Версальская грешница - Коровина Елена Анатольевна. Страница 2

В классе Сони была девочка Ирина, обожавшая истопника Никитку. И чтобы выразить ему свои чувства, Ирочка приносила из дома недокуренные папиросы, оставшиеся от отца и старших братьев. При этом еще и заворачивала окурки в красивую бумажку и перевязывала ленточкой. А на едкие замечания подруг только вздыхала:

– Всяких же любят! А у бедного Никитки даже семьи нету. Живет бобылем.

Соня, впрочем, никак не понимала, почему надо жалеть того, кто живет бобылем.

– Мужчине трудно без жены! – пыталась объяснить подружка.

Но Соня только фыркала: подумаешь, живет же ее отец без жены, а она сама без матери! Конечно, это не порядок, но так было всегда. Мать Сонечки умерла ее родами. Так что девочку воспитал отец. И надо сказать, пока он был рядом, она не чувствовала, что мама так уж необходима.

Но все изменилось со временем. И сейчас Соня что угодно отдала бы за то, чтобы мама была рядом. Вот даже описывая сцену из своего нового романа про девочку Жанну Антуанетту Пуассон, которой предстояло стать знаменитой мадам Помпадур, всесильной фавориткой французского короля, Соня вздыхала. Ведь рядом с этой девочкой всегда была ее мать – Луиза Пуассон. И кто знает, достигла бы Помпадур такой известности и богатства в жизни, если бы не поддержка матери.

Конечно, пока рядом был отец, Соня не задумывалась об этом. Папа всегда мог выручить из любой неприятности, ответить на любой вопрос. Он занимался Сонечкиным воспитанием совершенно ненавязчиво, но так умело, что дочь переняла все его знания – и по Всеобщей истории, и по истории искусств. А уж про эпоху короля Людовика XV и маркизы де Помпадур Соня знала практически все. Недаром же она села писать роман.

Это была уже вторая книга Сони. Год назад она отдала в издательство Ильичева небольшой романчик в мистическом стиле. Действие его разворачивалось в старинном французском замке во времена «Короля-Солнца» Людовика XIV. Не то чтобы Соня не любила отечественную историю, но представить себе где-то под Москвой готические замки, она не могла. Ну, не было таковых в Первопрестольной! А так хотелось создать что-то таинственное и загадочное, в духе Вальтера Скотта или ранних драм Дюма и Гюго. Ну а в нынешней-то московской жизни какие могут быть загадки?!

Но теперь Соня решила написать настоящий исторический роман. Конечно, это не так просто, как выдуманные тайны готического замка. Зато, когда она находит в старых книгах воспоминания очевидцев того времени, сопоставляет и анализирует детали, она занимается настоящей историей – делом жизни своего отца. И когда читает книги, написанные отцом, то кажется, что разговаривает с папой, задает ему вопросы, выслушивает его наставления.

По иному ведь с ним уже больше не пообщаешься. Год назад, в 1874 году, Иван Иванович Леноров, любимый педагог Московской гимназии и Сонин папа, умер. Нет его больше. Только и осталась память, написанные им книги и вот эта квартира на Варварке, оплаченная на год вперед. Ну а через год что будет, о том и подумать страшно…

Никакой профессии у Сони нет – только гимназическое образование. А с него что возьмешь? Обычно гимназистки без профессии замуж выходят. Но у Сони и жениха нет. Так что ей один путь – в гувернантки: обучать чужих капризных детей, выслушивать придирки их зловредных мамаш и, как можешь, отбиваться от приставаний их папаш или старших братьев. Кошмарные перспективы – и малые деньги. Но Соня и на это готова. Надо же на что-то жить!

Деньги, оставшиеся после отца, кончились еще в мае. С тех пор Соня чуть не каждый день ходит в бюро по найму, ищет работу. Но в Москве слишком много девушек, ищущих место гувернантки. Среди них большинство – выпускницы Екатерининского института благородных девиц. Куда уж тут Соне с ее гимназическим аттестатом!

Конечно, можно было бы попросить аванс у издателя под будущий роман. Но Софья летом уже заходила в его типографию на Пятницкой. Издатель, невысокий, крепкий, с простонародной внешностью, окинул девушку цепким взглядом и тут же отрезал:

– Знаю я дамские романы! Напишете до половины и бросите. А мне убыток!

