Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 73

Он все понял.

Он подошел, взял Елену за руку и молча повел прочь из гостиной. Втолкнул в кабинет, закрыл дверь и спросил:

— Токсикоз?

Она промолчала.

— Ты же предохранялась!

Молчала.

— Как это вышло?

— Не знаю.

— Врешь, дура! Колись, как ты это провернула?!

Некоторое время молчали оба. Елена не собиралась «колоться».

— Сделаешь аборт, — вынес Виктор Антонович свое решение…

Саврасов тем временем отъехал на коляске от стола и порулил к лестнице — к спуску в подвал. Да Винчи тут же встал и пошлепал за ним. Вниз по ступенькам был проложен специальный пандус для коляски — как, к слову сказать, и на крыльце при выходе из дома… Дверей в подвале не было — вообще. Что стальных, что каких-то еще. Двери были демонтированы и вынесены, включая решетку, преграждавшую когда-то путь вниз. Причина проста: Саврасов боялся, что его закроют, никак не мог избавиться от этого параноидального страха, — вот и подстраховался…

Он спустился к себе. Его никак не волновало то, что происходило между незаконнорожденной дочерью монстра и самим монстром.

Балакирев, посерев и позеленев одновременно, сверлил взглядом дверь кабинета. Он тоже все понял…

…Спускаться вниз Елене не хотелось. Вадим ушел, она осталась. Стояла у окна операционной, смотрела на улицу. Было раннее субботнее утро: в школу сегодня не надо. Тяжко, конечно, совмещать учебу и работу, но это, в конце концов — ее выбор.

Очередной «аккорд» позади. Руки тяжелые, голова тяжелая…

Вадим показал себя хорошим ассистентом: он потрясающе быстро обучается, с каждой новой операцией все меньше и меньше раздражает хирурга, то есть ее, Елену. А она теперь в операционной главная. И они вдвоем пока справляются. Это фантастично, невероятно, но — справляются. Мать бы ею гордилась. И Стрептоцид ободрил бы, сказал бы что-нибудь юморное, черненькое, в своем духе… Стрептоцида нет. До сих пор его жалко, отличника. Унесли в подвал, к печке, — еще в тот день, благо далеко нести не пришлось. Занимался трупом Саврасов, искрошил и сжег. Елена с Вадимом не смотрели на это действо, слишком тяжело им было. Проводили товарища заочно (Елена тогда впервые в жизни напилась). А для остального мира Стрептоцид пропал без вести.

Вот так уходят друзья.

Вообще, кремацию остатков взял на себя Саврасов, заменив собою Крамского, и, надо сказать, очень хорошо врос в это дело. Он, гад, во все хорошо врастает, за что бы не взялся: и с посредниками общается, и с клиентами, — становится вдруг весь из себя такой представительный, хоть и сидит в коляске… тьфу! И бухгалтерию ведет, приход-расход, счета оплачивает. На что, кстати, уходят деньги? Как и при матери, Елена денег не видит. За нее платит Саврасов. Безотказно, никаких подколов или, там, мыслей вслух, но все равно — «спасибо» за это он не дождется.

На второй этаж ненавидит подниматься, и то счастье. Целыми днями сидит в своем подвале; это когда не общается с клиентами и когда не гуляет с Винчем. Там же, на Нулевом, и ночует.

Такая теперь в мире справедливость: деньги — у Неживого с Саврасовым, а самую грязную работу делают Елена с Вадимом…

— Ширяй! — позвала она. — Иди приберись!

Из каморки, которую когда-то занимала тетя Тома, выполз Ширяй, сильно хромая. Саврасов испортил ему ногу качественно. Если разорванный ахилл у Ильи медленно, но зажил, то здесь случай безнадежный… Елена встретила его в коридоре.

— Там все в дерьме, — показала она на операционную. — Сделаешь?

Тот испуганно закивал. Боится стать ненужным — помнит, как решали вопрос, что с ним делать… Правильно боится. Работа уборщика теперь — единственное его спасение, потому что с увечными руками и с ногой ни на что больше он не годен. Удивительно, как он навострился-таки со шваброй да с ведром управляться. Другим двум приятелям Вадима повезло меньше… Опять Елене вспомнился ТОТ ДЕНЬ. Когда все рухнуло. Когда незнакомые мужики бродили по этажам, а потом пришел новый порядок и вымел всех, когда особняк внезапно восстал из руин и настало время узнать, кто здесь лишний… Ширяя удалось отстоять с еще б О льшим трудом, чем Вадьку. Отстояли. Зато остальным подельникам Балакирева, которые были в тройке Ширяя, применения не нашлось. А поскольку свидетели Виктора Антоновича нервировали, они и стали первыми пленниками больнички. Первыми, кого забили на вновь открывшейся ферме.

