Записки наемника - Гончаров Виктор Алексеевич. Страница 4

Неужели больше всего он убил русских?

Раньше он не задумывался о национальности жертвы. Но когда Литва объявила свою независимость и их «бросили» усмирять литовцев, Юрий почувствовал разницу в том, кого приходилось убивать.

Он чувствовал к литовцам какое-то родство, они ему нравились. Из памяти всплывали картины детства, когда ему приходилось в поездах встречаться с представителями иных племен. К цыганам, евреям Юрий был равнодушен. Их сразу видно, особенно цыган. Тогда надо быть настороже. А вот литовцы ничем не отличались. Или он не мог отличить их от славян, по крайней мере, от белорусов. Разве что врожденная независимость да нарочитый, как ему казалось, акцент, выделяли их.

Когда литовцы толпой пошли на телецентр, Юрий в качестве инструктора сидел в танке. Водитель нервно жал на тормоза, а Юрий кричал ему:

– Чего ты медлишь, задница? Сейчас шваркнут бензином и мы сгорим! Дави их! Дави!..

Потом с литовкой у него вышло приключение, и даже серьезная связь, едва не закончившаяся для него смертью.

В Боснии, ночью, он вышел на передовую. Перед ним стоял двухэтажный особняк, в котором находился снайпер. Днем снайпер «бил» по сербам. Подходы были заминированы. Юрий медленно приближался к дому, ощупывая и обходя каждую обнаруженную мину.

Неожиданно он зацепился за растяжку и уже ожидал неминуемого взрыва, аж вспотел, но вместо этого зазвенели нацепленные на растяжку бутылки, и сразу же вспыхнула сигнальная ракета. Юрий не успел упасть. Из дома послышался звук приглушенного насадкой выстрела. Юрий схватился за грудь и наконец-то упал. Имитировал смерть. Назад бежать нельзя – мины. Впереди – тоже.

И снова все в ослепительном сиянии ракеты. И снова слышится хлопок приглушенного выстрела. Иго добивали! Пуля чиркнула по затылку, ушла под бронежилет. Юрия спасло от верной смерти то, что на маскировочную сетку, в которую он укутался выходя на задание, понацеплял травы. Теперь он почти слился с местностью. Снайпер ошибся. На сантиметра три.

Воцарились темнота и тишина. Потом он услышал: кто-то пробирается к нему по минному полю со стороны двухэтажного дома. Снайпера доконало любопытство: кого же он подстрелил?

Юрий подготовился к нападению и стал ждать. Снайпер копошился со своими минами. Вот он подобрался к нему. Упал на колени и перевернул, казалось бы, безжизненное тело на спину. Юрий внезапно навалился на снайпера, захватил его голову в «замок» и… ему в нос и глаза лезут душистые волосы. Кто это? Женщина?! Невероятно!..

Юрий держал женщину-снайпера в «замке», его раздирали противоречивые чувства. Противник не оказывал серьезного физического сопротивления. Правда, женщина успела вытащить нож и попробовала «кольнуть» Юрия в бок. Но он малый не промах. Крепко стиснул шею женщине. Руки у нее беспомощно повисли.

Стон, хрипы, сдавленный крик…

– Я тебе, сука, счас покричу! – бормотал Юрий, лихорадочно связывая добычу.

Он шел по минному заграждению словно первобытный человек, с ношей на спине. Уже возле своих неожиданно хлопнула сигнальная мина, от которой загорелась одежда. Юрий бросил «добычу» в ров, потушил одежду, переждал обстрел и поволокся к сербам. Надо было перевязать рану.

Война в Боснии отличалась от всех войн, на которых Юрий успел побывать. Днем шли переговоры. Все договаривались не стрелять, давали немыслимые гарантии. Ночью – опять пальба, артналеты.

А на следующий день опять заверения, клятвы в мирных намерениях… У сербов много тяжелой техники. Мусульмане предпочитают партизанские методы ведения боев.

Рана оказалась пустяковой. Как наемник, который получал каждый день свою плату, Юрий хотел получить вознаграждение за снайпера. Оно оказалось пустяковым. Дело в том, что деньги, которые можно было получить от противной стороны за возвращение пленника, делились на всех. Поэтому никто не хотел рисковать. Мало того, Юрий боялся, что сербы могут обменять женщину-снайпера на кого-нибудь из своих.

Той же ночью наемник перепрятал свою добычу в подвал разрушенного дома. Подвал прочно запирался, кроме того, пленница была сильно помята в схватке и связана.

