Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович. Страница 40
– Какие могли быть с ним разговоры! Он ведь немой. Только кивал головой да лыбился. Он с фронта такой, после контузии. Квартирантка меня об этом сразу предупредила.
Вот так номер! Представить себе Лукошникова немым да ещё и улыбающимся, было весьма и весьма затруднительно. Тем не менее дворника (теперь, наверное, уже экс-дворника) нужно обязательно прощупать. Уж очень любопытная фигура.
И тут Донцова осенило! На одной из фотографий, позаимствованных в клинике, присутствовал и Лукошников, по-видимому, угодивший в кадр чисто случайно. И как он мог забыть про это! Да, с головой в последнее время что-то явно не в порядке…
Стоило только Донцову вытащить бумажник, как Таисия Мироновна сразу оживилась (что ни говори, а власть вещей над людьми велика!), но каково же было её разочарование, когда вместо вожделенных купюр на свет божий появились обыкновенные фотографии, реальной коммерческой стоимости не имеющие.
– Посмотрите, нет ли здесь человека, который навещал вашу квартирантку. – Донцов стал поочередно передавать хозяйке снимки, безымянный автор которых и предположить не мог, что со временем они будут использованы для опознания потенциального преступника.
– Да вот же он, касатик! – Таисия Мироновна немедленно ткнула кривым пальцем в скорбную фигуру Лукошникова, весьма контрастирующего с общей оптимистической атмосферой снимка. С края стоит, пригорюнился.
– Вы не ошибаетесь?
– Как можно! Я хоть и инвалид по зрению, но такую рожу среди тысячи других узнаю. И вот это я тоже видела!
– Что? – Голова Донцова сблизилась с головой Таисии Мироновны, словно на популярной в свое время открытке «Люби меня, как я тебя».
– Вот эти загогулинки. – Палец Таисии Мироновны елозил по намалёванному на стене третьего корпуса загадочному символу, ради которого, собственно говоря, эти снимки и были конфискованы из архива клиники.
– Где вы их видели? – За мгновение до того, как это было сказано, что-то словно толкнуло Донцова изнутри.
– Кто-то из них двоих намалевал. Или пень глухой, или квартирантка. Я этот рисунок в мусорной корзине нашла. На скомканной бумажечке. Ещё, помню, удивилась – какой ерундой взрослые люди занимаются.
(В квартире осуществлялся, мягко сказать, тотальный контроль и, надо полагать, что Таисия Мироновна искала в мусорной корзине не скомканные бумажки, а нечто более существенное – использованные презервативы, например.)
– Бумажку ту вы, конечно, выбросили, – вздохнул Донцов.
– Нет, хранить такое дерьмо буду! – брезгливо скривилась всевидящая инвалидка по зрению.
– Ну что же, и на том спасибо. А по поводу погашения долга вам следует обратиться в суд. Вменить, так сказать, гражданский иск. Не знаю, какими средствами располагает ваша бывшая квартирантка, скорее всего никакими, но вы надейтесь, надейтесь…
В тот же день, узнав через адресное бюро координаты Лукошникова, Донцов отправился к нему с визитом. Увы, времена наступили такие, что гость облачался не в визитку, а в бронежилет, и брал с собой не бутылку шампанского, а пистолет с досланным в ствол патроном.
Лукошников проживал в доме, который пятьдесят лет назад по праву считался элитным, но из прежних преимуществ сохранил нынче только высокие потолки, художественную лепнину (частично) и нестандартную планировку.
Элита, вселившаяся сюда в первые послевоенные годы, успела последовательно пройти по крайней мере два новых престижных уровня быта – модерновые башни семидесятых годов и коттеджи девяностых, – а тот, кто здесь задержался, числился уже не элитой, а так, плебсом.
Лифт в этом доме хоть и напоминал музейный экспонат, но функционировал вполне нормально, что несказанно обрадовало Донцова, которого, как всегда, ожидал один из самых верхних этажей.
