Политический класс 43 (07-2008) - Журнал Политический класс. Страница 23

Научное сообщество и научные результаты

В 90-е многие представители социально-гуманитарных наук уехали на Запад. В отношении оставшихся в России, если они не были связаны с ельцинской властью и не стали ее идеологами, в 90-е годы, когда репутация обусловливалась исключительно политической ориентацией, царило безразличие. Многое было тогда издано, но, войди в залы ученых советов Алексей Хомяков или Иван Киреевский, Сергей Булгаков или даже Владимир Соловьев, которому сегодня ставят памятник рядом с Институтом философии РАН, многие бы отвернулись от них с революционным презрением. Власти до ученых не было дела, но это создало и известную свободу для их самостоятельного творческого развития. Многое сказанное в ту пору известными российскими теоретиками и историками способно внести вклад в науку любой страны. Достаточно в качестве примеров назвать здесь Александра Ахиезера, рассмотревшего антиномии российской культуры и тенденцию к архаике и демодернизации в посткоммунистическом развитии; Абдусалама Гусейнова, исследующего этику и толерантность; Анатолия Дмитриева, осуществившего социологический анализ конфликтов российского общества; Леокадию Дробижеву, рассмотревшую соотношение этнической и национальной идентичностей; Игоря Клямкина и Андраника Миграняна, предсказавших авторитарные сдвиги как реакцию на радикально неолиберальные требования; социологические организации — Леваду-Центр, ФОМ и др., давшие как эмпирический, так и концептуальный анализ российского общества; Николая Лапина и Людмилу Беляеву, проанализировавших ценности россиян; Михаила Горшкова и Наталью Тихонову, изучивших своеобразие российского среднего класса; Вадима Межуева, Юрия Плетникова, Ирину Сиземскую и др., показавших значимость социалистических идей и социалистического опыта, марксистской теории, а также культуры в ходе реформирования; Лидию Новикову (часто совместно с Сиземской), издавшую онтологии российской философской классики и труды по философии истории; Алексея Кара-Мурзу, исследовавшего российские либеральные традиции; Александра Неклессу, увидевшего новые тенденции и бифуркации в развитии; Игоря Пантина, написавшего серьезные труды по проблемам российских реформ и революций; Владимира Пантина, раскрывшего место и значимость циклов в модернизационных процессах; Владимира Пустернакова, давшего анализ российских политических течений; Александра Панарина с его меняющимся видением, критическим пересмотром собственных позиций; Юрия Пивоварова, Андрея Фурсова, совместно предложивших концепцию «русской системы» и отдельно рассмотренные Фурсовым последствия для капитализма распада социалистической системы как иной формы индустриализма; Алексея Руткевича с его исследованиями, переводами, изданиями и работой по либеральному консерватизму; Вячеслава Степина, анализировавшего антропологические факторы и концепции техногенного развития; Анатолия Уткина, рассмотревшего историю российско-западных отношений, «вызов» Запада и российский «ответ», а также написавшего футурологические работы о мировом порядке будущего; Александра Ципко, поднявшего национальные проблемы; Сергея Земляного, сделавшего блистательные переводы Георга Лукача; Марию Федорову, анализирующую историю политических учений в Европе; Вадима Цымбурского с его геополитическими работами и многих-многих других известных людей. В экономике большую роль играют связанные с социальными исследованиями труды Владимира Автономова, Григория Клейнера, Дмитрия Сорокина. Нельзя не упомянуть журнал Виталия Третьякова «Политический класс», который стал экспериментальной площадкой новых идей и концепций.

