Версальская грешница - Коровина Елена Анатольевна. Страница 1

Елена Коровина

Версальская грешница

Часть первая

МОСКВА – ПАРИЖ

Париж, декабрь 1730.

«Свечи чадили. В комнате было сыро, по полу гуляли сквозняки – понятно, на улице не благословенное лето, а промозглый декабрь. Гадалка давно уже мечтала снять помещение получше, но приличные комнаты стоили в Париже дорого. Впрочем, ничего, как только уйдут последние клиенты, гадалка подбросит на жаровни побольше угля. Хотя, конечно, уголь в нынешнем 1730 году, тоже удовольствие не из дешевых.

Не далее как пару месяцев назад в цеху угольщиков было какое-то волнение – то ли дровосеки повысили цепу за дрова, из которых выходил уголь, то ли парижские ростовщики вздули ставки за ссуду, но уголь сильно излетел в цене. Хорошо еще, что мадам Ле Бон – известная в своем квартале гадалка, у которой множество клиентов. С ее-то ремеслом и умелым подходом к людям, она может позволить себе топить не сырыми дровами, а качественным угольком.

Гадалка поежилась – надо бы не принимать последнюю посетительницу, но милая молодая дама в темно-зеленой накидке, подбитой слегка потрепанным заячьим мехом, смотрит на нее с такой надеждой. Трудно отказать. К тому же дама привела с собой девочку, и в отличие от других клиенток, попросила погадать не на себя.

– Посмотрите на мою дочку, мадам Ле Бон! Прошу, взгляните повнимательнее!

Дама смущенно помяла в руках кошелек, не зная, раскрыть ли его сейчас или заплатить гадалке после предсказания. Мадам Ле Бон фыркнула про себя, глядя на нерешительность клиентки, и просто протянула руку. У таких надо брать предоплату. Ясно же, что денег у клиентки в обрез – она и одета не по последней моде, и приехала не в собственном, а в наемном экипаже. Да и дочка ее наряжена хоть и в новое, но простое платьице. К тому же дама явно нервничает, и, если не понравится гадание, вообще может не заплатить.

Гадалка, не считая, высыпала деньги в ящик стола, но зеленый кошель протянула обратно клиентке. Как всегда мысленно проговорила:

«Все плохое, что предскажу – мимо меня!»

Обезопасив себя таким образом, мадам Ле Бон произнесла вслух, раскладывая карты:

– Ваша плата – ваше гадание!

Клиентка благоговейно уставилась на карточный расклад. Было видно, что она всем сердцем жаждала счастливого предсказания. Дочка же ее, напротив, отвернулась от карт, словно боясь увидеть в них что-то нехорошее.

– Как зовут вас, мадам? – спросила гадалка.

– Я – Луиза Пуассон, а это моя дочка – Жанна-Антуанетта. Ей девять лет.

– Будет девять через семь дней, – уточнила девочка – тоненькая, тощенькая и совершенно некрасивая. Голосок ее звучал серьезно и даже как-то занудно. – Через два дня будет Рождество, а потом – 29 декабря – мой день рождения. Я родилась после Иисуса Христа.

Девочка подняла на гадалку какие-то странные, лихорадочно блестящие глаза. Гадалка хмыкнула – девчонка не так проста и тиха, как хочет казаться. Надо же ляпнуть такое: она родилась после самого Иисуса. Экое самомнение! Тут и до крамолы недалеко. Надо поскорее заканчивать гадание.

– Так вот, мадам Пуассон, – быстро затараторила предсказательница. – Ваша Жанна-Антуанетта станет счастливой!

Луиза Пуассон ахнула и перекрестилась: Хвала Богоматери Парижа!

Гадалка чуть не фыркнула: неужели эта доверчивая посетительница не подозревает, что все карточные пророчества начинаются с подобных фраз? Взор мадам Ле Бон уперся в девочку, и гадалка смутилась. Жанна-Антуанетта смотрела пристально и не по-детски недоверчиво. Словно она сама, девятилетняя девчушка, была взрослой и умудренной.

