Ленька Пантелеев - Пантелеев Леонид. Страница 33
- Позвольте! Это что-то не того!..
- Да, да. Правду говорю. Со всех фабрик рабочие - не только с Дунаевской, а и с Нобеля, и с Большой мануфактуры, и с Константиновского...
- Чепуха!
Ленька обернулся. Это слово, - кажется, первое за весь день - произнес белокурый молодой человек в клетчатой куртке. Бородач тоже повернул голову.
- Позвольте! Это почему же вы так выражаетесь: чепуха?!
- А потому, что вы - попросту говоря, врете!
- Вру?
- Да, врете.
- А вы что же - сомневаетесь?
- Вот именно. Сомневаюсь.
- Ах, вот как? Значит, по-вашему, выходит, - рабочие довольны большевиками?
Молодой человек молчит. Ленька видит, как на его загорелых скулах ходят, подрагивают желваки.
- Значит, я говорю, вы считаете, что рабочий народ стоит за большевиков? Так, что ли, выходит?
- Знаете что, дяденька... Идите вы к черту! - сквозь зубы говорит белокурый. И, отвернувшись, он достает из кармана кожаный кисет и начинает свертывать новую папиросу.
...Тем временем в подвал возвращаются один за другим и остальные разведчики. Никто из них ничего толком рассказать не может, но все в один голос заявляют, что восстание победило, что Советская власть в городе свергнута и что уже приступило к исполнению обязанностей какое-то новое "демократическое правительство".
- Послушайте, а что делается - там, наверху, в номерах? - спрашивает у одного из разведчиков Александра Сергеевна.
- Все в полном порядке, сударыня. Стекла выбиты, воздух чистый, за окнами, вместо соловьев, посвистывают пульки...
- А как вы считаете, - не слишком опасно будет подняться туда? У меня мальчик тяжело болен. Надо взять кое-что из гардероба...
- Гм... Не советую. А впрочем, дело вашей личной отваги.
- Мама... не ходи, - хрипит Ленька.
- Ничего, Лешенька. Посиди пять минуток. Я все-таки попробую, схожу.
- Мама, не надо, там же пули свистят!..
- Ничего, детка. Бог милостив. Как-нибудь. Я должна раздобыть хоть что-нибудь. Иначе ты окончательно простудишься.
- Давайте я схожу...
Это сказал молодой человек в клетчатом. Он вынул изо рта свой черный мундштук и без улыбки смотрит на Александру Сергеевну.
- Благодарю вас, - говорит она растроганно. - Вы очень любезны. Но ведь вам одному там все равно ничего не найти... Может быть, если вам не трудно, вы проводите меня? Все-таки мне будет не так страшно...
- Пожалуйста. Идемте, - говорит белокурый, поднимаясь с ящика.
...Мать уходит.
Ленька остается один, и в первый раз за этот день ему становится по-настоящему страшно. Чтобы не думать о матери, он старается внимательно слушать, о чем говорят вокруг. Но то, что он слышит, нисколько не умаляет его страха.
- Господа! Совершенно исключительные новости, - объявляет кто-то у входа в подвал. - Я только что был на улице и своими глазами видел последнюю сводку. Оказывается, восстанием охвачен не только Ярославль. Идут бои в Петрограде, в Москве, во многих городах Поволжья!
- Не может быть!..
- Я же вам говорю, своими глазами видел.
- А вы что, собственно говоря, восстание в Москве видели или сообщение об этом?
- Да... сообщение...
- Ведь вот Фомы неверные, - бормочет Ленькин сосед-бородач. Радоваться надо, а они - "чепуха" да "не может быть"...
- А что на улицах?
- На улицах еще не совсем спокойно. Постреливают. Но, по всей видимости, сопротивление большевиков уже сломлено.
- Да, да, сломлено, сломлено, - бубнит Ленькин сосед, и опять у Леньки появляется желание схватить этого человека за бороду.
Минуты идут, а мать не возвращается.
За Ленькиной спиной кто-то взволнованным, дрожащим и даже всхлипывающим голосом говорит:
- Простите, но это гадко! Это ужасно! Я не могу забыть. У меня до сих пор в глазах эта сцена!..
- На войне, как на войне, уважаемый!
- Извините! Нет, извините! Это не война. Это называется иначе. Это убийство из-за угла.
- Ну, знаете, советовал бы вам все-таки выражаться поосторожнее!.. Проявление патриотических чувств народных масс называть убийством!..
- Да, да! И повторю, милостивый государь... Я старый русский интеллигент, старый земский деятель, ни малейших симпатий к большевикам не питал и не питаю, но я должен вам сказать, что это - убийство, подлое, гнусное, грязное убийство...
- Простите, о чем там речь? - спрашивает кто-то.
- Да видите ли, с председателем Ярославского исполкома Закгеймом не очень, так сказать, гуманно поступили. Казнили на улице без суда и следствия.
- Да... Казнили... Но как, как? Выволокли из квартиры на улицу, полуодетого, и зонтиками, зонтиками - по голове, по спине, по лицу... Молодые женщины, дамы, интеллигентные, миловидные...
- Эй, вы! В пенсне! Довольно вам разводить истерику! - кричит кто-то из дальнего угла.
Ленька сидит с ногами на ящике, ежится, кутается в мамино пальто и, зажмурившись, представляет себе эту страшную картину: полуодетого, сонного человека выталкивают, выволакивают на улицу, и нарядные дамы бьют и насмерть забивают его летними кружевными зонтиками...
Бородатый Ленькин сосед расстегнул саквояж, расстелил на коленях салфетку и с аппетитом, не спеша поедает толстые бутерброды, макает в бумажку с солью облупленные крутые яйца, пьет из бутылки молоко. Ленька уже давно хочет есть, но почему-то на эти бутерброды, яйца и молоко он смотрит с отвращением.
"Мама!.. Где же мама? Куда она пропала?"
И словно в ответ на этот вопль его души, где-то в дальнем углу подвала раздается знакомый глухой и встревоженный голос:
- Лешенька! Сынок! Мальчик! Где ты?..
- Здесь я!.. Мамочка, мама!.. - кричит он и чувствует, что голос его срывается...
Александра Сергеевна с трудом проталкивается к нему. В руках у нее одеяло, подушки и крохотный узелок с вещами.
- Почему ты так долго? - бормочет Ленька. - Где ты была? Я уж думал...
- Ты думал, маленький, что меня убили? Нет, мой дорогой, слава богу, как видишь, я жива. Но, представь себе, какой ужас, - пока мы с тобой сидели тут, нас дочиста обокрали!..
- Кто?!
- Откуда же я знаю, кто? Нашлись какие-то бессовестные, бессердечные люди, которые воспользовались несчастьем ближних и унесли буквально все, что было в номере. Осталась только всякая мелочь на туалете - гребенка, пудреница... немножко провизии... Да в шкафу я разыскала, на счастье, твои штанишки и сандалии.