Фейерверк в пробирке - Гусев Валерий Борисович. Страница 12

Конечно, хочет. Кто ж от таких предложений отказывается? Я об этом каждое утро мечтаю.

Я мыл посуду, а Алешка говорил:

– В общем, Дим, нам теперь все ясно. И с этими аптеками, и с этими единоборствами, и с фельверками. Нам все ясно?

– Кому ясно? – уточнил я, намыливая тарелки. – Кому это вам?

– Вам, Дим, это нам с тобой.

Нам с тобой, подумал я, не по пути.

– Смотри, Дим. Кто-то в нашем районе создает наркотик. Химия! Запомни! Ночью к нашей школе подъезжала заграничная иномарка! Запомни! Твои друзья все время бегают по аптекам. У них – хронический насморк. Все запомнил? Запоминай еще. В нашей школе появился новый учитель химии. А старого, Кажется-Женю, вывели из строя. Новый учитель сделал подпольный химический кружок. И драчливую секцию всяких «Вам дам!».

– А зачем? – Я почти все понял, кроме «драчливой» секции.

– Этого я еще не знаю, – признался Алешка. – Но догадаюсь. Иди в магазин, а я пока буду думать.

Теперь он вдруг проявил огромный и, я бы сказал, не совсем здоровый интерес к химии. Науке загадочной, непонятной и, в общем-то, далеко не всеми любимой. Началось с того, что он приступил к маме со странными вопросами:

– Ма, а ты химию любишь?

– Очень, – призналась мама.

– Больше, чем папу?

– Ну нет, конечно. Иначе я не вышла бы за него замуж, а работала бы над диссертацией.

– Не жалеешь? – спросил папа, входя в комнату. Он, по своей профессии, даже если не слышал разговора, всегда догадывается, о чем идет речь.

– Диссертацию?

– Меня.

Мама засмеялась, а Алешка снова направил разговор в нужное ему русло:

– Мам, а химия может все?

– Конечно, – гордо ответила мама. Так гордо, будто она была родной дочерью этой самой химии. – Все вокруг нас – это результаты разумных, управляемых человеком химических процессов.

И этот человек, конечно, наша мама.

– А как ими управлять? – спросил Алешка.

– А тебе зачем? – насторожилась мама.

– Интересно же!

Тут уж мама не могла устоять. А папа сказал:

– Ему все интересно.

Алешка на это – никакого внимания. Только пояснил свой вопрос:

– Вот, мам, вот есть какая-то вещь, которая не существует...

– Выражайся яснее, – попросил папа. – Как это? Вещь есть, но ее не существует.

Алешка опять – ноль внимания, увлекся. Но мама его поняла.

– Ты хочешь сказать: можно ли с помощью химии создать какое-то новое, несуществующее в природе вещество, так? Я правильно тебя поняла? Так вот: созданы, создаются и будут создаваться всегда миллионы новых веществ. С помощью химии.

– Табуретки, например, – сказал папа.

– В том числе, – сухо, поджав губы, отрезала мама. – Во всяком случае – краска для табуреток...

– А наркотики? – прервал Алешка.

– Что?! – взвыли в один голос мама и папа.

– Мне рассказывал один ученый, – спокойно продолжил Алешка, не заметив их паники, – что другой ученый уже почти создал такой наркотик, чтоб человек под ним терял волю.

– Все они такие, – зло сказал папа. – Я б этих ученых...

– Ну и зря! – воскликнул Алешка. – Вот был бы у меня такой препарат, я бы им всех накормил и внушил им: живите дружно.

– Препарата такого нет, – сказала мама. – И никогда не будет. «Живите дружно» – воспитывается тысячелетиями. Долго и упорно.

– И почти безрезультатно, – горько произнес папа. – Но ты, Алексей, идеалист. Попадет такой препарат в руки какого-нибудь негодяя, и он такое людям навнушает!

– В том-то и дело, – тихонько сказал Алешка. – Я вот знаю такого негодяя. Только не знаю, что он задумал. Чего он там хочет навнушать.

– Школу взорвать? – хихикнула мама, не догадываясь, как она недалека от истины.

А папа вдруг нахмурился и сказал Алешке:

– Ну-ка, взрыватель, пошли в кабинет, побеседуем.

– Побеседуем, – вздохнул Алешка, поднимаясь. – Только я тебе все равно ничего не скажу.

