Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 55

Алексей Дубинин не так давно был счастливейшим человеком. Нет, это он сейчас понимает. А раньше он не думал о том, что он — счастливейший. Ему не хватало то того, то другого; брался за несколько занятий одновременно, волновался из-за пустяков и упускал главное. Но суть-то заключалась в другом: он твердо стоял обеими ногами на земле. И он и впрямь видел в этом свое достоинство. Реалист — это тот, кто стоит обеими ногами на земле. Земля русской провинции, из века в век не дающей иссякнуть народу, наделила его своей силой. Крепкий, высокий, румяный, Алексей был образцовым представителем мужской породы, какого редко встретишь в наш век, развращенный гамбургерами и многочасовым сидением за компьютером. Военкоматская медкомиссия с удовольствием слушала чистые тоны его сердца, любовалась на стройную сильную фигуру и под конец признала годным к прохождению срочной службы. Алексей не возражал. Косят от армии одни слабаки, а он — мужик.

Когда он служил в армии, произошел у них в части случай, который сейчас он вспоминает по-особому. Один парень — звали его, помнится, Женя — боялся прыгать с парашютом. Никаких оснований не было, боялся — и все. Вроде сон ему снился, что ли, в котором он камнем летит вниз с самолета в голубом небе, дергает кольцо, а парашют не раскрывается… Ну а в армии таких хлипких оснований не признают: не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Ну, значит, и прыгнул Женя… Один-единственный раз. Нет, парашют-то раскрылся. Но порывом ветра его утащило прямо на группу деревьев, росших сбоку заросшего травой поля. Перелом позвоночника. Алексей не дружил с этим Женей, почти не видел его, но момент, когда его, с отнявшейся нижней половиной тела, несли на фанерном щите в санитарную машину, впечатался в его бодрое, озаренное солнцем сознание. Что теперь будет с этим Женей? Говорят, он никогда больше не сможет ходить, более того, не сможет чувствовать свои ноги и все, что ниже пояса. С женщинами, значит, теперь ни-ни, да и какая женщина с таким жить согласится? В туалет ходить — только с клизмой. Разве это жизнь? Лучше, наверное, смерть. Он бы на месте Жени пожалел, что не насмерть разбился.

«На месте Жени» — это был формальный речевой оборот. Мысль о том, что Женя вчера еще был здоров, а сегодня — инвалид, так же как он сам сегодня здоров, а завтра… неизвестно, что преподнесет нам завтра, не задержалась в голове, скользнула по поверхности сознания. Своими сильными руками и ногами, своим безукоризненно работающим сердцем Дубинин был настолько далек от этого бедолаги, пригвожденного, точно червяк, к фанерному щиту («на щите» — это вроде, по истории проходили, греки так говорили о павших в бою), что, правду сказать, никак не мог себя вообразить на Женином месте.

Вернувшись из армии, Алексей тоже не повел себя, как слабак: занялся бизнесом. Его фирмочка, постепенно превращающаяся в фирму, росла и богатела. Фирма торговала стальными дверьми с сейфовыми замками, и ее специалисты днем и ночью выезжали к заказчикам, которых в его старинном, но быстро развивающемся русском городе оказалось немало. А Дубинин постоянно был на переднем крае, помогал при возникающих то и дело проблемах, осуществлял общее руководство. Начальник. Мастер. Сильный человек.

Важно ли это сейчас? Наверное, неважно. А все-таки приятно вспомнить. Как долго Алексей избегал этих воспоминаний! Он думал, что они доставят ему слишком сильную боль. А оказывается, ничего подобного… Не осталось ни сил на то, чтобы терзаться болью, ни сожаления о том, что прошло навеки — все равно не вернуть! Осталось лишь смутное сомнение: неужели это был он? Как он мог быть таким толстокожим кретином? Вот уж действительно — Дубинин! Не зря, видно, одного из его предков Дубиной прозвали…

Некоторых дельцов доводит до беды неумение вести дела и, как итог, разорение. Дубинина погубило процветание. На какого-нибудь хлюпика с сотней рублей в кармане Марина не клюнула бы… Марина — единственная принадлежность прошлого, которую Алексею по-прежнему больно вспоминать. Главная женщина его жизни — и по производимому воздействию, и по той роли, которую она сыграла в его судьбе.

Марина Давиденко из Днепропетровска. Набор штампов описания красавицы, ставших былью. Глаза — изумруды. Волосы — расплавленное золото. Грудь — половинки персика. Кожа — шелк. Была в ней какая-то сводившая с ума гладкость — нечеловеческая гладкость дорогой куклы, на искусственном личике которой не найти ни поры, ни волоска, ни случайно вскочившего прыщика. Не родился тот мужик, который остался бы равнодушен ко всему этому совершенству, а Дубинин — так просто с ума сошел, едва увидел ее. Затащил в постель — впрочем, кто кого затащил, это еще вопрос, — купил однокомнатную, но приличную по площади квартиру… Впрочем, Марина прописалась главным образом в его квартире, а еще точнее — в его широченной, как половина футбольного поля, купленной специально по ее просьбе кровати. Прежние подруги Дубинина были неприхотливы и не требовали для себя столь основательного ложа, довольствуясь быстрым сексом — иногда на кухне и в ванной. Марина с собой таких вольностей не позволяла. Она и без того была изощренной любовницей. Впечатляющих размеров кровать заставляла задуматься о Марининых намерениях: уж не собирается ли она остаться навсегда? При этой мысли внутри Дубинина что-то замирало, сладкая и горячая струя скользила вдоль позвоночника. Иногда, в его редкие свободные от работы пробуждения, когда утреннюю комнату от солнца отделяла только лимонная штора с коричневатым штриховым рисунком, он склонялся над спящей Мариной и сквозь не потревоженную пока ни единой морщинкой гладкость кожи идеального лба пытался проникнуть взглядом в ее мысли. А Марина, слегка желтая от шторы, но все такая же совершенная, тихонько ворочалась во сне, и черты ее лица отражали только утреннюю безмятежность — больше ничего.

Довольно-таки дурацкое занятие — стараться проникнуть в мысли спящего человека. Во сне человек сам не знает, о чем думает. Надо было попытаться раскусить бодрствующую Марину, как следует поговорить по душам, узнать, как говорится, чем она дышит, но вот этой-то возможности Алексей был считай что лишен. В свободное от его работы время, когда они встречались, Алексей либо занимался с ней сексом, от которого дичал и шалел до такой степени, что спрашивать ни о чем серьезном уже не мог; либо они отправлялись в поход по магазинам, где Марина выбирала себе ворох новой одежды; либо он вел ее в ресторан, где она могла эту одежду продемонстрировать. «Тупое времяпрепровождение», — сказал бы кое-кто, но ведь Алексей интеллектуалом никогда себя не считал. Не было у него такого самомнения. У него главные радости — работа, постель и пожрать от пуза. Хождение по магазинам он ненавидел, но терпел ради Марины; зато появляться в общественных местах с Мариной под ручку ему нравилось: выводя на светскую прогулку принадлежащее ему чудо, он чувствовал, как растет его статус. О том, откуда взялась Марина, никто не спрашивал, но так ли это важно? Для такой женщины визитной карточкой служила красота.