Изысканный труп - Брайт Поппи. Страница 39

Вскоре мы раздели его донага, привязали ноги за лодыжки ремнями из бараньей кожи, что показалось мне слегка смешным. Я целовал его соски, ребра, вогнутый живот. Когда я начал сосать его член, он тотчас встал и остался напряженным до конца. Мне это всегда нравилось в юных наркоманах. От Пташки исходил резкий запах пота, пусть зловонный, зато человеческий.

– Мне нравятся ребята на героине, – прошептал Джей. – Пока они молоды и не слишком истощены, у их плоти имбирный привкус.

– А как насчет риска?

– ВИЧ? Если он найдет меня, то я приму его с благословением. Может, он уже во мне. Если так, добро пожаловать.

Джей перегнулся через распростертое тело и поцеловал меня, скользнув языком глубоко в мой рот, обхватил ладонью шею. Меня удивило его отношение к СПИДу, но спорить я не стал, в конце концов, мне еще никогда не было так хорошо.

Пташка застонал. Мы взглянули на него. Веки трепетали, язык облизывал шершавые губы. Я поднес к нему бутыль рома со стола, и он с благодарностью впился в горлышко.

– Воткни ее поглубже в глотку, – предложил Джей. – А потом разобьем ее.

Я пропустил реплику мимо ушей, приподнял Пташку за худые плечи, словно баюкая малыша. Губы Джея едва коснулись моей головы в коротком заботливом поцелуе, затем он встал с кровати. Я погрузился в аромат послушного тела, которое было в моем полном распоряжении.

Хотя Пташка стал податлив не из-за сексуального желания, а из-за сильного наркотика, его состояние вызвало у меня ностальгию. Как вы помните, мои последние две жертвы, ассистент Уорнинг и бедный Сэм, боролись за жизнь, истекали в муках кровью. (Доктора Драммона я не беру в расчет: это не тот человек, которого я выбрал бы сам, и его смерть наступила беспрепятственно скучно.) Теперь передо мной лежал грязный красивый мальчик, недвижно ожидая ножа. Это напомнило мне о прошлом.

Я пронесся обратно до своего первого раза. Мне тогда было семнадцать, и я был робким прыщавым юношей, который как-то втерся в компанию панков, пышущих тестостероном и повстанческим духом. Мы с одним мальчишкой проникли в заброшенное офисное здание, уже не помню, что мы там искали. Он сказал, что сделает все, что я попрошу, и я приказал ему встать передо мной на колени, а потом ударил его кирпичом и положил на письменный стол. Мне было даже приятно, когда его вырвало на запыленную крышку стола. Из него к тому моменту уже вытекло немало спермы и крови, и разные жидкости перемешались на стекле. Я испачкал в них руки, намазал себе грудь и потом вниз, к скользкому сочленению моего пениса и его заднего прохода. Хотя я уже практически убил его, у меня не могло возникнуть мысли, что он тоже умудрится убить меня, месяцы или даже годы спустя, в более жестком свете другого десятилетия. Стоял 1977 год, Сид Вишес был еще жив, и никто не боялся флюидов чужого тела. Из них рвота ценилась меньше всего, но, насмотревшись, как наши жалкие герои режут себе вены, сморкаются соплями, испражняются у всех на виду, уже не огорчаешься безобидной струе желчи, вытекающей изо рта любовника. В конце концов, музыканты блевали прямо со сцены, чтобы показать свое презрение нам, их почитателям. А презрение, несомненно, лучший способ выразить любовь.

Джей подкрался сзади, погладил меня вдоль позвоночника, вложил в руку что-то гладкое и холодное. Я поднял голову с груди юноши. Оказалось, что я держу охотничий нож с удобной рукояткой и зазубренным лезвием в полных восемь дюймов длиной.

– Он принадлежал моему прапрадеду, – сказал Джей.

– Я люблю тебя, Джей.

– Не могу сказать того же. Если бы я тебя любил, мы были бы скорей всего оба мертвы. Но я знаю тебя, Эндрю, такого я еще никому не говорил.

– Я тоже тебя знаю. Джей задрожал.

– Давай же. Сделай это как тебе нравится, но прямо сейчас. Я хочу видеть, как он умирает.

Я приложил кончик ножа к горлу парня, к сочленению ключиц. Он был столь острым, что проткнул кожу от легкого нажатия. Вышла бусина крови, очень темная на пергаментно-бледном фоне, затем перекатилась через косточку и полосой стекла по левой груди.

