Подруга энтропии - Хау Роберт Дж.. Страница 1

Роберт Дж. Хау

Подруга энтропии

Знаете, в чем разница между Юджином, штат Орегон, и Манхэттеном? В Манхэттене о приезде «Грейтфул Дед» узнаешь по внезапному скоплению у Мэдисон-сквер-гарденс фэнов, рвущихся на концерт. А Юджин лежит на реке Уильяметт (через трассу I-5 от своего рабочего города-побратима Спрингфилда), долина которой кишит стареющими хиппи в футболках цвета дерюги и фашистами от здорового образа жизни, раскатывающими на «вольво». Юджин - убежище «белых воротничков»: желая преобразить свою жизнь, оторваться от корней и стать новыми людьми, они не вступают в Иностранный легион, а оказываются на левом берегу Уильяметта.

Здесь же очутился и я - через год после развода, полностью опустошенный и беспредельно одинокий. Это случилось еще до того, как калифорнийцы мигрировали на север ради дешевой земли в Орегоне, поэтому приезжему из Нью-Йорка было не так трудно найти работу. Я подвизался на ниве криминальной хроники в «Реджистер Гвард», благодаря чему и познакомился со Старр.

В те дни серьезных преступлений в Юджине было немного: патрульные еще квалифицировали кражу велосипедов как разбой на большой дороге, и по большей части мне приходилось писать о нарушении правил пьяными водителями и облавах в мелких наркопритонах.

Труп уже увезли, но суеты и крови хватало. Вся квартирка состояла из двух крошечных комнат, и мебель в ней, помимо кровати (на самом деле, это был просто брошенный на пол матрас) и одного складного стального стульчика, состояла из картонных коробок, набитых одеждой и мелким хламом. Ковер, засыпанный песком, скрипел под ногами. Обои покрыты разводами, одна стена - в потеках воды и пятнах плесени. Я так старался не наступить в лужу крови («Пожалуйста, не смажьте нам картину преступления», - просил сержант), что нечаянно опрокинул установленный судмедэкспертами галогеновый софит. Лампочка не просто разбилась, а взорвалась наподобие гранаты, усеяв всю комнату осколками стекла.

Я не смел вздохнуть, ожидая, что меня вышвырнут отсюда еще до того, как я получу хоть одно слово комментария, и уже «предвкушал» нравоучительную беседу с заведующей редакцией в духе «как вы дошли до жизни такой?». Где эта дама работала раньше? Не иначе, в концентрационном лагере.

Детектив, высокая представительная женщина с темно-русыми коротко стриженными волосами, одетая в армейского покроя штаны и спортивный вельветовый пиджак, уперев руки в бока, неожиданно улыбнулась.

- Ух ты! - вырвалось у нее. - Никогда не видела, чтобы лампочки так взрывались. - Да ты ее на атомы разнес.

Я начал извиняться, потом до меня дошел смысл ее слов.

- Что вы сказали?

- Разнес ее ко всем чертям. Встань позади меня. Попытаемся закончить работу, не развалив все здание.

Ее звали Старр Бэннер-Бенди, и она не походила на копов, которых я знал. Во время осмотра места преступления она говорила через плечо. Жертва - белая женщина, возраст - между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Даже не задав ни единого вопроса, я заполнил три страницы заметками на тему «кто, что, когда и почему».

- Господи, ничему их жизнь не учит! - заключила она, выпрямляясь.

- Их?

- Нас, женщин. - Она стянула резиновые перчатки. - Мы закрываем дверь на два засова, запираем все окна, не вносим в телефонную книгу имена, только фамилии, но при этом живем с мужиками, которые используют нас как боксерскую грушу.

- И кто ее убил? Друг? Муж?

- Ну, сто против одного. Знаешь, что говорят студентам-медикам? Когда слышите стук копыт, думайте про лошадей, а не про зебр. Все боятся очередного Теда Банди или Убийцы с Зеленой реки. Но столкнуться с маньяком-убийцей так же просто, как выиграть в лотерею. Скорее, в тебя ударит молния. Гораздо вероятнее, что тебя зарежет в дрянной квартирке сожитель-алкоголик. - Она решительно швырнула перчатки в мешок для мусора.