Я говорю только о практически значимых для применения социальных концепциях, которые сегодня стали называть парадигмальным знанием. Не в прежнем значении знания, имеющего образцы в прошлом, а в новом значении — знания, пригодного к применению, подлежащего учету в практических проектах. И оставляю в стороне выдающиеся труды по истории философии, социальной философии, теории познания, эпистемологии, эстетике, философии техники, антропологии, весьма развитой у нас экономике, филологии, культурологии, истории, психологии и другим дисциплинам. Лично я, давшая анализ модернизационных теорий, предложившая рассмотреть социальный порядок 90-х как анархический, конца 90-х — начала 2000-х — как апатический, концепцию национальной модели модернизации в условиях появления нового мегатренда — глобализации, представившая читателям концепцию «третьего пути» с указанием того, как она воплощалась на Западе, написавшая книгу «Хорошее общество» о социальном конструировании, давшая анализ двух волн азиатского вызова — Японии и «азиатских тигров» в 1970-е и стран БРИК (Бразилии, России, Индии и Китая) — в 2000-е, проанализировавшая роль китайского фактора для будущего развития и сценарии развития, связанные с новым подъемом Азии, глобальный капитализм и его великие трансформации, не могу похвастаться восприимчивостью тех, кого это могло бы заинтересовать на практике, к своим работам, хотя мое имя относительно известно.

Российские научные традиции признаны в мире, хотя с признанием ученых в своей среде на родине не все обстоит гладко. Достаточно вспомнить, сколько знаменитых ученых стали таковыми, лишь работая за границей, скольким пришлось в России вытерпеть непризнание, часто идущее от своих же коллег — как в активной форме, так и в форме замалчивания. Сколько ученых, сделавших больше, чем их институты, не получают в них и в системе РАН адекватного статуса. Возьмем хотя бы нашумевший пример с математиком Перельманом в дисциплине, где результат более прозрачен, чем в социальных науках, и не имеет идеологических оппонентов, пример, весьма постыдный как для его коллег, так и для нашей страны. Международная или посмертная слава спасает положение для многих. Однажды на собрании Института философии РАН, где я работаю, коллега Владимир Порус сказал: «Если бы мы относились друг к другу, как Поппер и Лакатос, мы давно бы сами стали попперами и лакатосами». Речь шла о выдающихся западных коллегах Карле Поппере и Имре Лакатосе. Вопрос был поставлен правильно, ибо научная среда весьма конкурентна и доброе слово о другом воспринимается как обида себе. Наши научные сообщества, несомненно, нуждаются в большей солидарности и в большей ориентации на результат, чем на командную и административную игру.

Социология представила убедительные доказательства социально-культурной обусловленности науки, зависимости тех или иных теорий от общественного контекста и институционального запроса на исследования. Что касается философских теорий, можно назвать, пожалуй, среди немногих исследователей проблемы Рейнолда Коллинза. В отличие от социологии науки он назвал свое исследование «социологией философий» и использовал новые методы — анализ философских сообществ, или философских сетей. По мнению Коллинза, «у нас нет способа узнать, о ком (если о ком-либо вообще) будут помнить как о выдающейся или второстепенной фигуре. Такова уж природа пространства интеллектуального внимания. Оно внутренне образовано потоком конфликтов и перегруппировок через поколения, а наша значимость как мельчайших человеческих узелков в этой долговременной сети производится не нами самими, но процессами резонанса, превращающими некоторые имена в символы того, что произошло в памятных поворотных пунктах данного потока». Чтобы понять, что идеальные научные сообщества практически отсутствуют и наше не составляет исключения, напомним, что современники Макс Вебер и Эмиль Дюркгейм игнорировали друг друга.

Российские социальные

теории и Запад

Обозначенная в подзаголовке проблема сводится к вопросу, справедлив ли упрек в том, что российская социальная наука идет в фарватере западных теорий и не производит ничего нового, оригинального и национально-особенного, в том числе и того, что может заинтересовать Запад.

Замечу сразу, что Питирим Сорокин был выслан Владимиром Лениным из послереволюционной России и стал в США крупнейшим социологом мирового уровня, открывшим главные закономерности капиталистического общества — социальную стратификацию, вертикальную и горизонтальную мобильность. Этот новый взгляд оказал огромное влияние не только на развитие социологии в Америке, но и на практическую политику в отношении динамичных социальных слоев и социальных групп. Сорокин был и остается американо-российским выдающимся социологом. Михаил Бахтин, Николай Кондратьев, Александр Чаянов известны во всем мире.