– Я допишу! – просительно проговорила Соня. – Я же прошлый роман вам в срок закончила.

Голос ее дрогнул. В глазах проявилось отчаяние.

– Ладно! – выдохнул Ильичев. – Даю пока десять рублей!

И он протянул ассигнацию.

Соня машинально взяла. Как не взять? Только прошептала почти виновато:

– Неужели больше нельзя?

Ильичев нахмурился:

– Я маститым писателям пятьдесят рублей в аванс даю. Но вы – начинающая!

Писательница обреченно вздохнула: конечно, она – начинающая. Но ведь и она есть хочет. Пока пишешь, надо на что-то жить. А сколько проживешь на десять рублей? Месяц – полтора? Да и то – если с хлеба на квас перебираться.

Словом, Соня решилась. Бог с ним, с романом. Издатель ей год на его написание дал. Ну а пока придется все-таки пойти в услужение. А писать и ночами можно.

Счастье, что обожательницы отца, его верные ученицы, иногда забегают к Соне. Они-то и подкидывают девушке сведения о семьях, которые готовы взять репетиторшу по французскому языку. Только репетиторство это – на два-три урока. Но вот недавно гимназическая подруга Лидочка Терентьева, ныне ставшая супругой модного тенора Альфреда Збарского, рассказала о том, что купец Копалкин ищет учительницу французского языка для своего малолетнего сына. Сам-то Копалкин торгует сапогами и с тенором познакомился так.

Збарский – он в неделю по паре сапог снашивает. Уж как это ему удается, не знает даже его обожаемая молодая жена. Но все сапоги на Альфреде мгновенно рвутся. Бедняга даже по врачам ходил. Те в голос твердят – у вас походка неправильная, вы на пятку со всей мочи наступаете, вот обувь и не выдерживает. Но как же на пятку не наступать?! Но мало того, что певец сапоги рвет, так он другой обуви носить не может – в любых башмаках ноги в кровь натирает. Вот и приходится ему даже летом в легких сафьяновых сапожках щеголять. Это какой же расход? Какие деньги?!

Конечно, у тенора в Большом театре жалованье немалое, но изводить все на сапоги?! Да какая же супруга это стерпит? Вот и Лидочка не стерпела. Ей самой хотелось и платье модное, и шубку зимнюю, и бриллиантики на белую шейку. Словом, практичная Лидочка уговорила мужа закупать сапоги оптовыми партиями – куда как дешевле выйдут. Вот тогда-то изнеженный Збарский и познакомился с русопятым купцом Копалкиным.

Антон Копалкин перебрался в Первопрестольную совсем недавно, и потому его дела здесь еще не носили большого масштаба. Три партии сапог он спустил Збарскому почти задаром, просил только певца везде нахваливать копаловскую продукцию – для престижа и привлечения клиентуры. Збарский расстарался – познакомил купца с приятелями из богемных Кругов. У тех, конечно, денег вечно нет, зато связей достаточно.

Уже через пару месяцев купец Копалкин снял апартаменты в доходном доме Третьяковых, что по правой стороне Кузнецкого моста. Место самое выигрышное – все магазины да лавочки вокруг, все модницы и щеголи каждый день брусчатку Кузнецкого топчут. Тут для продажи сапожек – самое место. Копалкин живо свою лавочку открыл, хвост распустил. Еще бы – мыслил ли когда-то малец из провинциального Талдома, что заимеет модную лавку в Москве, прямо на легендарном Кузнецком мосту?

Впрочем, того мальца, почитавшего картофельные очистки за деликатес, больше нету. Преставился, так сказать, в Бозе. Вместо него теперь – Антон Пантелеевич Копалкин, почетный купец первой гильдии. Ныне Антон Пантелеевич не только певцов из Большого театра на обед в ресторан «Яр» не стесняется пригласить, но и для собратьев купцов в купеческом клубе столы накрыть: семга, расстегаи, тетерева, икорка, вина французские, водочка российская в граненых графинчиках со слезой – все на лучших ресторанов-трактиров московских выписано. Ну а уж для собственного малолетнего сыночка, продолжателя дела купеческого, Копалкин на любые расходы шел.

«Пусть, – говорит, – мой Котька по-французски научится лопотать не хуже разных там аристократов." – еще и смеется: – „Не я у тех щеголей в долг занимаю, а сам им в долг даю. Так что я и есть – хозяин жизни!“