Полутораглазый стрелец - Лифшиц Бенедикт. Страница 22
Карбункулом пылая, атанор?
1926
100
Еще не кончен путь печальный,
А сердце, снова налегке,
Откалывает пляс охальный
В обросшем мясом костяке.
98
Ну что ж, стремись навстречу бури:
Да здравствует распад, разброд!
Отдай телурию телурий
И водороду — водород.
А я, от века неделимый
И равный самому себе,
Я изменю лишь облик зримый,
Не изменив своей судьбе.
И там, за гранью ночи явной —
Excelsior! Excelsior! * —
Который раз в неравноправный
Вступлю я с жизнью договор.
1927
* Выше! Выше! (лат.) — Ред.
99
Картвельские оды
101. ХЕВИС-КАРИ
Вдоль деки отвесной громады
Циклопами укреплены
Похожие на водопады
Молочные струны зурны.
Несут облака, хорохорясь,
Толпой водоносов грозу,
Чтоб глаз притаившихся прорезь
Арагвой сверкала внизу.
Ущелий бегут кривотолки,
Слюдой осыпается ложь,
Но в каждом гранитном осколке
Ты правдой нагорной встаешь,
И судорогою порфира
В праматериковом бреду,
Ощерившись, музыка мира
Застыла у всех на виду.
«Начало 1930-х годов·
102. ГУДАУРИ
Уже нельзя взбираться выше,
Не проломив хребта у гор;
Уже в самом зените слышен
Их гетеански плавный спор.
Ты ждешь: ужели без размера
Гора с горой заговорит,
100
Как беззаботная химера,
Рождая сонмы химерид?
Но, над сознаньем возникая
Из навзничь сброшенных высот,
Как Одиссею Навзикая,
Нам утро мира предстает,
Когда за диким перевалом,
Не понимая ничего,
Мы видим в блеске небывалом
Рожденье Слова самого.
«Начало 1930-х годов·
103. КАРТВЕЛЬСКАЯ РЕЧЬ
В гортанных гнездах горной речи
Не клекот спорящих орлят,
Не рокот отдаленной сечи
В сплошной ложится звукоряд.
Нет, в них, как в доломитных гнездах,
Еще и в наши дни живет
Не голос — может быть, лишь воздух
Грозой насыщенных высот,
Где вечером, в своей берлоге,
Овечий подсчитав удой,
Циклоп встречает на пороге
Не месяц, к старости безрогий,
А Эльбрус вечно молодой.
«Начало 1930-х годов·
104. ТЕБИЛИСИ
note 1
Я еще не хочу приближаться к тебе, Тебилиси,
Только имя твое я хочу повторять вдалеке,
Как влюбленный чудак, рукоплещущий бурно актрисе,
Избегает кулис и храбрится лишь в темном райке.
101
Пахнут пылью овечьей твои вековые румяна,
Под сурьмою ресниц угасает ленивый задор,
И в оливковой мгле, на подземном наречье духана,
Разрешают судьбу равнодушно толпящихся гор.
Первозданной Колхиды ворота найти невозможно,
Аргонавты давно заблудились в порфирном лесу,
И от истины горной я горсточку пыли дорожной,
Словно эристав, подать тебе, Тебилиси, несу.
«Начало 1930-х годов·
105. ТБИЛИСИ
note 2
Когда над высоким обрывом
В дремотно-молочной лазури,
Как выкормок древней волчицы,
К холмам присосался Тифлис,
Все знаки судеб перепутав
Курчавою вязью хуцури,
Должно быть, навеки в то утро
Два жребия переплелись.
Чрез тайнопись сонных видений
Столетия перешагнули,
Сквозь сумеречное сознанье
Чредою промчались миры —
И вот я сегодня проснулся
Уже не в пустынном ауле,
А в нежной картвельской столице
Над водами желтой Куры.
Летят в абрикосовый город
Дорожные автомобили,
Молчит абрикосовый город,
Бледнея под слоем румян,
А Нико Пиросманишвили,
Возникнув из облака пыли,
Клеенчатым манит бессмертьем
И прячет бессмертье в духан.
102
Но грузом верблюжьим ложатся
На плечи полдневные ночи.
Он лжет, предводитель попоек, —
В Куре не иссякла вода!
И я сквозь дремучее слово
Вхожу в подведенные очи,
В твои ненаглядные очи,
Где мне не указ тамада.
Пылают колхидскою славой
Вдали огнекрылые выси,
Ласкает руно золотое
Подошву разутой горы,
И кровосмесительства слаще
Мне имя твое, Тбилиси,
Как память предсуществованья
В объятьях забытой сестры.
«Начало 1930-х годов·
106. КАВКАЗ
От огня подводного отпрянув,
Словно лик Кибелы в нем возник,
С ложа первозданных океанов
Всплыл новорожденный материк.
Расщепленный на две сердцевины,
Перешеек или пересказ
Евразийской правды, двуединый
В этом ли клянется мне Кавказ?
Для того ль преображало эхо
Голоса разноплеменных гор,
Чтоб вошел в бычачий щит месеха
Бактрии чудовищный узор?
И, промыты по тысячелетью
В русле человеческой реки,
Тонких жилок засинели сетью
Грузии прозрачные виски?
103
Нет возврата к ночи довременной,
Мы живем с тобою первый раз,—
Почему же я гляжу бессменно
В пламя неисповедимых глаз,
Словно в них, освободив прапамять,
Времени расплавилась броня
И они, того не зная сами,
Зарева подводного огня?
«Начало 1930-х годов·
107. 16 ОКТЯБРЯ 1935 ГОДА
Я твоей не слышал речи горной,
Я твоих полынных не пил слез:
Я с друзьями прах твой ночью черной
На Мтацминду перенес.
Ты, чей клекот соприроден выси
И перекликается лишь с ней,
Ты в последний раз взглянул на Тебилиси,
На ночное кружево огней.
Не по-человечески был жаден
Этот вырвавшийся на простор
Из глазных, землей забитых, впадин
Все еще горящий взор.
Что в ту ночь внизу предстало пшаву?
Что ты видел, темень бередя?
Города ль недремлющую славу
Или приближение вождя?
Или, может быть, невероятный,
Но действительностью ставший сон:
Неразрывный узел беззакатной
Дружбы побратавшихся племен?
Только там, где прежде билось сердце,
Дрогнули при свете свеч не зря,
В силу нам неведомых инерций,
Два полуистлевших газыря.
19 октября 1935
Тифлис
104
108—109. ЭЛЬБРУС
1
С каким упорством ищет взор
На горизонте поседелом
Твой контур, вычерченный мелом
Средь облакоподобных гор!
Верблюд, зарывшийся по грудь
В тысячелетние сугробы,
Ты возникаешь всюду, чтобы
Надежду тотчас обмануть.
Освободившись не вполне
От власти сна неугомонной,
Рукой мы шарим полусонной
По отступившей вдаль стене
И, помня о былой судьбе,
О бегстве месхов от Евфрата,
О факел, звавший нас когда-то,
Мы тянемся, как встарь, к тебе!