У менеджера Ильи, на его счастье, таких проблем не возникло: он остался почти в прежней должности, — вахтером при входе. Виктор Антонович справедливо решил, что бывшего десантника надежнее купить, чем, как он выражается, «стереть». У Неживого, как поняла Елена, и без Ильи хватило проблем с генералом Пустовитом. Русланчик-то исчез. Впрочем, Руслан Алыпов был шпиёном, и это облегчило задачу. Его списали на Крамского, который вырвался на волю. Намекнули, что Руслан и выпустил чудовище — не нарочно, просто хотел проникнуть в подвал и посмотреть, что там да как, проявил инициативу на свою голову. И те, кто приставил Алыпова к Эвглене, вынуждены были скушать эту версию, иначе пришлось бы им открыться…

…Вернулся Вадим. Вид — странный, в руках — полиэтиленовый пакет. Вадим со вчерашнего для изменился: и так-то нелюдимый тип, а теперь вообще замолчал. «О, кей», «стопудово» да «забей», — вот и весь лексикон.

При появлении Балакирева пациенты, как обычно, заволновались, начали всякие слова выкрикивать… Елена не обратила внимания. Давно научилась отфильтровывать эти звуки. «Пожалуйста, отпустите… Это страшная ошибка… Вы меня вчера не так поняли…». Прочь из ушей, вон из мозга!

Не произнеся ни слова, Балакирев взял ее за талию и повел в будуар. Только там он вытащил из пакета небольшую плоскую коробку…

«Frautest»! Тест на беременность!

Ну, мальчик дает.

— Проверимся, — сказал он, распечатывая коробку и вытаскивая кассету.

— Проверяйся, — сказала она.

— Надо знать точно, — сказал он, пряча глаза.

Она засмеялась.

— Ты супер! Даже время выбрал правильно.

— Надо утром, — кивнул он. — Пораньше.

И правда, концентрация хорионического гонадотропина в моче — по утрам максимальна. Вызнал откуда-то… А-а, в инструкции, наверное, вычитал.

— Да с чего ты взял, что Я ХОЧУ это знать.

— Тебе трудно, да?

— Мне пофиг.

— А мне нет. Возьми… — он протянул тест-кассету. — Сходи… ну, это…

Туалет был здесь же, в будуаре.

— Пописать, — помогла она. — Уломал. Схожу, — она взяла пластмассовую штучку, вошла в туалет, не закрываясь, и с размаху бросила тест в унитаз. Вернулась, глядя на Вадима с вызовом.

— Технично, — согласился тот. Снова полез в свой пакет — и…. достал второй комплект, точно такой же.

— Вадька, не дури.

Он смотрел на нее с нехорошим прищуром и улыбался. Елене стало не по себе. Честно говоря, она даже испугалась — самую капельку, но все же. И кого? Балакирева! Даже отодвинулась:

— Остынь.

Тогда он прошелся по будуару, деловито озираясь. Ворчал: «Не то, не то…». Потом вдруг сгреб Елену в охапку и потащил ее в коридор. По пути, не разжимая хватки, залез в кладовку и взял наручники. Она яростно брыкалась — он только дергался, когда она попадала. Все это было молча, но всерьез, никакой игры.

Кончилось тем, что Балакирев пристегнул ее к трубе отопления в коридоре, возле туалета для медперсонала. И тут стало ясно, чем ему не подошел будуар — там трубы были спрятаны под гипрок, тогда как здесь — тянулись по стене в открытую.

— И что дальше? — спросила Елена, сидя на корточках.

— Ширяй! — крикнул Вадим. (Уборщик высунулся из операционной. ) — Тащи судно.

— Кому?

— Мне, тормоз!

Пока Ширяй ковылял до палаты и обратно, он сел на пол рядом с Еленой, — спиной к стене, раскинув длиннющие ноги поперек коридора.

— Когда поссышь, отстегну, — бросил он в воздух.

— Опух, мудак, — зло откликнулась она.

— Не пыли.

— А я говорю, тайгу пылесосишь.