Грязная история - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 22

Галю бил озноб, и она обняла себя руками, чтобы хоть немного согреться. В подъезде под лестницей было прохладно, легкий топик открывал и грудь, и плечи, и спину, кожа была холодной и почему-то влажной. Это от страха, подумала Галя. Что же делать? Куда бежать? Она вспомнила сестру Нину, и слезы хлынули из глаз. Нет теперь Нины. Нет единственной родной души. Одна теперь Галя в этом чужом городе, к которому так и не привыкла за два года. Почему она не вернулась домой, когда не поступила в институт? Почему дала Нине уговорить себя остаться, поверила, что в Новороссийске жизнь у них будет распрекрасная? Ведь понимала тогда, что деньги даром не достаются. За все приходится расплачиваться. Но польстилась на легкие деньги — ведь действительно не слишком обременительно было зарабатывать их в объятиях мужчин. О моральной стороне своей работы Галя не задумывалась. Какая разница, один мужчина или пять подряд. Ее хватало на всех. И деньги получала неплохие, даже за вычетом того, что львиную долю отнимал Валерчик. Но он обеспечивал и жильем, и клиентов поставлял, и от ментов отмазывал. Правда, паспорт забрал, но она первое время никуда и не собиралась. Ей нравилось внимание мужчин, особенно иностранных моряков. Они были особенно щедры и на ласки, и на деньги. Некоторых она даже вспоминала, скучала без них. Бывало, они возвращались из плавания и приходили именно к ней. Тогда ее распирала гордость — вот она какая необыкновенная, даже в плавании о ней помнят. Были и на берегу постоянные клиенты, один и вовсе к ней привязался, как репей, даже ревновал ее. Пришлось объяснить, что она ничья, своя собственная. Кому хочет, тому дает. Лишь бы платили. А если бы только попробовали не заплатить, так Валерчик на что? Он хоть и трусоват, но за своих стоял твердо. В глубине души Галя понимала, что не так за своих, как за свое — за бабло, которое ему девчонки зарабатывали, стараясь угодить пыхтящим клиентам.

А ведь поначалу даже весело было. Мужики меняются, каждый раз новые впечатления, калейдоскоп лиц, как на каруселях. Модная яркая одежда, вкусная еда в ресторане, дискотеки, бары, громкая музыка и тесные объятия моряков, которые, истосковавшись по девочкам, иногда даже не могли дотерпеть до номера, прямо в кабаках в туалет тащили. И в этом тоже своя острота ощущений, когда можно было ни с чем не считаться и отдаваться на волю стихийно возникшему желанию. С одним венгром они чуть всю кабинку не разнесли, девки уже орать начали, что на них того гляди стены обрушатся. Но венгр так завелся, что на вопли девчонок внимания не обращал и молча и яростно делал свое дело. Когда они оба вышли из кабинки, Галя была выжата как лимон, а девчонки встретили их рукоплесканием.

— Сколько живу, такого секса не слышала! — позавидовала высокая как каланча деваха и схватила венгра за грудки:

— А со мной так сможешь?

— Девки, вы одурели? — едва выдохнула Галька. — Он ведь притомился!

— Эх ты, пожалела… — обиделась деваха и с завистью смотрела в спину венгру, который снял рубаху и залез по пояс под кран, разбрызгивая воду на пол и на всех, кто стоял рядом.

Галя потом всем девчонкам хвасталась, какой классный секс у нее был в туалете бара «Родео».

А Ниночка, которая втянула ее в это дело, потому что на год раньше в Новороссийск приехала и уже вкусила прелести разгульной жизни, только подначивала.

— Погуляем, Галюня, пока молодые. Денежки накопим на приданое, потом мужиков себе выберем хороших. Представляешь, как они охренеют, когда мы им в постели класс покажем? Не сразу, конечно, притворимся, что порнуху смотрели в учебных целях. Зато как нами дорожить будут! Мужикам, что надо? Чтобы баба в постели им удовольствие доставляла. На других тогда и не посмотрят. А то наша мамка вечно больная была, вечно стонала, отец и шлялся по всей станице, всех медсестер в психушке перетрахал. А что ему еще оставалось делать?

Разговоры о мамке Гале не очень нравились. Мать действительно хворала по женской части, не виновата же она в этом! А Нина затаила обиду на нее с тех пор, как мать фактически выгнала ее в шею, когда соседка застала Нинку в постели со своим мужем. Вот крику было! Вот позору! Отец уже приготовил ремень, чтобы отстегать дочку, да мать ей сунула сумку с бельишком и денег на дорогу. И вслед ей крикнула:

— Проваливай, пока жива. И чтоб я тебя здесь не видела, позорище наше!

Нина потом писала Гале, что устроилась на выгодную работу, сама себя содержит и неплохо, дай бог каждому. Звала сестру поступать в институт, а уж жильем она ее обеспечит. Как-то вся семья поверила в то, что Нина взялась за ум, вон даже приличную работу себе подыскала. Даже понемногу денег стала Нине высылать, чтобы та и приличную одежонку себе купила. Денег в семье, как обычно, не хватало, потому что отец работал вахтером, а мать санитаркой в психбольнице. И оба приносили такие копейки, что едва на еду хватало. Хорошо хоть матери частенько от психбольных гостинцев перепадало, или их родственники иногда в карман совали по мелочи. Галя между тем в школе училась неплохо, действительно мечтала поступить в институт. Видела только такую возможность выбраться из родной станицы, где почти все женское население работало санитарками в местной психбольнице. Больница была новая, большая, хорошо обустроенная, свозили больных со всего края. И местные почитали за счастье устроиться туда на работу. Даже очередь была из желающих, хотя у входа висело объявление: «Свободных рабочих мест нет». Там же проходили практику студенты медучилищ и мединститутов, приезжали из городов. Там Галя себе первого кавалера и нашла — будущего фельдшера Витька Задорожного. Витек был парнишкой ушлым, даром что молодой. Рожа конопатая, хитрющая, рот до ушей, шутками-прибаутками так и сыпал. Встречал ее после уроков, если не дежурил в больнице. Вечерами на дискотеку ходили. Там в кустах у них и случилось. Галя даже опомниться не успела. Он только стал мять ее груди да целовать взасос в губы, у нее мозги и отключились. Забыла все наставления мамаши, что, если принесет в подоле, ее выгонят, как Нинку, на все четыре стороны. Потому что родители не намерены выслушивать от соседей всякие гадости про своих дочерей. И так уже старшей в поселок лучше не появляться — пальцами станут тыкать. Правда, Нина и не собиралась возвращаться домой. Так и писала Гале: «Пропади они все пропадом — и соседи, и одноклассники убогие, которые ничего лучшего в жизни не видели, кроме психбольницы».