Чисто весенние убийства - Кэннелл Дороти. Страница 18

– Ты же знаешь, Эдвард, что я хотела сходить в эту самую «Абигайль» с тех самых пор, как твоя мамочка рассказала, какие чудеса там подают. – На голове у женщины было одно из тех незатейливых вороньих гнезд, что требуют уйму времени и денег, а поверх розового мохерового пальто наброшен шелковый шарф в демонстративно весенних тонах. – Не могу выразить, как я зла!

Она швырнула на поднос завернутые столовые приборы.

– Да, дорогая, – смиренно забормотал супруг. – Но что я могу поделать? Не я же поставил эти гнусные пикеты у входа в ресторан. И если бы ты настояла на том, чтобы все-таки проникнуть внутрь, я был бы рядом с тобой!

– Как же! – едко отозвалась обладательница вороньего гнезда. – Трусливо прятался бы под моей юбкой!

Женщина презрительно хрюкнула и хлопнула мужчину по руке, когда тот потянулся за булочкой с маслом, в которой, говоря по справедливости, не очень нуждался – его щеки мерно колыхались наподобие клубничного желе.

– Конечно, я испугался, – согласился он и куснул себя за палец. – Как и всякий разумный человек, когда на него так орут. И вообще, в моем понимании покорно выслушивать, как тебя обзывают кровопийцей, каннибалом и убийцей, не самое лучшее времяпрепровождение, но если ты готова рисковать жизнью…

Я не могла больше этого слышать. Теперь стало понятно, почему Фредди, преодолев свое отвращение к физическим нагрузкам, прискакал из ресторана отговаривать меня совать нос в «Абигайль». Моего драгоценного кузена привело вовсе не сочувствие и желание помочь. Он жаждал лишь одного: чтобы я убралась восвояси и не столкнулась с пикетчиками-вегетарианцами. И ведь пройдоха Фредди даже не соврал! С невинным видом он сообщил, что ресторан осаждают народные массы. Так оно и есть. Вражеские массы. И Бен тоже не в силах был уделить мне хотя бы минутку своего времени, поскольку отгонял официантов от окон на тот случай, если противники кровопролития вздумают закидать «Аби-гайль» каменьями.

Эскалатор спустил меня к пахучим ароматам фирмы «Эсте Лаудер». Отсюда всего несколько шагов до выхода на Рыночную площадь. Юркнуть в машину и помчаться к «Абигайль»? Нет, я там окажусь через две минуты, а мне требуется время, чтобы успокоиться и все хорошенько обдумать. Злость на Фредди улеглась – в конце концов, он ведь заботился в первую очередь обо мне. Но ярость продолжала душить меня. Как эти травоядные смеют осаждать нашу милую «Абигайль»! Ворваться бы в гущу пикетчиков и зрезать им как следует зонтиком. Ну уж нет, я не доставлю им такой радости. Кроме того, кому станет легче, если меня закуют в кандалы и бросят в застенки?

Солнечный свет золотистой пыльцой лился на мостовую. Ну почему, черт возьми, погода всегда на стороне врагов? Вот хлестал бы ливень, пикетчики и носа бы из своих домов не высунули. Тоже мне правое дело без мук и страданий!

Я повернула за угол и увидела их. У входа в ресторан топталась беспорядочная группа людей, которые вяло помахивали плакатами. Может, устали, понадеялась я. Большинство надписей гласило: «Руки прочь от телячьих ножек!» На некоторых плакатах пылали слова: «Ты записался в убийцы?!» Часть воззваний были заляпаны красновато-бурой краской, по крайней мере хотелось думать, что это краска.

Одно лицо в толпе я узнала. Миссис Брюквус, церковная органистка, известная своей воинственной позицией по самым разнообразным вопросам. Например, пару лет назад миссис Брюквус организовала кампанию против любителей меха, а также собирала подписи с требованием к королеве отправить миссионеров на Марс, чтобы обратить в истинную веру инопланетян, и снести Тауэр, поскольку сей исторический памятник прославляет кровавое и варварское прошлое нации. Не обращая внимания на пылающий гневом взгляд, я решительно двинулась вперед навстречу песне. «Старый Макдональд коровок убил», – выводил хор, сопровождая слова подвываниями (видимо, призванными отражать чувства бедных теляток, которые осознали, что их держат не только для украшения пастбищ). Столь живописную особу, с которой я чуть не столкнулась, трудно было не заметить. Ее длинные, некогда темно-русые волосы теперь представляли собой чередующиеся ярко-розовые и ядовито-зеленые пряди. А глаза Доун, дочь Фриззи Таффер, подвела так, что обзавидовалась бы сама Клеопатра. На ее плакатике довольно криво было начертано: «Свободу устрицам!»

