Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович. Страница 39

Это дал о себе знать Алексей Игнатьевич Шкурдюк, не далее как сегодня утром обличавший замаскировавшуюся преступницу (Донцову даже пришлось напомнить, что речь пока может идти только о подозреваемой).

Оказывается, в клинику заявилась квартирная хозяйка санитарки Жалмаевой. Ищет свою пропавшую постоялицу, а также требует погашения задолженности по квартплате.

– Она ещё у вас? – Донцов даже подскочил от неожиданности.

– Да. Рядом сидит.

– Не отпускайте её. Я скоро буду.

Шкурдюк, как всегда встречавший Донцова на проходной, торопливо сообщил:

– Я сказал, что вы родственник Жалмаевой. Это ничего?

– Нормально.

Женщина, разыскивающая беглую санитарку (главной её достопримечательностью, если так можно выразиться, были очки с непомерно толстыми линзами), назвалась Таисией Мироновной Новохатько и немедленно перешла в атаку на Донцова, нисколько не удивившись тому обстоятельству, что родичи имеют столь разную внешность.

– Шалопутной ваша своячница оказалась! Я как с ней договаривалась? Я договаривалась, что первого числа каждого месяца денежки на стол. Сначала-то она исправно платила, ничего не скажу. А потом вдруг как в воду канула, даже не попрощавшись. За две недели осталась должна. Вы мне её новый адрес дайте. Или, ещё лучше, из своих средств рассчитайтесь. Потом между собой разберётесь. Свои, чай, люди. Я хоть договор найма с ней и не заключала, но это дело просто так не оставлю. Неча над инвалидом по зрению издеваться.

Она сняла очки и стала промокать платочком слёзы, которые были для неё то же самое, что сигаретная затяжка для Цимбаларя или сытая отрыжка для Кондакова, то есть дело самое пустяковое.

– Вы о какой Жалмаевой речь ведёте? – Донцов предъявил хозяйке уже основательно затасканный фотоснимок.

– Об ней самой. – Вернув очки на место, она часто-часто закивала головой, словно кланялась иконе. – Вишь как вылупилась, бесстыжая…

– Значит, мы имеем в виду одного и того же человека, – констатировал Донцов. – И это уже хорошо. Я, конечно, могу вам дать новый адрес Жалмаевой. Вот только встретиться с ней пока нельзя. Но передачу собрать можно. Бельё, мыло, сигареты, продукты питания согласно утверждённому перечню.

– Уж не в больнице ли она? – сразу сбавила тон хозяйка.

– Зачем же? Здоровью вашей бывшей квартирантки можно позавидовать. В тюрьме она, любезная Таисия Мироновна. И будет оставаться там впредь до решения суда. – Тут Донцов для пущего эффекта немного сгустил краски.

– Свят, свят, свят, – хозяйка перекрестилась. – А ты, милок, случаем не шуткуешь?

– Мне шутковать по должности не положено. – Он предъявил удостоверение.

– Ты мне свои книжки не подсовывай! – отмахнулась Таисия Мироновна. – Малограмотная я. Инвалид по зрению к тому же.

– Малограмотная она, вы только послушайте! – восхитился Шкурдюк. – А нашу клинику по одному только штампу на халате нашла. Сыщик!

Выяснилось, что квартирантка Таисию Мироновну в свои дела не посвящала и даже место работы хранила в тайне, но, уходя, забыла на вешалке белый больничный халат (поступок Тамарке-санитарке вовсе не свойственный, скорее всего, жадная старуха просто присвоила полезную в хозяйстве вещь). Изучив имевшиеся на халате казенные штампы, Таисия Мироновна вычислила, куда ей идти за справедливостью.

– Сейчас мы отправимся к вам в гости и осмотрим комнату, в которой проживала квартирантка, – сказал Донцов. – Мне она никакая не родственница, если вы это ещё не поняли. Она опасная преступница.

В последней из съёмных квартир, где обитала Тамара Жалмаева перед тем, как снова стать Доан Динь Тхи, Донцова вновь ожидало разочарование.

Ушлая девка не оставила о себе никакой памяти, если не считать того самого халата, в краже которого Таисия Мироновна в конце концов созналась.

Ни в прихожей, ни в ванной, ни в спаленке, где сейчас стояла голая, лишённая белья койка, не нашлось ни одной принадлежащей ей вещи.

Зато допрос хозяйки дал кое-что интересное.

Выяснилось, что квартирантка, кроме как на работу, никуда из дома не выходила, да и Таисия Мироновна не позволяла ей затемно отлучаться – долго ли до беды. То есть что в ночь убийства Тамарка-санитарка не покидала свою девичью постель, а следовательно, имела алиби.

– Это точно? Вы уверены? – продолжал допытывать её Донцов.

– Куда уж точнее, – отвечала хозяйка. – Я, помимо всяких там защёлок, дверь ещё на ключ запираю, который у себя под подушкой прячу. Знаем мы эту современную молодежь. Одна шантрапа, даже если и порядочными прикидываются. Пустишь человека переночевать, а он сбежит под утро и всё твое добро с собой прихватит.

– К двери другой ключ подобрать недолго.

– К двери, может, и недолго, да только к моему сну никаких ключей не подберёшь. Я ночью вполглаза сплю, всё слышу. И как соседи за стеной храпят, и как коты на крыше орут, и как тараканы шуршат.

Донцову вдруг припомнилась легенда об одном буддийском святом, который медитировал десять лет подряд, глядя на стену и внимая воплям муравьёв. Силен был, конечно, мужик, но до Таисии Мироновны ему далеко.

– И как же вы её при таком контроле упустили?

– Очень даже просто. Пошла на почту за пенсией, она и выскользнула. Уже потом я приметила, что её вещичек нет. Моего, правда, ничего не взяла. Зря грешить не буду.

– Ну, хорошо. Допустим, ваша квартирантка никуда не выходила. А её кто-нибудь навещал? Или, может быть, звонили?

– Звонить мне сюда можно только через колокол, который на церкви Успения висит. – Таисия Мироновна кивнула в окно, где среди серой хмури можно было разглядеть золочёные купола с ажурными крестами. – При моей инвалидности почему-то никакие льготы от власти не положены. Ни на телефон, ни на лекарства. А ходить к ней ходили, было такое. Один человек ходил. Нечасто, правда. Три раза за всё время. Это когда она болела.

– Так она ещё и болела? – удивился Донцов, в представлении которого Тамарка-санитарка была кем-то вроде несгибаемого Буратино.

– Случалось. Вроде как паралич на неё нападал. Она тогда пластом лежала. Даже бредила иногда.

– Как бредила? Маму с папой звала или матом ругалась?

– Бормотала что-то невразумительное. Да я особо и не прислушивалась…

– Хорошо. А что это за человек был? Описать его можете? – Донцов подумал, что от инвалида по зрению нельзя требовать чересчур многого, но ведь есть же такие слепцы, которые любого зрячего за пояс заткнут, например бабка Ванга или Сёко Асахара.

– Описать? – задумалась Таисия Мироновна. – Можно и описать, если нужда имеется… С виду он дед старый. Но ещё бодрый. По лестнице как молодой шастает. Рожа страхолюдная. Я его из-за этой рожи вначале даже в квартиру пускать не хотела, да она упросила. Говорит, родня моя дальняя, троюродный дедушка. Я и сдалась. Думаю, человек деревенский, уважительный. К тому же всегда трезвый.

– Почему вы решили, что он деревенский? – насторожился Донцов, в лучшие свои годы бравший след ещё до появления запаха.

– Так он в валенках с галошами приходил! Ты когда последний раз человека в валенках с галошами видел?

– Совсем недавно, – признался Донцов.

Похоже, что ниточка от Тамарки-санитарки всё же протянулась к дворнику Лукошникову. Недаром этот тип вызывал такую антипатию. Друг воронов и враг рода человеческого… Впрочем, это был ещё не криминал. Два одиноких существа, пусть и разные по всем статьям, вполне могли сойтись. Примеров тому сколько угодно. Сцилла и Харибда. Квазимодо и Эсмеральда. Маугли и питон Каа. Цимбаларь и Кондаков.

Вот только почему Лукошников скрывал свою дружбу с молоденькой санитаркой? Не хотел делиться душевной тайной? Стеснялся? Или причиной тому преследующие старика провалы памяти?

А если здесь бывал вовсе не Лукошников? Валенки с галошами – это ещё не особая примета.

– Как он хоть с вами разговаривал? – поинтересовался Донцов. – Хамил, наверное, на каждом слове?