Лестничная площадка была так просторна, что какая-нибудь неприхотливая семья вполне могла жить на ней, используя вместо туалета мусоропровод, а вместо душа водосточную трубу. Да, всё здесь было просторно, основательно и даже художественно, но какая-то печать древнего запустения лежала на каждой вещи, на каждом архитектурном элементе. Это был не жилой дом, а развалины античного Колизея.
Дверь, ведущая в квартиру Лукошникова, целиком и полностью гармонировала с общей атмосферой запущенной архаичности и даже обита была не банальным дерматином, а выцветшей от времени кожей, в свое время, наверное, составлявшей часть интерьера какого-нибудь прусского замка.
Однако долгие звонки и даже стук в эту дверь оказались безрезультатными. Замок, правда, был простенький, поддался бы даже кривому гвоздю, но нарушение неприкосновенности чужого жилища, гарантированное Конституцией, не входило в планы Донцова. Во-первых, особо не приспичило, а во-вторых, мешали люди, постоянно шаставшие вверх и вниз по лестнице.
В соседних квартирах получить информацию о Лукошникове тоже не удалось. Если на звонок и отзывались, то двери не открывали и беседовать на отвлечённые темы отказывались. Люди здесь жили по большей части тертые, битые жизнью, и своих после пятьдесят третьего года уже не сдавали.
Пуст оказался и почтовый ящик Лукошникова. Полковнику (или генералу) никто не писал.
И тем не менее Лукошников оставался единственной перспективной фигурой, если, конечно, не считать профессора Котяру, неуловимого, как легендарный колобок.
В очередной раз услышав по телефону, что Донцов ищет встречи с его шефом, Шкурдюк натурально запаниковал.
– Что вы, что вы, это невозможно. Профессор на днях отбывает в Осло на съезд Международного общества психиатров. Ему даже пришлось отложить встречу с представителями патриархии.
– Но с вами-то он видится?
– Не больше пяти-десяти минут в сутки.
– Вот и выделите из этих пяти-десяти минут одну для меня. Скажите, что следователь, занимающийся убийством Олега Намёткина, настаивает на личной встрече.
– Хорошо, я постараюсь.
– Примерно то же самое вы мне однажды уже обещали. А воз, как говорится, и ныне там. – Донцов, не прощаясь, оборвал разговор, демонстрируя тем самым Шкурдюку свое полное неудовольствие.
Следующий визит к Лукошникову тоже оказался безрезультатным, более того, волосок, приклеенный поперёк дверной щели (старый сыщицкий трюк) остался неповреждённым.
– Ладно, – сказал сам себе Донцов. – Если человека нет дома, будем искать его на рабочем месте.
В клинике подтвердили, что Лукошников накануне получил полный расчёт, откровенно высказал всё, что он думает о людях в белых халатах, и ушёл, хлопнув дверью.
С дворницким трудом было покончено, но существовало ещё и основное место работы, ведь, по собственным словам Лукошникова, он «сторожует в научном заведении, где всякую дрянь космическую изобретают».
Благодаря Кондакову список организаций и учреждений, занятых разработками, связанными с космической тематики, был вскоре добыт. Состоял он без малого из пятидесяти наименований.
– «Опытная лаборатория Научно-исследовательского института мясо-молочной промышленности», «Экспериментальные мастерские театрального общества», «Государственный протезный завод», – с расстановкой читал Донцов. – Какое, интересно, отношение они могут иметь к космосу?
– Самое прямое, – ответил Цимбаларь. – Лаборатория мясо-молочной промышленности разрабатывает консервы для космонавтов. Чтобы легко усваивались и не порождали метеоризма, весьма нежелательного в условиях невесомости. Мастерские театрального общества делают парики для оплешивевших ветеранов освоения космического пространства. Ну а протезный завод оставляю без комментариев. Тут и дебил догадается.
– Вполне возможно, что ты, Саша, опять заблуждаешься, – глубокомысленно заметил Кондаков. – На протезном заводе могут монтировать посадочные опоры для спускаемых модулей космических аппаратов.
– Скорее всего, там изготавливают подарки для инопланетян, – вмешался Донцов. – Проблема в том, как найти человека, работающего в одной из этих контор.