– Привет, Доун! – сказала я как ни в чем не бывало. – А ты разве не должна быть в школе?

– О, здравствуйте, миссис Хаскелл. – На лице девицы появилось смешанное выражение смущения и вызова. Она опустила плакат, едва не выколов глаз стоящему сзади мужчине. – Решила пропустить последний урок. Терпеть не могу географию – скука смертная. Зачем учить всю эту чепуху, если то, что тебе надо, всегда можно узнать в туристических агентствах. Ни в одном учебнике не написано, что зимой в Риме на загар рассчитывать нечего, а уж где в Испании можно повеселиться, вообще молчок. Тоже мне наука! – Она презрительно фыркнула. – И, кстати, мне совершенно наплевать, наябедничаете вы моим предкам или нет. Могут сколько угодно запирать меня и сажать на хлеб с водой. За убеждения, знаете ли, надо бороться! – Доун победоносно сощурила обведенные черной краской глаза.

Спорить с ней было бессмысленно. Юная Доун давно уже решила, кем станет, когда вырастет, – великомученицей. Но пока она была всего лишь девчонкой, и, несмотря на ее глупости, я ее любила. И кляузничать Фриззи не собиралась, но посоветовала Доун самой во всем признаться, прежде чем кто-нибудь, а это случится непременно, проболтается. Она проводила меня задумчивым взглядом, я же обогнула толпу и взбежала по ступеням.

Вход в «Абигайль» выглядел так же, как и всегда, величественным и манящим. Мне нравился узкий холл с полосатыми обоями в стиле эпохи Регентства и раздвижным столом восемнадцатого века, который заменял конторку портье. Нравился завиток перил в конце лестницы, похожий на атласно-гладкую кудряшку девичьих волос. Но больше всего нравился человек, который сейчас шел мне навстречу.

– Я думал, Фредди убедил тебя уехать домой.

Бен грустно улыбнулся и сунул руки в карманы.

– Никто и ничто не сможет удержать меня вдали от тебя! – провозгласила я, швырнув сумку на пол и сдернув с себя кофту.

– Что такое? – Бен озадаченно вскинул бровь. – Ты явилась поэксплуатировать меня сейчас, когда я нахожусь в отчаянном положении?

– Не говори ерунды! – лицемерно возмутилась я. – Просто мне вдруг стало жарко.

Я обхватила его за шею, и мы слились в долгом и страстном поцелуе. Это было одно из самых волнующих наших объятий за долгие-долгие годы. Из недр моего существа словно вырвался неведомый зверь. Такое произошло лишь однажды – когда родились Эбби и Тэм. Первобытный инстинкт защитницы захлестнул меня. Тот самый инстинкт, что позволяет женщинам перескакивать одним махом через здания и одной рукой расшвыривать грузовики, когда их чада в опасности. Женщинам, как и мужчинам, известно, что такое боевой дух, вот только мы умело маскируем его фартуками и кружевными ночнушками.

– И пусть, пусть они смотрят, – прошептала я, отрываясь, чтобы отдышаться, и сплетая пальцы на шее мужа.

Бен крепче сжал меня и запечатлел на губах еще один поцелуй.

– Я отправил всех по домам, даже Фредди.

– Выходит, здесь только мы и огромное пустое пространство? – спросила я, мигом возвратившись к реальности.

– Если не считать пикетчиков у входа.

– Милый, мне очень жаль.

– Хотел бы я, чтобы ты их не видела.

– Чушь! Что ты можешь поделать со скопищем недоумков?

– Далеко не все они недоумки, Элли, – криво усмехнулся он. – Некоторые из моих лучших друзей закоренелые вегетарианцы.

– Во всяком случае, миссис Брюквус самая настоящая чокнутая!

Мой яростный возглас Бен заглушил поцелуем, но потом задал-таки вопрос, которого я ждала и страшилась:

– Так о чем ты хотела со мной поговорить, дорогая? Фредди донес, что ты была сама не своя.

– Собиралась рассказать о заседании нашего Домашнего Очага, точнее, о том, что произошло. – Губы мои дрогнули, но взгляд остался тверд. – Женева Миллер решила показать мне кабинет. Мы открыли дверь и… увидели опрокинутую стремянку, а на полу мертвую миссис Гигантс.