Планета Энунда - Чадович Николай Трофимович. Страница 3

Сергей, впервые увидев Хила, подумал: «Несчастный! Теперь понятно, почему он передвигается ползком».

Хил, увидев Сергея, подумал: «Урод. К тому же еще и пятипалый. Такому не остается ничего другого, как прятаться в железном ящике».

Самым сложным Сергею казался первый вопрос, который, по его мысли, сразу должен был внушить доверие этому странному существу с гибким змеиным телом и коротенькими ластообразными конечностями. Перебрав по памяти все возможные варианты, Сергей выбрал безмолвный ритуал знакомства, принятый у некоторых первобытных народов.

Перед Сергеем и Хилом одновременно появилось по одинаковому подносу с пищей. Это был стандартный завтрак космонавта, только на этот раз кофе заменяла обыкновенная вода. Сергей молча начал есть, изредка поглядывая на Хила, все еще отделенного от него стеной силового поля.

Хил задумался. Если его решили убить, то для этого есть много других более простых способов. Хотя, может быть, у колдунов принято давать пленникам отраву. Решив, что от судьбы все равно не уйдешь, он выпил воду и, не дождавшись смерти, принялся за котлеты. Вкусом они напоминали ему содержимое консервных банок вроде тех, что он иногда находил в заброшенных домах и которые считал чем-то вроде экзотических плодов с металлической скорлупой.

– Не бойся меня, – сказал Сергей, когда они закончили совместную трапезу. – Я не причиню тебе никакого вреда.

Сергей считал, что владеет энундским языком в достаточной мере. Однако Хил молчал, равнодушно глядя куда-то в пространство.

– Тебе не сделают ничего плохого, – повторил Сергей. – Почему ты молчишь? Ты понимаешь, что я говорю?

– Отпусти меня, – сказал Хил.

– Я отпущу тебя немного позже.

– Отпусти сейчас.

– Сначала мне нужно поговорить с тобой.

Это Хилу не понравилось. Здесь чувствовался какой-то подвох. Может быть, таким способом колдуны отнимают души у своих жертв? Однако, рассудив, что лучше потерять душу, чем голову, он сказал:

– Тогда говори.

– Что случилось на вашей планете?

– Где? Что такое – «планета»?

– Место, где вы живете.

– Ничего не случилось.

– Но ведь ваши жилища разрушены, люди убиты, а те, которые остались, вымирают.

– Так было всегда.

– Ты хочешь сказать: так было всегда на твоей памяти?

– Да. Сколько я помню. Но раньше было лучше. Мертвые лежали прямо на улицах, и у многих были сумки с едой. Теперь же еду искать трудно. И еще раньше не было длиннохвостов.

– Посмотри эти фотоснимки. Такими были ваши города, когда ты еще не родился. Вот ваши праздники. Эти смеющиеся люди – твои соотечественники.

Хил глянул на картинки в руках у Сергея, и они не заинтересовали его. Никогда раньше он не видел ни рисунков, ни фотографий. Изображения на глянцевых кусочках бумаги казались ему беспорядочным набором цветных пятен.

– С кем ты живешь? – спросил Сергей.

– Со своими.

– Старики среди них есть?

– Откуда взяться старикам? Кто же их будет кормить? Я живу с матерью и братом.

– Значит, мать твоя жива?

– А как же. Я всегда делюсь с ней едой.

– Может, она рассказывала тебе о прошлом? О том, что было до твоего рождения?

– Рассказывала. Давно. Я плохо помню.

– Постарайся вспомнить. Может быть, она говорила что-нибудь о войне? Из-за чего все началось?

– Наше терпение иссякло. По врагу был нанесен упреждающий удар. Кажется, так.

– А потом?

– А потом враг нанес ответный удар. Одни говорят – Судная ночь. Другие говорят – Возмездие. Все горело, даже море. Городов не стало. Кто спасся – спрятался под землей. Почти все, кто родился после этого, умерли. А из тех, кто выжил, получились самые лучшие люди. Бродяги. Такие, как я. Подземники здесь не могут жить долго. Поэтому у них мало еды и они отбирают ее у бродяг. Еще они воюют между собой.

– За что воюют?

– За еду. За лучшую пещеру. Разве есть еще что-нибудь, за что можно воевать?

– Есть. За свободу. За правду. За справедливость.

