Мироздание по Петрову - Прашкевич Геннадий Мартович. Страница 18

– Вы что, про переселение душ?

– Да будет вам, Кручинин!

– А что еще можно предположить?

– Скрытая масса, Кручинин. Информация, заполняющая Вселенную. Чудовищно плотные сгустки информации. Миллиарды лет жизни. Миллиарды видов живого, миллиарды возникающих и исчезающих цивилизаций. Ведь жизнь существовала всегда, Кручинин. Жизнь как явление вечна, она возникает сразу – вместе с энергией и материей, и предшествует появлению организмов. Понимаете? Бернал и Камшилов убедительно развили воззрения Вернадского. Жизнь относится к фундаментальным свойствам материи. Говорить о ее происхождении, это все равно что говорить о происхождении гравитационных волн.

– Значит, мы не исчезаем совсем?

– Я не стал бы так говорить. Но если вам понятнее…

– Тогда почему оттуда нет никаких знаков? Почему нас не окликнут оттуда?

– Мы же не окликаем колонии вирусов. – Он вдруг наклонился близко. – Обсуждать можно только факты. Знаете, что плавало в разрушающемся сознании Рамона? Что было его последней мыслью?

– Откуда же мне знать?

– Молчание…

– Это что-то значит?

– Пока я опирался только на мысль Рамона, я постоянно твердил себе: нельзя строить график по одной единственной точке…

– А теперь появилась вторая?

– Может быть…

– Но Режиссер мертв.

– Жизнь не умирает. Информация рассеивается, но она и восстанавливается. Наш друг пока с нами. Он в ловушке. Он вырвется, к сожалению, мы не можем удержать его надолго. Он скоро увеличит чудовищную скрытую массу Вселенной, но пока он с нами, в специальной волновой ловушке, которую мы создавали почти тридцать лет. – Академик покачал головой. – Вы, наверное, думали увидеть модель человеческого мозга? Разветвления нейронов? Дендриты мозжечка?

Теперь я покачал головой.

– Тогда спросите…

– Кого?

– Режиссера.

– Но он умер!

– Не думайте об этом. Просто спросите.

– О чем?

Он пожал плечами.

– Может, про Мерцанову?

– Матерь божья!

Странные звуки перекатывались над нашими головами.

– Не пугайтесь, это его голос. Как все, вы ждете чуда. Но чудес не бывает. Слышали о принципе неопределенности? Если движется самолет или автомобиль, мы в любой момент можем измерить его скорость и положение в пространстве с любой необходимой нам степенью точности. Другое дело, когда речь идет об элементарной частице, скажем, об электроне. Одновременно измерить скорость и положение электрона в пространстве принципиально невозможно. Чем точнее мы измеряем скорость, тем неопределеннее положение электрона в пространстве, и наоборот. То же и с рассеивающейся информацией…

– Но если так…

– Спрашивайте, Кручинин.

– Если так… Если сгусток информации, воли… Не знаю, как сказать… Меня мучает, как он хотел закончить фильм?… Мы можем узнать об этом?

– Надеюсь, мы можем даже снять этот фильм.

– По его сценарию?

– Разумеется.

– А деньги?

Он внимательно посмотрел на меня:

– Будем искать…

И посмотрел еще внимательнее:

– Мы ведь знаем, где можно искать деньги?

Я покачал головой.

Молчание…

Глава четырнадцатая

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

В сберкассе я снял две тысячи рублей.

Полез в карман, нащупал ключик на цепочке.

Знаю я этих ученых. Всегда предсказывают то, чего никак не может произойти. А если происходит что-то, они сами пугаются больше всех. Духом нашим заполнены глубины Вселенной или чудовищной пустотой, как это увидеть? Может, бессмертие действительно страшнее бессонницы? Может, полковникам лучше там, потому и не подают они никаких знаков?

– Кручинин! – вырос передо мной торжествующий Рябов. – Я в быструю лотерею выиграл сто рублей!

– Ну и что?

– Идем, поставлю сто граммов?

– Нет, спасибо, – сказал я и отвернулся.

Не надо было так делать, Рябов, конечно, обиделся. Он знал, что у меня день рождения. Но я не мог сказать иначе, потому что увидел абонентские ящики. Ящик номер шестьдесят девять находился прямо передо мной. Видно, Матерь Божья не хотела, чтобы я промахнулся.