– Зато я тебе скажу! – пригрозил папа, пропуская его в кабинет и плотно прикрывая дверь.

Мы с мамой переглянулись.

После занятий меня отловил Бонифаций – он заведовал у нас всей постановочной частью предстоящего праздника – и попросил сбегать за нашим флейтистом, позвать на просмотр его сольного номера.

Я спустился в подвал, но тут путь мне преградил улыбающийся Волчков.

– Зайди-ка, – сказал он, кивая на дверь подпольной «химички». – Разговор есть.

Ничего угрожающего в его улыбке и словах не было. Оно было в его глазах – холодных и внимательных. Будто он выбирал этим взглядом самое подходящее на мне место, в которое лучше всего нанести добивающий удар.

Но я уже был готов к такому разговору. Да и Лешка мне посоветовал:

– Сознавайся во всем. Дурачком прикинься. У тебя получится.

Мы вошли в лабораторию. Ничего необычного здесь не было: столики, изъеденные химикалиями, вытяжной шкаф, пробирочки, колбочки, спиртовочки. Да в углу, на старой тумбочке, небольшой сейф, который Волчков забрал из учительской. Семен Михалыч не возражал, даже одобрил:

– Правильное решение. Вся эта пиротехника вроде боеприпасов. А боеприпасы должны быть под замком.

Значит, ничего необычного. Кроме того, что Волчков зачем-то запер дверь изнутри на щеколду. Интересно, подумал я, а зачем она, эта щеколда, вообще здесь нужна? Каким тайнам перекрывает выход?

Волчков прошел к столику, сел на него бочком, покачал ногой:

– Ну, как там наш Ладошкин?

– Лапушкин, вы имеете в виду? Поправляется. Только с памятью у него плохо. Эти гады ему память отшибли.

Волчков кивнул с усмешкой, достал из кармана бумажку, протянул мне.

– Ты писал? – Это была та злополучная формула из его тетрадки.

Я покраснел и смутился. Ах, как мне стало стыдно! И я грустно признался:

– Так точно.

– Зачем? Кто научил?

Жизнь научила, подумал я.

– Хотел на вашем уроке отличиться. У меня с химией плохие отношения. На подсказку рассчитывал. Вот и показал Евгению Ивановичу.

– А он? – Тут его глаза опять стали ледяными и прозрачными. – Подсказал?

– Не успел. Ему плохо стало.

– И он тебе ничего не сказал?

– Нет. Он стал доктора звать. Доктор прибежал, сделал ему укол, и он уснул.

– Доктор?

– Нет, Евгений Иванович.

– А кому ты еще эту записку показывал?

– Брату. Он сразу догадался, что это за формула.

Волчков так резко подался ко мне, что я даже отступил на шаг.

– Он догадался, что это формула для нового состава ракет к празднику.

– Сообразительный у тебя брат, – с облегчением вздохнул Волчков. – Давай сюда бумажку. И никому об этом не говори – это большой сюрприз к празднику. Вы все обалдеете.

Вот уж в этом я не сомневаюсь.

– Ладно, иди. – Он отодвинул защелку. – Да, а ты почему на борьбу не ходишь?

Я опять сказал правду:

– Я не люблю драться, Александр Павлович.

– Любить не обязательно, – сказал он веско, – а уметь нужно. – Тут он, конечно, прав. – Так что подумай.

Я вышел из лаборатории и, отдуваясь, вошел в каморку к флейтисту.

– Ты что, блин-картошка, – спросил Иван Кузьмич, – так запыхался? Бежал от кого? Или за тобой кто гонится?

– Бонифаций меня прислал. Он вас на репетицию зовет.

Иван Кузьмич уложил флейту в футляр, снял с доски-картинки ключ.

– Сколько их здесь! – сказал я. – Вы их не путаете?

– У меня порядок, – похвалился он. – Все с бирочками.

– И от лаборатории есть? – почему-то спросил я.

– А это непорядок. Александр Павлович ключик при себе держит. Да еще и посторонние у него бывают.

– Какие посторонние? – небрежно поинтересовался я. – Тоже химики?

– Уж и не знаю – химики они или как. Коробки какие-то таскают – то туда, то наружу.

– И на машину грузят, да? На иномарку?

– Уж и не знаю, на какую, а только грузят.

– Наверное, Александр Палыч излишки продукции в магазин сдает.

– Уж и не знаю – сдает, не сдает, а директору пожалуюсь.