает от любого горя… Наведаюсь в места, которых избегает чистая публика. Истина только там, и со временем я всё больше убеждаюсь в этом. Возьмем, к примеру, девятнадцатый век. Сравним круг интересов аристократии и черни. Первые танцевали котильон, щеголяли в шелковых чулках и зачитывались сентиментальными романами. Вторые танцевали джигу, носили штаны из парусины, говорили на арго и сочиняли скабрёзные куплеты. Кто в конечном итоге оказался прав? Конечно же, обитатели дна… Мы сейчас пользуемся тюремным жаргоном, одеваемся по моде пастухов и проституток, а всем жанрам искусства предпочитаем андеграунд. В каком-то смысле мы даже ближе к дикарям, чем наши деды. И эта тенденция постоянно прогрессирует. Скоро Людка будет носить не наряды от Армани и Гуччи, а вшивые лохмотья… – Заметив, что Людочка ищет, чем бы в него запустить, Ваня добавил: – Ещё я хочу заглянуть сегодня на Волковское кладбище.

– Что ты там забыл? – удивился Цимбаларь. – Хочешь поклониться могилам Белинского и Добролюбова?

– Почти угадал. Когда мы искали Шестопалова, я обратил внимание на одну могилку, расположенную рядом со склепом, в котором он обычно ночевал. Могилка старая, вся заросшая мхом, но на ней ещё теплилась восковая свечка. Вполне возможно, что её поставил Шестопалов. Ведь эту ночь он собирался провести в молитвах… Вот я и хочу взглянуть, кому принадлежит эта могилка. Сам-то он не питерский.

– Кстати, я тоже обратила на неё внимание, – оживилась Людочка. – Везде такое запустение, а там в стеклянной баночке оплывает свечка… Имя и фамилию покойника я не разобрала, но по званию он был профессором натуральной философии.

– Что это за наука такая? – Услышав незнакомый термин, любознательный Ваня сразу навострил уши.

– Примерно то же самое, что и естествознание. – Чувствовалось, что Людочка и сама плавает в этом вопросе. – Когда-то натуральная философия включала в себя и физику, и химию, и физиологию, при этом отдавая дань каббалистике с астрологией. Факты в ней легко подменялись вымыслом, а великие идеи соседствовали с откровенным вздором. Говорят, сейчас эта наука вновь возрождается, но уже на другом уровне…

До вечера было ещё далеко, а дел с утра наворочали – не разгребёшь. Но сделать предстояло гораздо больше.

Глава 14

Дела давно забытых дней

Вести, которые принёс Кондаков, выглядели по меньшей мере анекдотично. Ждали всего, но только не этого.

Версия ФСБ основывалась на весьма немногочисленных и крайне спорных фактах. Один довольно молодой субъект, всем другим формам человеческого существования предпочитавший так называемый антиобщественный образ жизни и уже неоднократно уличённый в суицидальных настроениях, совершил на днях самоубийство, использовав для этого древнее как мир средство – ванну с теплой водой и бритвенное лезвие (аналогичным образом в своё время поступали римские аристократы и китайские мандарины).

На кафельной стенке совмещённого санузла, где и происходил весь этот тихий ужас, он написал слово «гладиатор», причём с большой буквы – сначала собственной кровью, что, как вскоре выяснилось, не гарантировало сохранность надписи, а потом губной помадой, забытой на полочке какой-то случайной подругой.

Едва эта история, в общем-то рядовая, попала в городскую сводку, как ею немедленно заинтересовались сотрудники ФСБ, реагировавшие на имя Гладиатор, словно правоверные мусульмане на запах жареной свинины.

При обыске сразу же обнаружили улику, которой впоследствии суждено было стать решающей, – бытовую видеокамеру, чья кассета во всех деталях запечатлела чрезвычайное происшествие под Литейным мостом. Впрочем, на это мог клюнуть любой следователь – мнение о том, что все свои кровавые подвиги террористы обязательно фиксируют на плёнке, дабы потом отчитаться перед заказчиками, уже распространилось повсеместно. Ещё в квартире нашли целлулоидные трафареты, очень похожие на те, которыми пользовался реальный Гладиатор, и кучу фломастеров, среди которых, естественно, оказался и синий.

Всего этого вполне хватило для создания стройной и непротиворечивой следственной версии, до опергруппы особого отдела дошедшей кружным путём, через московское начальство. Как заметил Цимбаларь, с лица которого не сходила язвительная усмешка, сама атмосфера здания ФСБ, где в сумрачных коридорах продолжали бродить призраки ежовских и бериевских крючкотворов, умевших сварганить громкий политический процесс буквально на пустом месте, продолжала дурно влиять на менталитет нынешней генерации чекистов.

– Представляете, какая несуразица! – возмущался Кондаков. – Надпись на стене ванной комнаты, сделанную пьяным психом, сочли чуть ли не чистосердечным признанием, а на тот факт, что в видеомагнитофон, который он смотрел непосредственно перед смертью, вставлена кассета с голливудским фильмом «Гладиатор», никто даже внимания не обратил. Я сам об этом узнал чисто случайно, мельком заглянув в протокол осмотра места происшествия… А если бы, к примеру, самоубийца выбрал фильм «Зорро», то и надпись была бы соответствующая…

– Как же тогда обличающая видеосъёмка? – осведомился Цимбаларь.

– И этому есть вполне очевидное объяснение. За последние полгода этот недоумок успел запечатлеть почти все петербургские мосты. И Троицкий, и Дворцовый, и Большеохтинский, и Гренадёрский, и Кантемировский. Хобби такое у человека было – снимать мосты и набережные на фоне белой ночи. Литейный оказался в этой серии последним совершенно случайно…

– Ты лучше скажи другое, – перебил его Цимбаларь. – Версию ФСБ можно считать окончательной?

– Нет, пока она предназначается, так сказать, только для внутреннего пользования. Надо ведь хоть как-то успокоить городские власти. Знакомить с ней общественность не торопятся. Всё будет зависеть от того, последуют ли новые взрывы.

– Конечно, последуют, – буркнул Цимбаларь. – А что им, спрашивается, может помешать?

– Пётр Фомич, а вы просматривали конфискованные видеозаписи? – поинтересовалась Людочка, так вжившаяся в свою новую роль, что с неё уже можно было писать картину «Мадонна с ноутбуком».

– Только фрагментарно… Не очень-то мне там, скажем прямо, обрадовались.

– Расскажите, пожалуйста!

– Попробую… Качество съёмки, несомненно, желает лучшего, а ракурс выбран крайне неудачно. – На пальцах Кондаков изобразил что-то вроде острого угла. – Дилетант – он и в Африке дилетант… Приближающаяся баржа оставалась за кадром, зато какие-то светящиеся пятна между опорами моста я заметил. В последний момент они соединились в нечто такое, что с известной натяжкой можно было назвать мостом-призраком. Говоря откровенно, некоторое сходство с реальным мостом, который на ту пору находился в разведённом состоянии, у этого миража имелось. Не хочу утверждать категорически, но у меня даже создалось впечатление, что по призрачному мосту движутся люди и экипажи. Потом в кадре появился нос баржи, среди этого волшебного мерцания совершенно чужеродный, и всё поглотила вспышка взрыва. Спустя считаные мгновения повалил чёрный дым и матросы стали прыгать за борт. На этом сеанс закончился, и мне вежливо сказали «до свидания».