Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович. Страница 13

– Эй, что такое! – Цыпф с шумом втянул в себя воздух. – Горит где-то!

– Хреновина эта новоявленная и горит, – Зяблик вскочил на ноги. – Неужто от бычка занялась!

И действительно, из фиолетовой чаши столбом валил дым, куда более светлый, чем окружающие сумерки. Прежде чем ватага приблизилась к месту загорания, Смыков успел отчитать Зяблика за преступное головотяпство, а тот в ответ пообещал спалить при случае весь этот паскудный мир или хотя бы половину из его треклятых измерений.

Неизвестно, как развивался бы столь конструктивный диалог в дальнейшем, если бы оба приятеля разом не утратили дара речи – так глубоко было впечатление, произведенное на них видом фиолетовой чаши, до краев наполненной дымящимися окурками. Противно пахло дрянной махоркой и горелой бумагой.

– Вот так пепельница! – присвистнул Зяблик. – Крупный перекур тут проводился. Не меньше чем дивизией.

– Что за фокусы опять! – Смыков, разгоняя дым, махал обеими ладонями.

– Действительно, фокусы! – Цыпф тщательно сравнивал между собой окурки. – Одинаковые. Тютелька в тютельку. Понимаете, в чем тут дело?

– Понимаем, – Верка не скрывала своего огорчения. – Если бы разрешили Лилечке бросить сюда шоколадку, был бы у нас сейчас пуд шоколада.

– Быстрее! – приказал Зяблик, горстями выбрасывая наружу окурки. – Выгружай!

Даже для пяти пары рук работы было более чем достаточно, тем паче что тлеющая махорка обжигала пальцы, а дым ел глаза. Едва только волшебная чаша освободилась (под ногами теперь сияло и дымилось, словно ватага по примеру легендарных нестинаров собиралась плясать на углях), как Верка боязливо сунула в нее плитку прессованных орехов, на всякий случай освобожденную от обертки.

Ждать результатов пришлось недолго. Очертания чаши вдруг потускнели и утратили четкость. На мгновение она вновь стала роем мельтешащих искр, а затем исчезла бесследно. Ореховая плитка брякнулась на то, что в обычном мире называется землей или твердью, а тут было черт знает чем – некой невидимой, почти условной плоскостью.

– Испортили! – ахнула Лилечка. – Такую вещь испортили!

– Да тут ничего даже бомбой не испортишь, – успокоил ее Зяблик. – Все с хитрым расчетом задумано. И не такими мозгами, как наши.

– Одноразового действия аппарат, – многозначительно произнес Смыков. – Чтоб не обжирались зря. Надо следующего сеанса ждать.

– Вы уверены? – Лилечка оглянулась по сторонам. – Лева, это правда?

– Да, – Лева почесал затылок. – Скорее всего…

– А что мы туда положим завтра? Что-нибудь вкусненькое? – не унималась Лилечка.

– Не положим, а нальем, – строго сказала Верка, в последнее время взявшая на себя обязанности начпрода.

– Спиртяги? – воскликнул Зяблик. – Вот это дело!

– Простой воды нальем, – отрезала Верка. – У нас всего три фляги осталось. А там видно будет.

Ко сну отходили полуголодными, но окрыленными надеждой на скорое изобилие. Все уже засыпали, когда Зяблик поднял голову и замогильным голосом произнес:

– А ведь соврал этот жук навозный, что егерем назвался… Если здесь повсюду такие цветочки растут, то и патронов у его шоблы должно быть навалом…

Никто ничего ему не ответил, да Зяблик уже и сам храпел, как лошадь перед непогодой.

– Без костра мы тут скоро загнемся все к хренам собачьим! – клацая зубами, сказал наутро Зяблик.

– Было бы хоть одно поленце с собой, – мечтательно произнес Смыков, вместо шапки, утерянной еще в Нейтральной зоне, водрузивший себе на голову чалму из махрового полотенца. – Мы бы его размножали ежедневно.

– А жрали бы что? – буркнула Верка, покрасневшими руками ломая очередную плитку шоколада. – Угольки?

Уже окончательно рассвело, и хрустальный чертог, полный смутных теней и обманчивых миражей, вновь засиял вокруг всеми оттенками лазоревого цвета.

– Публика уже на ногах, – сообщил Цыпф, внимательно следивший за суетой, царившей вдали и вблизи. – Блохи очнулись от спячки. Представление возобновляется.