Я поплелся за Старр, на ходу придумывая заголовок. Был типичный мартовский день, плаксивый и хмурый. Солнца я не видел, кажется, с Хэллоуина. Перед входом в здание нас встретили почти все шишки юд-жинской полиции. Любое убийство здесь поднимает с кровати шефа полиции. Перед нами стоял здоровяк лет пятидесяти, в «докерсах» и рубашке-поло.

- Что у нас там, Бенди? - спросил он, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Старр выдала ему то же резюме, что и мне, только без красочного комментария.

- Похоже на семейную ссору, - завершила она. - Одна колотая ножевая рана в грудь. Владелец или управляющий зданием еще не появлялся. На почтовом ящике значится «Л.Забо». Это, скорее всего, жертва, но ни при ней, ни вообще в квартире нет никаких удостоверений личности.

- Это ваш напарник? - спросил, кивнув на меня, шеф полиции.

- Нет, Декстер остался опрашивать соседей. Это Лари Уируон, репортер из «Ред Гвард».

Нашу газету то и дело называют «Ред Гвард» - за якобы левый уклон. На самом деле «Реджистер Гвард» не радикальнее банковского менеджера-пресвитерианца. И уклон у нас в бизнес. Если бы министра торговли застали с пистолетом над телом стриптизерши, наш заголовок гласил бы: «Голая танцовщица порочит репутацию бизнесмена».

Осознав, что перед ним репортер, менеджер «Уолл-марта» сделался елейно-врадчивым.

- Оставьте нас на минутку, ладно? - попросил он.

Его явно смутило, что он обнаружил незнание личного состава, и компенсировал это фальшивой улыбкой.

Но я все равно торопился сдавать репортаж и потому с извинениями удалился. Назад в редакцию ехал разочарованный - на прощание Старр удостоила меня едва заметного кивка - и одновременно озадаченный: какое значение это обстоятельство имеет в сравнении с убийством женщины?

Стоило мне переступить порог дома, Гус исполнил «танец счастливого пса»: бешеное кружение на месте, прыжки и возбужденное тявканье. Как всегда, я почувствовал себя виноватым, что оставил его на целый день одного. У него была собачья дверка на задний двор и миска для воды размером с бассейн для олимпийских заплывов, но собакам нужна стая. Для Гуса стаей был я. Раньше стая состояла из меня, Мойры и Гуса, и он хандрил еще долго после того, как мы с ним переехали в Юджин. Временами, когда я открывал ящик комода или чемодан, он засовывал туда голову целиком, стараясь вынюхать малейшие следы Мойриного запаха. Я гладил пса, приговаривая: «Бедный Гус». Комок стоял в моем горле.

Сняв рабочие штаны, я надел такие же, но домашне-собачьи, и мы с Гусом пошли гулять на реку. Гус бросался к каждому дереву, фонарю и кусту, словно преследовал вора, а потом долго и трепетно обнюхивал поверхность, перед тем как оставить собственную весточку на собачьей доске объявлений.

У Мойры обычно не хватало терпения во время таких прогулок.

- Господи Боже! - раздраженно говорила она мне. - Просто иди дальше, ведь Гус на другом конце поводка!

Поначалу я спорил.

- Собаку выводят для ее удовольствия, а не для того, чтобы успеть по своим делам, - как-то сказал я. - Мы его кастрировали, да и ест он только собачий корм. Пусть хотя бы такой малости порадуется, ладно?

Но со временем я говорил все меньше и меньше, а бесконечные мелкие стычки давали метастазы: как нужно загружать посудомоечную машину, как полагается платить по счетам, почему моим друзьям не стоит заходить после девяти вечера. В доме постоянно что-то билось - вот это уже было серьезно.

Я не сознавал, какой груз невысказанных обид во мне накопился, пока однажды утром стоявший рядом на перроне подземки парнишка не спросил:

- Эй, мужик, что это за звук? Это был мой зубовный скрежет.

Потом я несколько раз пытался - мы оба пытались - всерьез обсудить происходящее, но к тому времени ставки настолько выросли, что любой откровенный разговор грозил вылиться в ссору, на которую ни у одного из нас не хватало духа.

День, в который я узнал про любовника Мойры, был последним, когда я заходил в квартиру. Единственное, чем я дорожил, был Гус, ну еще блокноты и охапка книг - ведь почти все остальное выбирала Мойра. Я упаковал вещи, и мы с Гусом отправились к моему брату на Стейтен-Айленд, хотя с середины моста Верразано-Нэрроуз нас пришлось тащить на буксире - машина сломалась.