История магии - Леви Элифас. Страница 58

Доктор Клеве де Мальдиньи, которому принадлежит этот отрывок, сожалеет, что рост дерева манго был прерван, но объяснить происшедшего он не может. По нашему мнению, здесь произошло зачаровывание магнетизмом сияющего света крови, феномен магнетического электричества, идентичный тому, который биологи называют палингенезом (возрождением), при котором живое растение может появиться в сосуде с золой этого растения, уничтоженного задолго до этого.

Такие секреты были известны Парацельсу и он использовал их в медицинских целях, что вызвало появление многих почитателей и врагов. В заключение скажем, что он не был простаком, вроде Постеля; он был агрессивным шарлатаном; он утверждал, что его демон-искуситель находится в эфесе его большого меча и никогда не покидает этого места. Его жизнь прошла в непрерывной борьбе; он путешествовал, дискутировал, писал, учил. Он стремился более к физическим результатам, чем к моральным достижениям и, будучи первым среди практических магов, он был последним среди адептов мудрости. Его философия была философией практического ума, он именовал ее философией проницательности. Он пророчествовал более, чем кто-либо, не зная чего-либо полностью. Не было ничего равного его интуиции, если бы не поспешность его выводов. Если верить его биографам он был человеком неустрашимого поведения, отравленным собственными мнениями, собственными разговорами. Труды, которые он оставил, ценны для науки, но относиться к ним следует с осторожностью. Он был оракулом, но не истинным учителем. Он был великим врачом, ибо он открыл универсальное лекарство, тем не менее он не смог продлить свою собственную жизнь и умер еще молодым, сраженный своими трудами и излишествами. Его имя дошло до нас покрытое фантастической и сомнительной славой, благодаря открытиям, которые его современники не смогли использовать. Он не произнес свое последнее слово, и является одним из тех фантастических существ, о которых можно сказать, как о Енохе или св. Иоанне: "Он не умер и он возвратится на землю ранее последнего дня".

Глава V. НЕКОТОРЫЕ ЗНАМЕНИТЫЕ КОЛДУНЫ И МАГИ

Среди многочисленных комментариев и исследований труда Данте, кажется, ни один не дает его главную характеристику. Шедевр знаменитого Гибеллина — это декларация войны против папства провозглашением откровения таинств. Эпическая поэма Данте иоаннистична и гностична, это смелое приложение каббалистических фигур и чисел к христианским догмам и является тайным отрицанием их абсолютного элемента; это посещение сверхъестественного мира аналогично инициациям Элевсина и Фив. Его вел Вергилий по кругам нового Тартара, как если бы нежный и меланхолический пророк судеб сына Поллио был, в глазах флорентийского поэта, незаконным, но все же истинным отцом христианского эпоса. Благодаря языческому гению Вергилия, Данте выходит из этой бездны, на двери которой он прочел сентенцию отчаяния, он удалился, стоя на голове, что означает перевертывание догмы. Так он поднялся к свету, используя самого Демона, как чудовищную лестницу; силой ужаса он преодолел ужас, страшное силой страшного. Кажется, он удостоверил, что ад без выхода существует лишь для тех, кто не может сам идти назад; он хватает дьявола против шерсти, если можно так выразиться, и получает освобождение благодаря смелости. [8]

Здесь просматривается явный протестантизм, и поэт врагов Рима уже предсказывает Фауста, поднимающегося в небеса на голове поверженного Мефистофеля. Заметим также, что ад Данте — это отрицательное чистилище; это означает, что его чистилище имеет форму ада (здесь имеется в виду литейная форма матрицы). Оно подобно крышке или скорее пробке бездны и это будет понято так, что флорентийский титан, восходя к раю, намеревался отбросить чистилище в ад.

Его небеса составляют серию каббалистических кругов, разделенных крестом, подобно пантаклю Иезекииля; в центре креста цветут розы. Этим, прежде всего, объясняется символ розенкрейцеров. Мы скажем, почему Гийом де Лоррис, который умер в 1260 году, за пять лет до рождения Данте, не написал "Роман о Розе"; его покров ниспал перед Клопинелем через пятьдесят лет. С некоторым удивлением было открыто, что "Роман о Розе" и "Божественная комедия" являются двумя противоположными формами единого труда — инициацией независимостью духа, сатирой на современные учреждения и аллегорической формулой великих секретов Братства Розы и Креста.

