Записки наемника - Гончаров Виктор Алексеевич. Страница 3

Документы у них были поддельные, выписанные на чужие имена. Постовой не заметил, как их машина свернула в дачный поселок.

Они подъехали к двухэтажной вилле, выстроенной под сказочный терем, когда крупный статный человек с «дипломатом» в руке, направлялся к «бьюику» металлического цвета.

Юрий выскочил из автомобиля и из пистолета выстрелил три раза.

Из виллы выскочила женщина, которая истошно завизжала и бросилась к упавшему статному человеку.

Постовой мог слышать выстрелы, но, скорее всего, он не обратил на это никакого внимания, и даже улыбнулся, вновь увидав автомобиль и людей, у которых он уже проверял документы.

Они без остановки ехали в свой город. На следующий день опять газетная шумиха, самые невероятные предположения и версии, а через неделю все стихло.

Юрий немного успокоился, перестал пить. Мысленно он был уже в монастыре. Ему не хватало единственного толчка, чтобы пойти на вокзал, купить билет и уехать в тихую местность, далекую от страшных, едва ли не ежедневных разборок.

Но опять к нему заявились люди и за крупную сумму предложили убрать депутата. Причем необходимо было вырвать у этого депутата одну тайну.

Действовать пришлось вчетвером. По желанию заказчика брать клиента требовалось демонстративно, при большом стечении народа. Это было политическое дело, и даже несколько робингудовское, поскольку депутат был вором, точнее, крупным вором, а милиция взять его не могла. Местная мафия не могла добиться от депутата своего процента, поскольку депутат считал, что и от мафии у него депутатская неприкосновенность.

Четверка переоделась в омоновскую спецодежду. Натянули на лица черные чехлы с прорезями, подкатили к вечернему ресторану, в котором депутат ужинал с иностранными гостями. Их он привез из-за границы, где полгода прятался. Ворвались в ресторанный зал, выпустили по стенам по рожку патронов и уволокли депутата с собой.

Депутат хорохорился, но, увидев орудие пытки, «раскололся», признался руководителю четверки. Правда, это не спасло ему жизнь. Остался лежать в лесу со скрученными за спиной руками и простреленной головой.

Юрий понял, что конца этому не будет.

Уехал в другой город, но и там ему не давали покоя. Люди определенного сорта знали его. Нет, они не относились к нему плохо, даже спрашивали, не нуждается ли он в чем-нибудь. Он ведь был специалист.

Это и оказалось последним толчком, направившим его в монастырь.

Настоятель монастыря, необычно толстый бородатый старик, побеседовал с ним, не обещал легкой жизни, но сказал, что в душу ему лезть не будет никто.

Первые дни в монастыре было легко. Потом обнаружилось, что серая будничная жизнь не по Юрию. Такая жизнь заставляла концентрироваться на самом себе, переживать снова и снова все то, что было у него когда-то.

Юрий терпел, стонал ночами, загружал себя работой, но ничего не помогало. Он знал, что ему всей душой надо обратиться к Богу, а ему это никак не удавалось. Всякий раз, когда он молился, механически совершал обряды, читал духовные книги, то чувствовал, что перед ним вырастает незримая стена, которая не пускает его к чему-то большому и светлому. Неужели он был служителем зла, слугой сатаны?

Юрий беседовал со старыми монахами, пытаясь в разговорах найти спасительный путь, метод верования, который принес бы ему облегчение. Но ничто не помогало ему.

– Покайся в своих прегрешениях, – говорили ему, – покайся в содеянном зле, и станет легче.

Юрий до конца не понимал, в чем надо каяться. Ведь он делал то дело, которое необходимо было делать. Если бы он не делал этого, все равно такую работу сделали бы другие. Он был специалистом и поэтому не мог допустить и мысли, чтобы неспециалисты занялись этим.

Юрий понимал природу. В ней все было гармонично, и больных, агрессивных и взбесившихся тварей она уничтожала сама – посредством хищников, болезней, голода… Может, он тоже был карающим мечом божьим?

В нем шла тяжелая внутренняя борьба между раскаянием и оправданием. Он чувствовал, что если раскается, то ему не будет тогда ни оправдания, ни прощения.

Ему становилось все хуже и хуже, нервы сдавали. Он уже начинал сожалеть, что попал сюда. С другой стороны, понимал, что в миру ему делать нечего, там он будет вынужден вернуться к прежнему занятию.

