Зимняя гонка Фрэнки Машины - Уинслоу Дон. Страница 30

– Надо поговорить.

Было видно, что он не в себе.

Майк Риццо, который никогда не терял самообладания, был не в себе.

– Бап, – сказал Майк.

– Что Бап? – переспросил Фрэнк дрогнувшим голосом, так как уже все понял. Его вдруг замутило.

– Бап снюхался с федералами. У него жучок.

– Нет, – покачал головой Фрэнк. Но он знал, что это правда. Смысл был в том – Бап наконец-то нашел способ получить главенство в Лос-Анджелесе, чтобы скооперироваться с федералами и отправить семью за решетку. Когда вместо него боссом сделали Тони Дранья, он решил пойти в разнос.

– Как ты узнал? – шепотом спросил Фрэнк. Дорнер спал в своей спальне, однако осторожность не мешала.

– Ребята его вычислили. Они подкинули ему какую-то дезуху, ну и федералы попались.

И теперь, сказал Майк, Лос-Анджелес выясняет, кто из ребят Бапа пошел по его стопам.

– Фрэнк, ты думаешь, они всех нас поубивают?

Майк был не в себе, паранойя качала адреналин.

– А что, если Бап и нас сдал?

– Нет, – ответил Фрэнк, не желая расставаться с надеждой.

– Откуда нам знать? Что будет, если он нас сдал? Вспомни ДеСанто, Стара…

– Тогда нас бы уже арестовали. Федералы не медлят с предъявлением обвинения, если это касается убийства.

Это логично, если Бап в самом деле стремился избавиться от Лос-Анджелеса, сдав тамошних федералам, и поставить вместо них семью Сан-Диего. Наверняка именно поэтому ни одному парню из наших не было предъявлено обвинение. Бап всегда мечтал управлять Калифорнией из Сан-Диего.

– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.

– О чем ты?

Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:

– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.

– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?

– Да.

– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.

Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.

Но пока лодка шла ко дну.

Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.

В конце июля пришло сообщение.

Джимми Хоффа исчез.

Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.

Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.

Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.

В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.

– Меня сделали consigliore, [14] – сказал Бап.

Он не скрывал своей гордости.

– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.

– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?

Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.

Смертный приговор.

Фрэнк едва не выпалил это.

Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.

– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.

– Спасибо, Бап.

– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.

Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.

– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.

Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.

Следующий звонок был от Майка.

Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.

– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.

– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.

– Нам надо это сделать, – сказал Майк.

– Но, Майк, он же наш босс!

– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.

Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.

– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.

– Нет. Я сам.

Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.

Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.

Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.

Форлиано был в «Мюриэтте».

Неблизкий звонок.

Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.

В тот день Фрэнк взял револьвер двадцать пятого калибра, а не свой привычный – двадцать второго. («Всегда меняй почерк», – учил его Бап.) Надвинув капюшон на лицо, Фрэнк вылез из машины. На улице никого – в Сан-Диего народ не выходит на улицу под дождь. Лишь Бап нарушил это правило, когда отправился в телефонную будку.

Увидев Фрэнка, Бап уронил монеты. Они запрыгали и покатились по полу будки, словно хотели убежать подальше. Бап схватился за ручку на двери.

Он знал, подумал Фрэнк.

Он знает.

В глазах Бапа была обида, когда он попытался защитить себя, однако не ему было тягаться с Фрэнком, когда тот рванул на себя дверь.

– Простите, – сказал Фрэнк.

Потом он четыре раза выстрелил Бапу в лицо.

Кровь текла за ним по пятам, когда он шагал прочь от будки.

Фрэнк присутствовал на похоронах. Мари была безутешна. Потом она обвинила ФБР в недосмотре. Это ничего не изменило.

Расследование убийства ничего не дало.

Федералы обвинили в нем Джимми, и это обвинение присоединили ко всем остальным против Лос-Анджелеса, однако доказать ничего не смогли.

В тот вечер Фрэнк был официально принят в семью. И Майк тоже.

«Церемония» посвящения имела место на заднем сиденье машины, съехавшей с шоссе L-15 около Риверсайда – в ней находились Крис Панно и Джимми Форлиано. Было это так: Крис вырулил на обочину, после чего Джимми развернулся и, уколов большой палец Фрэнка булавкой, поцеловал его в обе щеки со словами:

– Поздравляю. Теперь ты наш.

Ни горящей бумаги, ни стилетов, ни револьверов – ничего такого, что вроде бы было в прошлые времена, и точно ничего такого, что показывают в кино.

Майк был разочарован.

Фрэнк зажил как прежде.

Майк уехал в Сан-Квентин.

Федералы поймали его на доении местных игроков – у них оказалась запись того, как он и Джимми Регаче это обсуждали, и их крепко прижали. Еще его пытались обвинить в том, что он сидел за рулем, когда случилось убийство Баптисты, а Форлиано якобы спускал курок – на этом его хотели купить, однако их блеф не прошел, да и торговаться с Майком Риццо было делом бесполезным.