Пальцы гадалки быстро начали открывать карты: надо поскорее сказать что-то привычное – про выгодное замужество девочки, получение непредвиденного наследства от дальнего родственника – и выпроводить эту парочку. К тому же вон и свечи уже догорают. Не доставать же новые – ныне они в Париже подороже угля будут.

Торопясь, гадалка открыла последнюю карту и застыла, недоуменно уставясь на худенькую девчонку:

– Ну и дела! Да эта малютка со временем станет самой важной дамой в нашей Франции!

Мать девочки встрепенулась:

– Неужели, правда? Вы не ошибаетесь?

Мадам Ле Бон возмущенно бросила карты на стол:

– Я никогда не ошибаюсь! Смотрите сами!

И гадалка сунула карточный расклад прямо в лицо Луизы Пуассон. Та ошарашено заморгала:

– Я не понимаю в картах!

И тут подала голосок девочка:

– Кем я стану?

В другое время гадалка сдержалась бы. Она всегда предпочитала говорить нечто обтекаемое, чтобы потом не было придирок. Но сейчас она, забыв про условности, выпалила, обращаясь к мадам Пуассон:

– Ваша дочь станет фавориткой короля!

Мать девочки заулыбалась. От улыбки на ее щеках заиграли ямочки, и она стала просто восхитительна. Чего никак не скажешь о ее дочке. Тощая, неуклюжая, с бледным личиком, она закашлялась. Свеча на столе затрещала.

– Что это значит? – глотая воздух, переспросила девочка. – Король будет любить меня?

– Конечно, солнышко! – с обожанием отозвалась мать. – Не зря же мы зовем тебя Ренет, как маленькую принцессу из сказки.

– Но вам, мадам Пуассон, придется платить! – Гадалка тяжело вздохнула.

Мать согласно закивала головой. И тут свеча на столе погасла…»

1

СТРАННЫЙ СОН

Москва, декабрь 1875

…Соня отложила перо. Кажется, она написала хорошую сцену для своего нового романа о маркизе де Помпадур. Именно с этого гадания, которое и предопределило ее жизнь будущей фаворитки короля Людовика XV, и нужно начать книгу. Это будет таинственно и интригующе, как все мистическое. А ныне мистика в моде.

Соня улыбнулась и аккуратно вытерла перо о перочистку. Хорошие гусиные перья нынче недешевы, самой точить их – намаешься. А писать плохими, пачкающими и царапающими бумагу перьями, Соня не могла. Да откуда такую сноровку взять?

Сонечка Ленорова всю жизнь писала лучшими перьями, которые специально затачивались для знаменитой Московской женской гимназии, которую содержала мадам Бове. Отец Сони, Иван Иванович Леноров, служил там в качестве преподавателя истории стран Европы и европейских искусств. Сама мадам Бове всегда говорила с пафосом и воодушевлением, как ей повезло с педагогом. Ну а ученицы Ивана Ивановича души в нем не чаяли.

Соня и сама училась в этой гимназии и видела, сколь пламенно обожали гимназистки ее отца, – то нальют духов в карман пальто, которое преподаватель оставлял на вешалке в раздевалке, то насыплют духовитой пудры на кафедру, за которой он обычно стоял. Конечно, нелепо, зато от души!

Отец же часто возмущался:

– Разве можно вещи портить? Может, у меня нет денег на новое пальто, а они мне старое духами испортили! Да и сюртук от пудры трудновато отчистить!

Соня только смеялась. Она знала – такое обожание и знаки внимания еще вполне приличны. К тому же обожательницы и их родители часто приносят подарки, дорогие сердцу Ивана Ивановича и самой Сони – великолепную веленевую бумагу с золотыми обрезами, блокноты с ажурными бронзовыми застежками, наборы перьев и карандашей в бархатных футлярах. Все знают, что Иван Иванович много пишет, издает труды по истории и искусству.

Ну а закон обожания существует в гимназии испокон века – любой ученице надо кого-то обожать. Младшие обожают старших, старшие – педагогов и даже простых гимназических служителей. Предметом обожания может стать кто угодно.