32. Агония мира - Брайт Владимир. Страница 16

– Дашь закурить? – продолжил он без всякого перехода.

Я положил Милую на стол рядом с селектором связи, предоставив ей самостоятельно разобраться со спецназом, затем вытащил сигареты и зажигалку из внутреннего кармана пиджака охранника и, прикурив, вставил сигарету ему в рот.

– Вивьен, ты куришь? – спросил я тоном радушного хозяина, предлагающего гостям располагаться поудобнее, ни в чем себя не стесняя.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Тогда... Пока у нас небольшая передышка, сходи в душ и приведи себя в порядок, – скорее посоветовал, чем приказал, я. – Потом я принесу тебе новую одежду. Но не задерживайся больше пяти минут. В любое время нам может понадобиться покинуть это убежище.

Пункт наблюдения был оборудован не только всевозможной техникой, которая занимала чуть ли не треть комнаты, но и небольшим закутком, где располагались туалет и душевая кабинка.

Вивьен безропотно выполнила мой приказ, с покорностью автомата проследовав в душевую.

– Подожди, – окликнул ее я. – Возьми это с собой...

Аптечка висела на стене на самом видном месте, поэтому мне не понадобилось много времени, чтобы обнаружить антисептик, ампулы с обезболивающим и одноразовые шприцы.

По-видимому, проектировщики этого помещения в принципе не исключали вероятности боевой ситуации, поэтому укомплектовали аптечку всем необходимым.

– Сделай себе укол и обработай рану антисептиком, – пояснил я на всякий случай.

Она лишь молча кивнула в знак того, что все поняла, после чего скрылась за дверью.

– Милая, включи, пожалуйста, громкую связь, Нам с...

– Биллом, – перехватив сигарету зубами, проскрипел охранник, отвечая на мой невысказанный вопрос.

– Нам с Биллом будет интересно узнать, о чем ты так долго разговариваешь с группой захвата.

– ...вы не откроете дверь прямо сейчас, я взорву ее, – раздался нетерпеливый голос старшего группы, усиленный динамиком громкоговорителя.

– Повторяю еще раз, – голосом пожилого, умудренного опытом мужчины, уставшего от всех этих ненужных объяснений, произнесла Милая. – У меня есть четкая инструкция, согласно которой я в принципе не могу открывать дверь никому, кроме моего непосредственного, начальника. Ни полиции, ни штурмовому отряду, ни уж тем более каким-то подозрительным беглым преступникам. Если я нарушу это предписание, то сразу же автоматически лишусь работы. Сынок... – продолжала моя напарница.

Тут я наконец-то понял, почему мне показался смутно знакомым этот голос. Милая копировала речь и манеру разговора шерифа, сохранившего жизнь всем своим людям на пыльной обочине пятьдесят четвертого хайвея.

– Сынок, мне осталось до пенсии меньше полугода. Ты можешь взорвать не только эту проклятую дверь, но и все здание целиком. Это твое право. Но даже в этом случае я ни за что не позволю сюда никому войти, Даже не из-за себя, а из-за детей и внуков, которым еще нужно учиться, чтобы...

Командир группы уже понял, что в данном случае слова не помогут. Выслушивать же слезливые бредни старого служаки у него не было ни времени, ни желания. Быстро просчитав все возможные варианты в уме, он пришел к выводу, что вероятность нахождения подозреваемого внутри крайне мала, поэтому без дальнейшего промедления дал отмашку своим людям следовать за ним.

– Неплохо вы его отшили, – подал голос Билл, в то время как я снимал одежду с трупа, примерно подходящего под мою комплекцию.

У выстрела в голову есть свои преимущества, хотя бы с точки зрения мародерства.

– После этого «сынок» даже я чуть было не поверил в историю о бравом ветеране, который постоянно таскает в портмоне пачку фотографий многочисленных детишек и внучат. И готов скорое лечь костьми, чем пустить захватчиков на порог родного дома.

– Кстати, о доме, – перебил его я. – Меня интересует информация об этом здании, не та, которую я могу почерпнуть с экрана мониторов, а что-нибудь по-настоящему ценное.

– Зачем мне все тебе рассказывать, когда я точно знаю, что, как только закончу, сразу же получу пулю в голову?

– Ну, не знаю, – задумчиво протянул я. – Конечно, ничего не могу обещать твердо, но если скажешь действительно что-то ценное... Я ведь могу использовать пистолет и не по прямому назначению, а в качестве простого молотка. Организовав тебе сотрясение мозга с жесткой госпитализацией на пару недель. Может быть, получишь гематому, после которой проваляешься в коме месяц-другой, но, согласись, этот вариант выглядит намного предпочтительнее, чем верная смерть.

Я не лгал. Этот Билл мне даже чем-то нравился. Возможно, своим спокойным фатализмом, а может быть, тем, что так хорошо держался, даже будучи уверенным, что шансов спастись нет.

Тем более, у меня не было против него ничего личного. Мы оба были игроками, и на этот раз моя карта перебила его. Он принял это достойно и уже поэтому заслуживал уважения.

Билл несколько коротких мгновений смотрел мне в глаза, а потом без всяких дополнительных вопросов и условий, выплюнув изо рта истлевшую до фильтра сигарету, коротко сказал:

– О'кей... Договорились...

Генерал Коррел выполнил приказ Зета, но не в таком полном объеме, как того требовала инструкция аналитика. Он не стал уничтожать в воздухе самолеты, вылетевшие из Таллоу в заданный промежуток времени, а также не тронул поезда, на которых вероятный противник мог вывезти из города технический лазер Е4455К. Вместо этого он приказал устроить тщательнейшую проверку пассажиров поездов на ближайших станциях, самолеты же соответственно подвергались тотальному контролю по месту прибытия в аэропорты. Два международных рейса были посажены на военные аэродромы, откуда после доскональной трехчасовой проверки продолжили полет по своим маршрутам. Недовольные пассажиры и обслуживающий линии персонал даже не подозревали, что целью всех этих утомительных проверок была забота об их жизнях, проявленная генералом Коррелом по собственной инициативе.

Ему удалось спасти несколько тысяч жизней, но это было каплей в море по сравнению с тем, что около трех с половиной миллионов человек погибли в безумии атомного смерча.

Через шестнадцать минут после разговора Коррела с аналитиком с борта атомной подводной лодки, находящейся в двухстах тридцати морских милях от побережья, был произведен запуск ракеты, оснащенной тремя ядерными боеголовками, каждая из которых несла заряд сто пятьдесят килотонн.

Капитан судна дважды запрашивал подтверждение от командования и лично от генерала (которому верил больше, чем всем остальным, вместе взятым), после чего, несмотря на полную уверенность в подлинности приказа, отказался выполнять задание, был взят под стражу и застрелился в своей каюте, не дожив всего несколько минут до того момента, как из шахты его лодки вырвалась на свободу ракета, несущая в своем чреве смерть трем с половиной миллионам человек.

Впрочем, помощник капитана, принявший командование после отставки командира, пережил бывшего начальника ненадолго.

Через две минуты после того, как ядерный смерч смел все живое в Таллоу, превратив некогда красивый многомиллионный мегаполис в дымящиеся радиоактивные руины, координаты проклятой людьми и небесами лодки были сообщены капитану другого судна, который без всякого промедления, движимый чувством праведной мести, произвел уже второй за этот безумный день запуск ракеты с ядерной боеголовкой. Ее мощность была несравнимо меньше, но и ее хватило, чтобы всего через несколько минут субмарина, сделавшая роковой для Таллоу запуск, прекратила существование. Вместе с гибелью навсегда унеся на дно океана свою страшную тайну.

Второй группе спецназа, которая спустилась по лестнице пожарного выхода, повезло намного меньше, чем их оставшимся наверху товарищам. Пролет между восемьдесят четвертым и восемьдесят пятым этажами был перегорожен стальной решеткой с навесным замком, не оставлявшим никаких сомнений, что беглец (если, конечно, он избрал этот путь) не мог спуститься вниз этой дорогой. Поэтому они без промедления проникли в жилые помещения восемьдесят пятого этажа, где почти сразу же и наткнулись на вооруженных секьюрити, спешащих к пункту видеонаблюдения, чтобы выяснить, какого черта там вообще происходит.