Ключ повернулся.

Я увидел обыкновенную бандероль, перевязанную скотчем.

Наверное, ящик был арендован на несколько лет. Возможно, даже Режиссером. Почему нет? Адреса на бумаге не было. Серая пыль покрывала поверхность. Я забрал бандероль, запер ящик и неспешно вышел. Сам не понимал, зачем я это делаю, но после разборок на Алисиной даче и разговора с академиком, я уже не понимал, что делаю. Хорошо, Рябов никуда не ушел, так и стоял на крылечке.

В общем, день рождения мы отметили.

Сперва в кафе у Торгового центра (пятьсот). Потом у магазина „Альбумин“ (триста). Потом в китайской забегаловке. Набравшийся Рябов поразительно походил на собственную копию, только гораздо более глупую. Мы здорово повеселились. В конце концов, я проводил его до дому, а на остатки денег купил кусок ордынской ветчины. Украденную из почтовой ячейки бандероль я, кстати, оставил на столике в забегаловке, но бледный китаец в черной безрукавке и в линялых джинсах догнал меня. Я попытался не взять украденное, но китаец настаивал. Кланялся, что-то лопотал. Я расчувствовался и отдал ему последние деньги. Вот хожу в опорках, пожаловался Матери Божьей, пью много, падаю на дно. Хрень мне втюхивают разную. Думал, что Матерь Божья начнет оспаривать выдвинутые положения, но она многозначительно промолчала.

Бандероль я бросил на пол, ветчину положил там же на развернутую самобранку. Полбутылки коньяка вполне могло хватить, вот только тишина угнетала. Я дотянулся до валяющегося в углу приемника. Как это ни странно, он работал. „…сегодня знаменательный день, – зажурчал ласковый голос. Женский, поразительно знакомый. Каждый его обертон ласкал душу. – Сегодня день рождения моего большого близкого друга. Сильные чувства связывают нас уже несколько долгих месяцев. Поставьте этой сволочи что-нибудь пострашнее. Чтобы глаза выпучил, гад!“

Я растрогался.

Это с днем рождения поздравляла меня Маринка.

Может, Архиповну вспомнила. „Из-за нее мы ходим по кругу…“

Я с удовольствием сделал большой глоток. Сердце таяло от умиления.

Вот какая у меня Маринка! К черту академиков. Мне не нравилась модель мироздания, придуманная Петровым-Беккером. Потянул к себе бандероль. Неудачно опрокинул чашку холодного чая, пористая бумага напиталась влагой. Машинально отметил еще один знакомый голос. Даже не поверил. „…сегодня у моего близкого друга день рождения, – милый Юлин голосок дрожал от волнения. – Хочу пожелать ему всего-всего. Пусть у него денег никогда не будет! Пусть у него машина сгорит! Пусть под его кривыми ногами горит и проваливается земля! Пусть его орангутанг изнасилует!“ – „Он у вас экстремал?“ – невольно заинтересовался диджей. – „Он у меня козел!“ – гордо ответила Юля. – „Не много ли для одного человека?“ – „Я же говорю, он козел!“ – Диджей заржал. – „Неизвестный далекий друг, – мягко произнес он. – Мы от всей души присоединяемся к пожеланиям вашей подруги“.

И опять завыли те же девки. „Убей мою подругу…“

Прослышали, наверное, про Архиповну. Но на сердце у меня полегчало.

Ученые – дураки. Они чушь несут. Вон сколько настоящих полковников умирает, а ни один оттуда пока не подал знака. А им, возможно, даже приказывали. Гордясь своими девчонками, я разорвал обертку бандероли. Что там? „Кама сутра“? „Энциклопедия Северной области“? Да нет, доллары. Я этой валюте больше не верил. Сейчас набегут парни с паяльными лампами. Американские президенты зловеще мне подмигивали. Заколебала, блин, эта Америка! Пусть с ними Моника работает. Вывалил пачки на пол, так они и легли зеленой кучей. Фальшивки, наверное. Разгневанная Матерь Божья точно решила отправить меня в тюрьму.

Подумав, я взял три сотками и сходил к почте.

Среди суетящихся обменщиков выбрал самого неприятного на вид: