Сонник Инверсанта - Щупов Андрей Олегович. Страница 2

– Душ ли?

– Может, и не совсем душ, но это уже условности, Петр. Терроризм – это ведь не самое жуткое зло на земле, – всего-навсего очередная пандемия. Вроде гриппа или ангины. Потому и нужно кому-то играть роль детонаторов. Чтобы срывать с гор лавины и подстегивать мировой гомеостаз. – Дмитрий ехидно прищурился. – В общем, хочешь ты того или не хочешь, но мы, Петя, перекочевали в век Медиакратии!

– И что же? Есть какие-то изменения?

– Разумеется, есть! Ты же специалист – должен понимать! Даже поголовное УЗИ выдумано не просто так. По мнению академика Гаряева именно УЗИ уничтожает у младенцев львиную долю генной памяти. Это целая программа, Петюнь. Идет формирование новой генерации людей. И не Индиго, о которых трезвонят на всех углах, а кое о чем попроще. На два или три порядка.

– Это ты о себе?

– Вот дурелом! Да протри, наконец, глаза! Неужели ничего не видишь? Нам, Петр, нужно племя лишенное интуитивного вкуса и интеллектуального обоняния. Поэтому и наносится превентивный удар: таланты стираются на стадии созревания плода. Бесшумным и безболезненным ластиком…

На секунду мне почудилось, что по стенам метнулись шальные тени, а по потолку прокатилась мелкая рябь. Но озираться я не стал. Ни в какую магию я по-прежнему не верил, как не верил сейчас и Дмитрию. Один тот факт, что он публично именует себя магом, приводил меня в бешенство.

– Помнишь, ты как-то объяснял мне, что дельта-сон человечества прошел. – Продолжал разглагольствовать хозяин роскошного кабинета. – Так оно и есть! Теперь демос созрел для второй и завершающей фазы развития, а именно – для фазы парадоксального сна. Кошмары, приключения, развлечения и обман – вот, что требуется сегодняшним землянам. И поверь мне, олигархи от Медиакратии постараются утолить духовный голод плебса. Не так уж это и сложно.

– Мне кажется, не менее сложно и помешать им в этом.

– А вот тут ты ошибаешься. – Дмитрий лукаво прищурился. – Покушаясь на них, ты покушаешься на время, а за это уже могут крепко наказать. Наука, культура – все сегодня вылилось в те или иные медиаимперативы. Ну, а кто не с нами, тот, сам знаешь, против кого. Вспомни смерть Леннона, Чегевары и Линге.

– Ты о каком Линге? Камердинере Гитлера?

– Да нет, я говорю про Карла Линге – того, что предложил обывателю простенькие антирекламные приставки. – Дмитрий бросил в рот пригоршню орехов, аппетитно захрустел.

– Кажется, припоминаю. – Я поморщился. – Были статьи, расследование… Он ведь, кажется, выбросился из небоскреба?

– Точнее сказать, его выбросили. Всего-навсего за разработку аппаратуры, автоматически отключающей трансляцию рекламы. Заметь, они даже не постеснялись протрубить о кончине Линге во всеуслышание. А им ведь ничего не стоило замолчать это дельце. Но не замолчали – сознательно раздули шумиху. Потому что хотели предостеречь иных возмутителей спокойствия. Догадываешься, о ком я?

– Да ты, похоже, мне угрожаешь!

– Всего-навсего предостерегаю, – Дмитрий вновь лукаво улыбнулся. – Меньше бузи, Петр. Раздувая волну, пожинаешь бурю, а нам с тобой это совершенно ни к чему. Зарабатывай деньги, крути кассеты с Земфирой и Меладзе, за девочками длинноногими ухаживай. Видал, как они в последнее время вытянулись? Все, как одна становятся похожими на рекламных див. И мини снова вернулось, и животы приоткрыли. Потому что таково действие медиаимперативов. Психологическая установка на образ «Барби», на Бритни Спирс и прочих дюймовочек-завлекушек… Кстати, у тебя-то как с Натальей?

– А никак. Наталья уже год за мужем. – Усилием воли я сумел сохранить на лице каменное выражение, хотя тема была болезненной.

– Ого! И, конечно, не за тобой?

– Увы…

– Да-а… – Дмитрий покрутил головой. – Такую девочку упустить – это надо специально постараться! А ведь ты ей нравился.

– Значит, разонравился.

– Грустно. Надо думать, на музу девочку променял? На статейки с рассказиками?

