Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Степанцов Вадим Юрьевич. Страница 133
* * *
Я подумал: “Пройтись хорошо бы”,
Хоть ноябрьский морозец кусался.
Мой роман под названием “Злоба”
В этот вечер никак не писался.
Превозмог я в себе домоседа,
Весь закутался, вышел с молитвой
И дверную обивку соседа
Покрестил на прощание бритвой.
Тихоходным рыдающим лифтом
Плыл я вниз и огрызком сангины
Выводил завитушчатым шрифтом
Матюки на обшивке кабины.
О вещах размышляя нетленных,
Распечатал внизу сигареты,
Но сначала в ячейках настенных
Подпалил зажигалкой газеты.
На дворе плыли белые мухи…
Вдруг послышался крик басовитый
Неопрятной прохожей старухи,
Мною с ног неожиданно сбитой.
Очарованный звездною тьмою,
Я шагал, нерушимо спокойный.
Словно гром раскатился зимою –
То свалил я контейнер помойный.
Я зашел к своей прежней подруге,
Не застав же распутницы дома,
Перед дверью, кряхтя от натуги,
Торопливо сходил по-большому.
И, поймав в подворотне угрюмой
Выносившего мусор поэта,
Угрожающе молвил: “Подумай
Над бесплатною пользой совета.
Стань мужчиной и дома не кисни,
Удушаемый книжною пылью:
Искру творчества высечь из жизни
Можно только посредством насилья”.
В назиданье ему оплеуху
Я вкатил, чтоб не смел расслабляться,
Чтоб запомнил: работнику духа
Хорошо перед сном прогуляться.
* * *
Я был один в тот пышный полдень лета,
Ко сну меня склонила анаша,
И понял я во сне, что жизнь поэта
В России беспредельно хороша.
Осталось много женщин за плечами,
Но ждут еще мильоны впереди,
И все они – с безумными очами
И вечно смятой розой на груди.
Да, нравится безумствовать поэтам,
Скакать во мрак, накинув епанчу,
А между тем и в трезвом мире этом
Все делается так, как я хочу.
Моя неисчерпаема палитра,
И потому вкушаю я почет:
Официант, прилизанный, как выдра,
С поклоном мне заказец подает.
И на салфетке росчерка образчик
Взамен купюр вручаю я ему,
И на салфетку он глаза таращит,
Еще не веря счастью своему.
Зачем купюры лучшему из бардов?
Мне просто дарят всё, чем я живу.
Пусть коммунизм есть греза миллиардов,
Но я его вкушаю наяву.
Он для меня буржуями построен.
Сумела стройка многих разорить,
Но вряд ли скромный труженик достоин
Того, чтоб мне его благодарить.
Своими песнями в миры иные
Я проложил уверенно маршрут,
И мягкие буржуи надувные
За мною следом радостно плывут.
И если кто-то лопнет по дороге,
То радость не сотрется с прочих лиц:
Коль впереди маячит счастье многих,
То безразлична участь единиц.
* * *
Изначально несчастен поэт,
Изначально он должен страдать,
Ибо опыт скитальческих лет
Он не вправе в стихах передать.
Пишет он о родимых лесах,
Хоть сама порывалась рука
Написать, как светлеет в глазах
После первой бутылки пивка.
Пишет он, проклиная судьбу,
Как поют соловьи по утрам,
А хотел бы писать, как в зобу
Растекаются первых сто грамм.
Об Отчизне, судьбу понося,
Пишет он и себе не дает
Написать, как зажарит гуся
И всего в одиночку сожрет.
Как прекрасно в разгульном чаду
Нагишом в ресторане плясать!..
Но о яблоньке в отчем саду
Должен он с отвращеньем писать.
Чтоб писать о церквях над рекой,
Он сумеет себя побороть, –
Не расскажет, как жадной рукой
Мял могучую женскую плоть.
Он напишет, смиряя себя,
Про поля в предрассветном дыму, –
Не расскажет, как, шумно сопя,
Отдавалась толстуха ему.
Все вулканы исконных страстей
Покорила поэта стезя,
Но до робких, ничтожных людей
Донести ему знанье нельзя.
Чтобы мир не распался вконец
И на твердь не обрушилась твердь,
Голос сердца смиряет поэт
И зовет милосердную смерть.