Эти важные манифестации оккультизма совпадают с падением тамплиеров. Жан де Мен или Клопинель, современник Данте, провел свои лучшие годы при дворе Филиппа Красивого. "Роман о Розе" — это эпос старой Франции, глубокое произведение тривиальной формы, откровение оккультных тайн, изложенных так же, как у Апулея. Розы Фламеля, Жана де Мена и Данте принадлежат к одному и тому же кусту.

Гений, подобный Данте, не мог бы быть архиеретиком. Великие люди дают импульс уму и этот импульс последовательно побуждает к активности беспокойные посредственности. Весьма возможно, что Данте никогда не был прочитан и, конечно же, не был понят Лютером. Тем не менее миссия гибеллинов становилась плодотворной благодаря могучей мысли поэта, поднимавшего империю против папства медленными шагами. Это продолжалось от столетия к столетию под различными именами и в конце концов сделало Германию протестантской. На самом деле не Лютер породил реформацию; то, что было сделано до него, вывело его вперед. Этот монах с квадратными плечами мог гордиться лишь смелостью и упорством, но он был необходимым орудием революционных идей. Лютер был Дантоном анархической теологии; суеверный и неосторожный, он верил, что одержим дьяволом; это дьявол диктовал ему аргументы против Церкви, заставляя выступать, изрекать чепуху и, более того, писать. Гений, вдохновляющий всех Каинов, к этому времени не прося ничего, кроме чернил, предусматривал, что эта жидкость, текущая с пера Лютера, скоро станет морем крови. Лютер знал об этом и ненавидел дьявола, потому что он был другим учителем, однажды он швырнул чернильницу в его голову, как если бы это было после бурной выпивки. Этот эпизод напоминает того шутливого цареубийцу, который выпачкал своих соучастников чернилами, когда подписал смертный приговор Карлу I.

Девиз Лютера был "Турок лучше паписта" и, в самом деле, протестантство в своих корнях есть, подобно исламу, простой деизм, организованный в конвенционный культ, и если отличается от него, то лишь остатками католицизма, не полностью зачеркнутыми. В пункте отрицания католической догмы протестанты — это мусульмане, у которых суеверий больше, а пророков меньше.

Люди отрекаются от Бога с меньшим нерасположением, чем они предаются дьяволу, как это убедительно доказали отступники всех времен. Быстро разделенные анархией, ученики Лютера были связаны воедино одной верой, все они верили в Сатану, и этот призрак возрастал по мере того, как их дух восстания уводил их далее от Бога и наконец, достиг страшных размеров. Карлоштад, благочинный Вюртемберга, будучи однажды на кафедре, увидел вошедшего в храм черного человека, который сел перед ним, и глядел на него со страшным выражением лица на протяжении всей церемонии. Он взволновался, оставил кафедру и опросил служителей, но никто из них не видел призрака. Карлоштад вернулся домой в испуге; его встретил младший сын и сказал, что незнакомец в черном требовал его и обещал вернуться через три дня. Сомнений у галлюцинирующего священника не было. Этот незнакомец был призраком, который ему являлся. Им овладела лихорадка, он слег в постель и умер через три дня.

Эти несчастные еретики боялись своих теней, их воззрения оставались католическими и безжалостно осуждали их на муки ада. Прогуливаясь вечером со своей женой Екатериной Бор, Лютер взглянул на небеса и сказал вполголоса, глубоко вздыхая: "Ах, прекрасное небо, которого я никогда не увижу!" — "Почему?" — воскликнула жена. — "Думаешь, что ты осужден?" Лютер ответил: "Кто знает, не накажет ли нас Бог, не веря нашим клятвам?" Полагаю, что Екатерина, видя его неуверенность в себе, прокляла и оставила его. Можно предположить, что реформатор, осененный Божественным предупреждением, осознал преступность попытки нарушить правило, по которому Церковь является его первой супругой, и стеная возвратился в монастырь, который он самовольно оставил. Но Бог, который противостоит гордыне, несомненно нашел его не стоящим этого спасительного несчастья. Кощунственная комедия брака Лютера была провиденциальным наказанием его гордости, и поскольку он продолжал упорствовать в своем грехе, это наказание было всегда с ним и высмеивало его до конца. Он умер между дьяволом и своей женой, устрашенный одним и чрезвычайно запутанный другою.