Огонь на ветру - Фингарет Самуэлла Иосифовна. Страница 34

– Брось на постель, – сказал князь, не проявив ни малейшего любопытства. – Здоров будь, прощай.

– Твой удел свобода. Дождись её, князь Гиорги.

Шота поклонился и вышел. Едва опустилась за ним плита, Юрий Андреевич торопливо размотал свёрток. Что за диковину принёс спасалар? Для какой цели? Плоский кусок бронзы, оказавшийся у него в руках, ни оружием послужить не был способен, ни орудием, чтобы стену долбить. Никакого сообщения также не содержалось. Летела выбитая коряво птица, несла меж крыльев оседлавшего её человека. Юрий Андреевич отбросил бесполезную бронзу, принял прежнее положение, досадуя на себя, что из гордости не расспросил спасалара, кто прислал, с какой целью-надобностью. Он просидел так недолго. О чём-то подумав, взял красный лоскут, расправил. Взвился дракон на коротких, как у ящерки, ножках, изрыгнул из оскаленной пасти пламя. Вон оно что! Выходит, не погиб его княжий плащ, затканный по алому полю драконами. В сердцах он сорвал его с плеч, после бесславной битвы с Сагиром из Хорнабуджи. Евся Михейке плащ перекинул, Михейка, выходит, припрятал и, коли жив, посылает лоскут в знак того, что доподлинно знает о заточении. Юрий Андреевич взял пластину, вышел под светлый круг. Пока разговаривал со спасаларом, стихли работные крики и гул. Завечерело. В пещеру принялась наползать темнота. В Грузии сумерки короткие, скоро опустится ночь. Юрий Андреевич оглядел пластину с обеих сторон. Кроме человека на птице, ничего другого бронза не содержала – ни буквы, ни знака. Но если верна догадка, что пластина получена от Михейки, то взлетающий человек больше всяких написанных слов означает.

Юрий Андреевич лёг на своё тюремное ложе, завёл под голову руки и принялся ждать…

– Главное, взобраться наверх неприметно. Вдруг выставили ночную охрану?

– Если выставили, придётся малость обеспокоить, до времени с постов убрать.

– Тише баси. Голосище у тебя, как у лешего, или, лучше сказать, у здешнего дэва.

– Голос – он от природы. Коня подобрал ты под стать, вот это ладно. Царственный зверь. Царём назову – Василевсом. А попросту стану кликать Васятой.

– Купил в обмен на перстень с рубином, Юрий Андреевич сдёрнул с руки, когда скрывались в яме от слуг амирспасалара. «Возьми, – говорит, – в случае чего пригодится».

– Обо всём государь позаботился. Теперь наш черёд.

Два всадника ехали по берегу Мтквари, ведя на поводу чёрного, словно ночь, коня с белым подтёком на лбу и с белой левой задней ногой. Ехали неторопливо. Волны плескались и рокотали в лад с перебором копыт. Серп месяца не набрал ещё яркость и едва освещал петлявшую между камней дорогу.

– Липарит за тобой и Нино поехал, а я сюда на Яшме махнул. Много потрудиться пришлось сегодня лошадке, да ничего, выносливая. Взобрался я на скалу, стал работных людей расспрашивать, тех, что камни наверх выносят: «Сделайте милость, скажите, где мне сыскать Отара Мерчуле?»

– Кто такой будет?

– Тише. Молчи. Я нарочно Отара придумал. Будто приехал я из далёких мест и родича или знакомца разыскиваю. «Такого не знаем». – «Мне сказывали, что он в пещерах камень долбит». – «Нет среди нас такого». Я всё спрашиваю, а сам вперёд продвигаюсь, прикидываю, как бы внутрь скалы проскочить. Вдруг один мне как крикнет: «Эй, мальчонка, осторожней ходи. Одним разом к узнику свалишься». – «К какому-такому узнику?» – «Кто его знает. Только птица, должно быть, важная, не из простых». – «Если птица, то улетит». – «Ишь, как подметил. Остёр». – «Дозволь поглядеть, батоно чемо. Или стража приставлена?» – «Гляди, коли есть интерес. Отверстие без заглушки и стражи никакой нет. К чему сторожить, когда до верха двадцать локтей». – «Спасибо за дозволение, батоно чемо». Я отверстие отыскал, вниз заглянул и от радости себя не вспомнил. Юрий Андреевич – вот он, рядом сидит. Знака подать не пришлось – господин Шота находился в пещере. Дожидаться, пока уйдёт, – время терять, и так его мало на всё нам отпущено. Я вниз спустился, на Яшму вскочил и за тобой отправился.