– Тогда, может, и мы пойдем, – предложила Верка. – Или будем сигнала дожидаться?

– Пойдем, пойдем, – поддержал ее Смыков. – Я так думаю, что рассвет сам по себе и есть сигнал. Персонально каждого здесь уговаривать не будут.

На этот раз в путь стали собираться с охотой – хотелось побыстрее размять закоченевшие конечности и разогреть кровь.

– Давайте оставим вещи здесь, – закапризничала Лилечка, когда Цыпф стал навьючивать на нее дорожный мешок. – Что с ними станется? Мы же опять сюда вернемся.

– Ни в коем случае, – сразу всполошился Смыков. – Не будем рисковать. Сначала нужно убедиться, что это система, а не случай.

– Мне, честно сказать, сюда и возвращаться не хочется, – Верка покосилась на разбросанные повсюду растоптанные окурки. – Не люди мы, а свиньи…

– Свиньи в небо не смотрят, зато как живут, – философски заметил Зяблик.

Новый день ничем не отличался от предыдущего. Ватага, не выбирая пути (который, учитывая местную специфику, и выбирать-то было невозможно), двигалась вперед, и то же самое, по-видимому, делали сотни, если не тысячи, других землян, искавших здесь покоя и отдохновения, а в результате получивших нечто прямо противоположное.

Нельзя было даже сказать, идет ватага прямо или выписывает зигзаги. Любой из ориентиров, которым они пытались воспользоваться, в конце концов обманывал их. Изумрудные айсберги, на манер облаков висевшие в зените, внезапно исчезали. Кучки людей, до этого двигавшихся параллельным с ватагой курсом, как будто бы под землю проваливались. Поблескивающие бриллиантовыми гранями фантастические структуры, на которые они обратили внимание еще вчера, оборачивались сизым туманом. Все было зыбко, неопределенно, непредсказуемо…

Чем еще поражал чужой мир, так это своей абсолютной тишиной. Если что и происходило – то совершенно беззвучно. Шум создавали только люди – их голоса, дыхание, топот, позвякивание амуниции. Поэтому, когда позади вдруг раздался резкий разбойничий посвист, сразу стало ясно, что это шалят не лиловые стрекозы, и не фиолетовые чаши-кормушки, и даже не пресловутые хозяева здешнего мира, а какая-нибудь талашевская или кастильская шантрапа, вляпавшаяся в чужое пространство, как пьяницы вляпываются в грязную лужу.

– Эй, орлы! Сбавьте ход! – явной угрозы в этих словах не было, но в сочетании со свистом они вызывали тревожное предчувствие. – Есть о чем побазарить!

Видя, что остальные члены ватаги на этот призыв никак не реагируют, Лилечка неуверенно произнесла:

– Нас зовут, кажется…

– Девочка, никогда не откликайся на свист, – наставительно сказала Верка. – А тем более на всякие «Эй, ты…». Но и не паникуй. Иди как шла.

– Сколько их? – Зяблик не оглядывался принципиально.

– Много. – Смыков заглянул в маленькое зеркальце, которое носил при себе именно для таких случаев.

– Вооружены?

– Пистолеты в кобурах… Автоматы за спиной висят.

– А сами они кто?

– Подорожная вольница, как раньше говорили… Лихой народ.

Сзади снова раздалось грозное:

– Вам что, уши заложило? – судя по учащенному дыханию, преследователи с шага перешли на трусцу.

– А ведь не отцепятся, – негромко сказал Смыков. – Придется с ними и в самом деле побазарить.

– Надо так надо, – с притворной покорностью согласился Зяблик. – Люблю послушать то, чего сам не знаю.

Ватага остановилась, но не кучей, а развернувшись в цепь, как и положено в таких случаях. За спинами друзей осталась одна только Лилечка, незаметно передавшая свой пистолет Смыкову.

Приближавшаяся к ним толпа состояла из десяти или двенадцати пестро одетых мужчин.

Мало сказать, что их вид не внушал доверия. Он должен был внушать страх. Такие типчики подходят к посторонним людям не для того, чтобы осведомиться о здоровье или поболтать о погоде. Цель у них только одна – отнимать. Отнимать чужое добро, чужое здоровье, чужую жизнь. Зачастую даже не корысти ради, а ради собственного удовольствия. Нешуточные намерения банды подчеркивала богатая коллекция стрелкового оружия, кроме всего прочего, содержавшая еще и парочку автоматов.