– Ты путаешь меня. Я не понимаю твоих слов. Если ты все спросил, отпусти. – Сказав так, Хил незаметно подвинулся вперед и словно случайно взмахнул рукой. Пространство вокруг него сразу сжалось, затвердело и отбросило его на прежнее место.

– Объясни, куда ты направлялся? – спросил Сергей. Он как будто бы ничего не заметил.

– Еда кончилась, – ответил Хил. – Мать и брат хотели есть. Я искал еду.

– Что с ними будет, если ты не вернешься?

– Тогда еду будет искать мать. Только у нее ничего не получится. Они все уроды – и мать, и брат. И отец такой же был. Похожий на тебя. Ноги такие длинные, что плохо ползать. Пальцев мало. Врага по запаху не учуют. Ничего не умеют. Когда брат родился, никто не сумел отнести его к норам длиннохвостов.

– Зачем?

– По-твоему, с голоду подохнуть лучше? Жить он остался, но из-за него умер отец. Таких прокормить очень трудно.

– Так, – сказал Сергей, – веселенькие делишки. И нравится вам такая жизнь?

– А какая жизнь должна нравиться?

– Действительно – какая? Чтобы знать вкус яблока, необходимо надкусить его. Что вы можете знать о другой жизни? И тем не менее она существует. И вы могли бы жить так. Есть много миров, населенных людьми, похожими на вас. И один из них – моя родина. Планета Земля. Судная ночь у нас не состоялась.

Сергей говорил медленно, подбирая самые простые слова, но вскоре увлекся. Он рассказывал о мире, где люди живут не в пещерах, а в просторных домах с настежь распахнутыми окнами, о мире, в котором рождение ребенка – великая радость, а не черная беда, где для того, чтобы добыть пищу, совсем не нужно убивать себе подобных, где нет радиоактивных пустынь и где при встрече с незнакомым человеком принято улыбаться ему.

Скоро стол перед Хилом был завален фотографиями и альбомами. В углу комнаты сменяли друг друга голографические изображения земных пейзажей. Силовое поле, на которое он все время натыкался, мешало Сергею, и он отключил его. Ведь в конце концов сила убеждения крепче цепей и веревок. Вряд ли Хил воспринял хотя бы половину из обрушившегося на него потока информации, однако все же спросил:

– Где все это находится?

– Я тебе говорил. На Земле. На моей родной планете. Но так могло быть и у вас.

– Зачем говорить о том, что могло быть, да не было. Отпусти меня. И отдай оружие.

– Отпущу. Но еще я хотел бы узнать…

Сергей машинально шагнул вперед и оказался на расстоянии вытянутой руки от Хила. В следующее мгновение короткие цепкие пальцы впились в горло землянина. Оба упали и покатились по слегка наклонному полу столовой. Хил был неуклюж и сравнительно слаб, но он точно знал, чего хочет, и умел добиваться своих целей. Урча, как голодный длиннохвост, он все сильнее сжимал шею врага, а Сергей только вяло и неумело отпихивался. В его глазах уже потемнело, а он все еще не мог до конца осознать, что случилось. Сергей порывался что-то сказать, но из его глотки вырывался только булькающий хрип.

«Да он же меня сейчас убьет, – дошло наконец до Сергея. – Погибнуть здесь от рук этого маньяка? Ну нет!» Он рванулся изо всей силы и ударил Хила кулаком в лицо. Хватка сразу ослабла, и Сергей, шатаясь, поднялся на ноги. Хил висел на нем, как бульдог. Новый удар отбросил его к стене. Под руку Сергею подвернулось что-то тяжелое, кажется, топорик с пожарного щита, и он, замахиваясь, шагнул к распростертому на полу телу. Хил жалобно застонал и обреченно закрыл глаза. Из носа его тонкой струйкой текла кровь. Вид этой крови и остановил Сергея в самый последний момент.

– Почему… Почему ты хотел убить меня? – спросил он сиплым, клокочущим голосом. Затем с отвращением посмотрел на топор, который все еще сжимал в руке, и отшвырнул в сторону.

– Ты не хотел отпускать меня. У тебя много хорошей пищи. Я хотел забрать ее и уйти, – ответил Хил, по-прежнему не открывая глаз.

– Ты же мог попросить.

– Разве ты дал бы?

– Убийца! Кровожадный хорек! Убирайся! Чего ты ждешь?