Я всегда смеюсь над писателями, которые используют фразу «что-то переломилось внутри него» в качестве прелюдии к акту насилия. Единственный раз во мне что-то переломилось, когда я принял решение покинуть тюрьму, сиюминутное облегчение пришло ко мне так резко, словно щелкнули прутья, которые сковывали сердце годами. Однако когда я увидел первую каплю крови – всегда, когда я видел первую каплю, – во мне что-то таяло. Будто стена из земли размякла и поплыла под сильным дождем, будто раскололась глыба льда и хлынула свободная река.

Нож рассек кожу и мышцы, опускаясь в грудину. Достигнув углубления между ребер, он вонзился в тело. Не было ни сопротивления, ни агонии, привязанный Пташка лежал недвижно, позволяя вскрывать себя, как рождественский подарок. Я отодвинул в сторону его твердый член, когда лезвие уткнулось в лобковую кость. Тело оставалось цельным, несмотря на узкую красную ленту, что протянулась от горла до промежности. Вдруг рана раскрылась, словно цветок, обнажив свое содержимое: изобилие редких флюидов и зловонных алых драгоценностей... Гробница болезни.

Время замедлило ход, когда мы уставились на зияющую полость. Я не мог коснуться ее. Наконец Джей взялся за края и раздвинул их. Стали лучше видны узловатые пузырьки и завитки ткани, проистекавшие из органов, из самого мяса. Они были везде, словно какие-то зловещие грибы, вызывающе белые на фоне красной и розовой плоти.

– Что это? – спросил я. – Что-то вроде раковых клеток?

– Нечто ядовитое... от наркотиков... или от воздуха... или воды.

Джей надавил на один из бледных узелков и понюхал палец, покрывшийся тонкой пленкой крови и слизкого вещества.

– Это нельзя есть.

Я глубоко вдохнул пару раз, чтобы успокоиться. Я уже вошел в раж, возбудился до невероятной смертоносной силы. Теперь я боялся даже прикоснуться к добыче. Я чувствовал себя как изголодавшийся человек, которого привели к щедро накрытому столу. Нос щекочут ароматные запахи с кухни, а потом передо мной ставят дышащее паром блюдо и сообщают, что повар положил в него яд.

Джей опустился передо мной на колени, на его волосах, руках и обнаженной груди были полосы крови. Он выглядел аппетитно. Я подтянул его к себе, и мы схватились в мокром пятне на простыне. Он резко прошел ногтями по моим ягодицам, по спине, гравируя мою кожу причудливыми узорами. Царапины горели, словно выведенные кислотой. Я швырнул его на постель и забрался сверху, сковал ему руки и впился зубами в бицепс. Почувствовал вкус пота и крови нашего наркомана. Извиваясь подо мной, Джей высвободился и схватил меня за волосы, он дернул их так, что корни застонали. Не понимая, что делаю, я нанес ему резкий удар в челюсть. Скольких юношей я обезоружил именно таким ударом.

Голова Джея вяло свисла вниз. Он упал на спину, закатив глаза. Губы и зубы были покрыты красным, но я не мог понять, его ли это кровь или нашего гостя. Я приподнял ему веки, убедился, что оба зрачка одинакового размера, проверил пульс и дыхание. Я только оглушил его. Я быстро снял наручники с Пташки и надел их на Джея. С ногами возиться не хотелось. Ничего страшного, если он немного полягается.

Я перевернул его, погладил холмы задней поверхности бедер. Когда я раздвинул ягодицы и провел пальцем вниз по расщелине, он издал тихий недовольный звук. Я замялся, потом все-таки сходил за презервативом и тюбиком смазки, которые, как я знал, лежат в тумбочке у кровати. Через пару секунд на моем твердом члене уже была хорошо смазанная резинка. Я схватил Джея за тазовые костяшки и приподнял, проверил задний проход и скользнул в тугую теплоту нижнего кишечника.

Вторжение шокировало Джея до оцепенения, отчего внутренние мышцы дрогнули и сократились. Он застонал, уткнувшись в подушку, беспомощно, яростно. Я укусил его сзади за шею – мой любимый прием с тех пор, как я увидел по телевизору львицу, впивающуюся в свою жертву. В тот же момент я вдавил член в простату и начал потихоньку двигаться. Джей невольно оттаял.