Когда следующей ночью он принес ей поесть и развязал, она вдруг заговорила с ним по-русски.

– Ты кто? Эстонка, латышка?

– Литовка…

– Биатлонистка?

– Да-а…

Акцент у нее был – точно прибалтийский.

– И чего же тебя сюда угораздило? Из-за денег?

– Да-а… – Это протяжное «да-а» живо напомнило Юрию разваленный Союз. Ведь жили раньше, не дрались, в одной армии служили. Все в прошлом. Теперь каждый сидит в своей конуре, а в горячих точках воюют за чужие деньги друг против друга.

– А если б я тебе свернул шею?

– А если бы я прострелила тебе че-ереп?

– Что мне с тобой делать?

– Не зна-аю, – пожала плечами девушка.

– Понимаешь, – Юрий развязал снайперу руки, – я ведь не русский, белорус. Может, мне тебя отпустить на все четыре стороны?

– Можешь и отпустить, сербы меня все равно убьют… – печальные нотки послышались в ее голосе.

– А зачем тебе деньги?

– Жить-то надо, а в Летуве, как говорят у вас, все схвачено.

Девушка орудовала вилкой в консервной банке.

Если бы она хоть драться начала, противиться своему положению, а то сидит и жрет. Отпусти такую, она вернется на позицию и снова будет стрелять в людей.

– А вы что, славян за людей не считаете?

– Это моральная проблема… Дело не в нации, а в деньгах, в валюте, – отвечала литовка.

– А если я буду платить тебе больше, ты будешь стрелять в мусульман? – спросил Юрий.

– Если бы я сразу заключила контракт, тогда конечно, но сейчас – нет.

Он отпустил ее. Взял клятву, что она сразу же уедет домой. Она поблагодарила Юрия, назвала свой литовский адрес и ушла.

Потом он побывал в Литве по этому адресу. Еле унес ноги.

Жертвы! У каждой из них было тело и душа. Задача Юрия состояла в том, чтобы повредить «бесповоротно» тело. К душе он не имел никакого отношения. Может, из-за этого он так мучается? Особенно сильно донимали случаи, когда смерть наступала в пылу атаки, а жертва не была вооруженным противником, который так же, как и Юрий, жаждет чужой смерти. Юрий смотрит в окно. Снова глядят на него глаза еще одной жертвы. Глаза той девчушки, которую его «Калашников» перерубил надвое.

Ему несколько раз намекали перейти на другую работу, потом даже грозились не допустить к очередному заданию, поскольку он не совсем корректно беседовал с психологами, однако приходило время, и его вызывали. Да в принципе, в разговорах с начальством, на очередные задания он напрашивался сам, внутренне убеждая себя, что дело будет последним, что после вот этого задания он уже никогда не попадет ни в синие горы Афгана, ни в Югославию и забудет все, как случайный кошмар.

Интересно, почему события в Югославии его мучают меньше? Может потому, что после Боснии его пичкали разной дрянью с его же согласия, пытаясь сохранить как первоклассного специалиста, и более свежие события в самом деле стерты из памяти психотропными средствами? Но ведь и после этих уколов Юрий еще более изощренно убеждал себя, что в один прекрасный миг все разрешится благополучно. Может, надеялся, что его просто прикончат, напорется на пулю или подорвется на мине-ловушке?! Но он всякий раз выигрывал, он уже был непревзойденным специалистом, «профи».

Алексей во всем виноват. Он смог вовремя, по собственной воле остановиться, уйти вначале из спецгруппы, потом вообще все бросить, придумать себе болезнь позвоночника, стать нормальным человеком, хотя каким нормальным человеком может быть такой профессионал, как Алексей.

Но Алексей был сильным и умным. Кроме этого, с Юрием их кое-что различало. Алексей был русским, из Подмосковья, и главное, у него была девушка, которой он рассказал все как есть, кто он на самом деле, и та его поняла, смогла понять, и уж, наверное, простить, потому что они собирались пожениться.

Юрий Язубец не был русским. Русским – в понимании россиянином. Юрий родился здесь, в Беларуси, был белорусом, но вырванный из нутра южной Беларуси, где как нигде сильны патриархальные устои, и вброшенный в жерло чудовищной мясорубки современного мира, не смог даже додуматься до того, чтобы любимой девушке рассказать обо всем том, чем он занимался как профессионал. В этом-то и была разница, по его мнению, между россиянином и белорусом.