Равнодушие и апатия овладели Юрием. Он принял решение, что со временем все сгладится, позабудется. Только не надо было давать волю своим чувствам. Иначе он непременно превратится в обыкновенного невротика. Ему следовало выждать время. Сколько придется ждать: год, два, десять лет? Он считал дни, месяцы. Обнаружил, что тупеет от подобной жизни, но выхода нет. Его никто не ждет там, на воле, а здесь он по собственному желанию пытается спрятаться от самого себя.

Дням в монастыре потерян счет. Они мелькают монотонной и безрадостной чередой, перемежаясь редкими ночами, когда у Юрия появляется спиртное – водка или самогон.

Как ни странно, поначалу в такие ночи становится хуже. Алкоголь всегда активизировал его мозг, и, словно по мановению волшебной палочки, в памяти возникали те картины, которые снова и снова приводили его в ужас. Но Юрий знал: следует пить еще, накачаться до такого состояния, чтобы уже ничего не видеть, не слышать, вообще ничего не чувствовать, а главное – не вспоминать.

Алкоголь действовал как отличный транквилизатор. Но Юрию в монастыре как послушнику на первом году было трудно, если вообще возможно поддерживать регулярную связь с внешним миром, с людьми из дремавшего свой пятый ли шестой век местечка. Ночные вылазки за спиртным оказались опасными. Однажды Юрий напоролся на группу хулиганов, которые решили поиздеваться над монахом, забредшим среди ночи в частный сектор.

Юрий бил их короткими и несильными ударами, стараясь целиться под глаз, чтобы вспухали багровые фонари, после чего юнцам придется отсиживаться по квартирам. Ему же на следующий день пришлось держать ответ за изодранную в клочья одежду.

Иногда со стороны Слонима, где размещался военный городок, на Жировичи «налетал» военный вертолет. Звук вертолетных лопастей невыносим, отвратителен. Юрий едва сдерживался, чтобы не броситься бежать, ужас переполнял все его существо. За тысячи километров от синих гор Афганистана, где в каждой расщелине скал ему мерещились душманы, за тысячи километров от тех мест, где пресечена его собственной рукой не одна сотня жизней, на мирных равнинах Белоруссии, за стенами древнего Жировичского монастыря ему становилось невыносимо страшно, когда он слышал гул пролетающего вертолета. Каждой клеточкой своего существа Юрий боялся затаившегося совсем близко моджахеда со «стингером».

Всякий раз, когда его окликали по фамилии, он вздрагивал и глаза его безумно метались, словно в поисках спасения, и он ждал. Ждал, когда за ним придут. Нет, не с тем, чтобы наказать его, отомстить, убить, в конце концов.

Он боялся, что за ним придут и позовут на очередное задание. Ведь его работа – убивать. Он – профессиональный убийца.

Однажды, когда Юрий набрал в колодце ведро воды, случайно глянул на воду, и увидел на ее поверхности серое, словно оберточная бумага, лицо с черными и будто бы замшелыми, как у лежалого трупа, дырками глазниц. Сетка вен на коже собственного лица была так отвратительна, словно это оказалась кровеносная система зародыша в яйце. Юрий выплюхнул воду в лоток стока, зачерпнул другое ведро, но – на него глядело все то же мертвенное лицо Юрия Язубца. Лицо профессионального убийцы.

Раньше он гордился определением «профессиональный». Теперь это не спасало, не давало ему прощения, не умиротворяло. Теперь он не ждал от жизни пощады.

Он был просто убийцей. Жертвы уже при его жизни мстили ему. И он не понимал, что с ним случилось, куда подевалось хладнокровие, спокойствие и выдержка. Ночью приходили кошмары. Нет, из щелей его комнаты не струилась кровь, ему не мерещились распотрошенные тела. Едва он засыпал, как ему чудилось, что в комнату входил молодой пуштун, который окликал его возгласом: «Шурави?!» Очнувшись, Зубец некоторое время видел перед собой лицо афганца, его обнаженные в улыбке коралловые десны. Юрий отмахивался от видения, как от назойливой мухи, поворачивался к стене. Но из стены, словно вмурованные в стекло, глядели на него многочисленные его жертвы: афганцы, пакистанцы, азербайджанцы, литовцы, хорваты, боснийские мусульмане, и, наконец, многочисленные русские.