– Это мое дело. – Я стиснул зубы, торопливо кивнул в сторону развешенного тут и там холодного оружия. – По-прежнему, увлекаешься раритетами?

– Почему раритетами? Теперь это мой рабочий инструментарий. Вкупе с четками и индийскими ароматизаторами действует безотказно.

– Понятно… – процедил я. Омытый коньяком мозг нашептывал недоброе. – А хочешь попробовать? Как в старые добрые времена?

– Что попробовать? – кажется, впервые за всю нашу беседу Дмитрий чуточку растерялся.

– Да вот, это самое… – поднявшись, я приблизился к стене, снял с крючьев пару драчливо перекрещенных рапир. – А что? Места у тебя хватает, вот и померимся силой. Помнишь, как рубились в институтском зале?

– Еще бы! Даже помню, что в последний раз дрались из-за девушки. Румяная такая, крепенькая – все стояла у стеночки и загадочно на тебя поглядывала.

– Что-то запамятовал.

– Зато я помню отлично… Я ведь тогда победил, а подобные вещи не забываются.

– Верно, тогда тебе подфартило. Я ее любил, а ты с ней переспал. Специально. Мне назло.

– Вот уж неправда!

– Что неправда? Хочешь сказать, у тебя с ней ничего не было?

– Почему же, было, но и ты ее не любил. Хотел в сущности того же, чего и я. Только аппетитные формы, Петюня, не завоевывают долгим ухаживанием. Их берут штурмом и дерзостью. Тебе это тогда не удалось, только и всего.

– Зато удастся сейчас. – Я швырнул собеседнику клинок, и он без усилия его поймал.

– Ты что, всерьез хочешь драться?

– А ты как думал! В этой жизни, Димочка, все серьезно – и обман, и предательство, и смерть с кровью.

– Не знаю, какое такое предательство ты имеешь в виду. – Он пожал плечами. – Я, как мне кажется, никого не предавал. Даже с той девочкой все было по-честному и вполне добровольно.

– Ты!… – от ярости у меня перехватило в горле. – Ты предал нашу профессию, а значит, предал ожидания своих учителей, предал своих товарищей.

– Ну… Это уже демагогия!… – Дмитрий перехватил рапиру удобнее, поднялся из кресла. Лицо его больше не выглядело снисходительно-вальяжным. Тем не менее, трусом он не был и пасовать передо мною не собирался.

– Это не демагогия, Димуля, это точка зрения. Всего-навсего! И извини, шпагу я буду держать левой рукой. Ты ведь помнишь, я левша… – скользящим шагом я шагнул вперед, провоцирующе качнул оружием. Дмитрий невольно отшатнулся.

– Раньше ты предпочитал эспадроны. – Пробормотал он.

– Ничего, как-нибудь справлюсь и с твоим рабочим инвентарем.

Наши клинки наконец-то соприкоснулись – все равно как две застольных рюмки. Звон, впрочем, был менее мелодичным. Да и пролиться могло уже не вино, а самая настоящая кровушка. Я был зол, а Дмитрий – упрям. Согласно математике наблюдался тот самый критический минимум, когда условия достаточной необходимости способны были привести к роковому событию.

– Слушай, Петруччио, а мы не похожи с тобой на старых раздухарившихся козлов? – Дмитрий продолжал улыбаться, но лицо его (уж это я, конечно, отметил!) чуточку побледнело. Своей фразой он явно делал последнюю попытку остановить меня, но, увы, любые увещевания были бесполезны, – я завелся, мне нужна была быстрая и решительная победа. Димкино же внезапное волнение доставило мне удовольствие. Откуда ему было знать, что давнее то поражение подвигло меня на долгие годы изнурительных тренировок. Уже покончив с учебой и приступив к работе, я продолжал рубиться с опытными мастерами, нарабатывая жесткие мозоли на ладонях, шлифуя рукояти сабель, мечей и рапир, денно и нощно мечтая о реванше. Димка Павловский выходил на сцены, сотрясал эфир своим бархатным баритоном, а я воображал его долговязую фигуру перед собой, нанося партнерам удар за ударом. Это было глупо и абсолютно несовременно, но в такой уж отрасли я работал. Помнится, еще великий Гулиньш подметил, что психическим лечением не могут заниматься здоровые люди. Больных лечат больные – только так и никак иначе! Я же своих пациентов лечил довольно успешно, – следовательно, и сам принадлежал к числу безнадежно больных.