– Счастье подвалило одно к одному. И Шота меня вызволил, и государю поможем бежать без труда.

– Ладно, что гору сворачивать не придётся.

Всадники привязали коней в овраге и начали взбираться наверх. Месяц всходил вместе с ними, серп становился всё ярче и всё острее, словно готовился косить звёзды, пригоршнями разбрасывать по ночному небу.

– Тише ступай. Выпорхнет из-под ноги камень, всю Вардзию растревожишь.

– Наворотили куч.

– А ты как думал.

Они шли по тропе, проложенной каменотёсами. По обе стороны громоздились осколки камней и битый щебень.

– Всё, добрались. Видишь, круглый провал.

– Ещё бы не видеть. Месяц светло скалу заливает.

– Давай, помогать стану.

– Один управлюсь. Тяжесть невелика.

Ответивший так, обмотал себя толстой верёвкой и, перебирая руками, начал спускать свободный конец в черноту. Вскоре верёвка напряглась, задрожала, немного помедлила и тяжело поползла наверх.

…Всадники ехали по долине навстречу рассвету. Ночь была оставлена позади. Впереди разбегались кругами золотисто-розовые всполохи. Казалось, набухают небеса светом, готовясь пролить золотые лучи. Вдруг из-за вершины далёкой горы выкатилось огненное колесо, на мгновение ослепило, погрузив весь мир в черноту, и тут же облило светом, забросало яркими красками: синяя – в вышине, зелёная – под ногами. Запели, защебетали птицы. Живительными струями потёк утренний воздух – наливай в кубки и пей.

– Свобода! – крикнул Юрий Андреевич в голос и стремительно вскинул вверх руки, так, что звякнули кольца кольчужной рубахи.

– Свобода! – радостно пробасил Евся. – Только вряд ли, князь-государь, мы бы её увидали, если бы не Михейка. Мальчонка под брюхом коня без наклона пройдёт, а как богатырь каждой рученькой по крепости своротил – Вардзию да Верхнюю.

– Истину молвил, тысяцкий. Держи, Михаил-мечник, ответ: как удалось тебе справиться с башней и со скалой?

– А вот так. Слушайте, по-грузински скажу.

Михейка поднял к солнцу счастливое лицо и громко, нараспев, произнёс:

Слова понеслись над долиной, поднялись на вершины, сверкавшие разводами снега, и полетели дальше в неоглядную даль, в бесконечную высь.

ВОСЕМЬ ВЕКОВ СПУСТЯ

В 1960 году в отдалённом чужеземном монастыре, принадлежавшем ранее Грузии, работала советская экспедиция. Издавна существовало предание, что среди древних росписей монастыря имеется изображение Шота Руставели. Указывалось даже точное место: портрет помещён на юго-западной колонне-столпе. Но стены вместе с колоннами покрывала тёмная краска, наложенная поверх драгоценных старинных фресок. Удастся или нет расчистить непроницаемый слой, а если удастся – то сохранилась ли живопись? Ни одного изображения, сделанного при жизни Шота Руставели, до наших дней не дошло, и этот портрет должен был стать единственным. Взволнованные строки из дневника участника экспедиции поэта Ираклия Абашидзе лучше всего расскажут о пережитых днях, когда сердца сжимались то от надежды, то от мучительных волнений.

«5 ноября. Не может же всё кончиться так плачевно. Есть ещё время, портрет Руставели найден, он, судя по всему, не соскоблён с колонны, а только закрашен тёмной краской.

6 ноября. Получается, выходит… Сползает чёрный саван, наши средства растворяют краску, постепенно одолевают её. Всё яснее и яснее проступает красная одежда Руставели.