Тропою разведчиков - Данилевская Нина Владимировна. Страница 33

Наступила ночь, душная и тревожная. Со склонов гор над заповедником взлетали осветительные ракеты, озаряя верхушки деревьев мертвенным зловещим светом.

Уже больше часа Балашов полз один.

Изредка поблизости слышались шаги патрульных, Миша вжимался в землю, сливаясь с темнотой ночи. От земли пахло прелыми листьями, хвоей, смолой. Это были родные запахи, запахи леса. Миша вновь ощупывал перед собой землю и полз вперед.

Вдруг Балашов замер. Где-то совсем близко разговаривали:

— Курт, сигаретте!

— Битте, Карл!

Вспыхнул огонек зажигалки. Прямо перед собой Миша увидел двух солдат. Он осторожно нащупал за пазухой гранату. И, пока солдаты курили, сидя на поваленном дереве, Миша почти перестал дышать. Наконец они поднялись и осторожно пошли вниз. Миша двинулся дальше.

Потянуло дымом. За деревьями замелькали отблески огня. Не отрываясь от земли, Миша, как гусеница, вполз в колючие кусты, окаймлявшие большую поляну, на которой горели костры. То там, то здесь вспыхивали красные светлячки сигарет.

В неверном свете костров мелькали черные силуэты: немцы ставили плащ-палатки. Где-то поблизости рубили ветки, доносились негромкие голоса.

Прямо перед Мишей, метрах в пятидесяти, горел костер. Длинные тени сидящих у огня плясали на поляне. Они то укорачивались, то становились еще длиннее, теряясь в густых зарослях.

Чем дольше Балашов наблюдал, тем больше убеждался в том, что две тени принадлежат офицерам. Один из них что-то рассматривал, судя по всему — карту. В некотором отдалении сидели еще трое — очевидно, солдаты.

Тот, кто рассматривал карту, встал, и Миша отчетливо увидел силуэт сумки. Офицер сложил бумаги и повесил сумку через плечо.

— Только бы не ушел, не ушел! — стиснув зубы, молил Миша. У него не было ясного плана, но он понимал, что офицера с сумкой упускать нельзя.

Один из солдат, сидевших поодаль, встал и принялся разматывать сверток, похожий на рыбацкие сети. Миша вдруг понял: предмет, похожий на сети, — обыкновенный гамак. Лагерь стихал. Офицер с сумкой отдал последние распоряжения и ушел спать в свой гамак. Миша видел, как денщик укрывал его плащом. Остальные улеглись у костра, подстелив плащ-палатки.

Еле слышно шумел лес. Где-то настойчиво и однообразно кричала ночная птица, будто предупреждая партизана, чтобы он не забыл...

«Что я забыл?» — думал Миша и снова ощупывал пояс, проверял гранаты.

На поляне шагал часовой. Он ходил будто заведенный: десять размеренных шагов вправо, поворот, десяти размеренных шагов влево и снова поворот.

Часовой расхаживал между костром и Балашовым. Гамак висел дальше. Нечего было и думать, что к нему удастся подползти незамеченным. Миша решил обогнуть поляну и зайти к гамаку с противоположной стороны. Это было невероятно трудно — проползти такое большое расстояние. Миша пополз. Скоро стало ясно, что самое трудное еще впереди.

До гамака было на глаз шагов пятьдесят. До костра, за которым ходил часовой, — еще около двадцати. Теперь на фоне костра гамак виднелся совершенно отчетливо Было видно и другое: между гамаком и Балашовым стояла палатка. Раньше за костром она была незаметна. Обогнуть ее издали невозможно — по сторонам светились еще костры.

^{Офицер встал, и Миша отчетливо увидел силуэт сумки.}

Миша задумался. Если он раньше не видел этой палатки из-за костра, значит, сейчас он не виден часовому. И действительно, тот исчезал всякий раз, когда оказывался на одной линии с Балашовым и костром. Свет костра ослеплял. То, что делалось за пламенем, оставалось скрытым и для Балашова, и для часового. Значит, нужно ползти прямо на свет костра, пользуясь моментами, когда часового заслоняет пламя.

Миша понимал, что первую половину пути палатка будет заслонять его от часового. Значит, пока самое главное — не разбудить спящих в палатке. И Миша осторожно выполз из кустов. Прижавшись к земле, он стал ладонями нащупывать все, что могло хрустнуть или зашелестеть. Опавшие прошлогодние листья чуть-чуть повлажнели от скудной ночной росы и не шуршали.

За полчаса он дополз до палатки. Прислушался. В палатке было тихо. Все спали. Короткий отдых, и Балашов снова пополз.

Ползти приходилось урывками, когда часовой скрывался за ярким пятном света; как только он показывался из-за костра, Миша плотно вжимался в землю.

Балашов прополз всего пятьдесят метров, но ему казалось, что прошла целая жизнь. И когда, наконец, Миша очутился перед гамаком, он почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым.

Но он быстро пришел в себя. Он думал только о том, что будет сейчас делать.

Миша ввинтил в гранаты запалы и разложил их тут же в траве под гамаком. Расстегнул кобуру и медленно, миллиметр за миллиметром, взвел курок. Сунул пистолет за пазуху. Вытащил из ножен знаменитую финку. Затем закрыл рукой глаза, чтобы привыкнуть после костра к полной темноте. И только после этого перевернулся на спину. Гамак висел невысоко, примерно в метре от земли.

Миша увидел сумку — не всю, а ее край. Для верности он осторожно просунул сквозь сетку палец и провел по гладкой кожаной поверхности. Нечего было и думать овладеть сумкой, прорезав гамак: сумка была надета через плечо офицера, а до ремней ножом не дотянуться.

Оставалось единственное. Выждав момент, когда часовой вновь скрылся за догоравшим костром, Миша бесшумно выпрямился и наклонился над спящим. Он коснулся сумки и ощупью принялся искать ремень... Наконец нашел и легонько провел по нему лезвием финки. Второй конец ремня уходил под плащ, которым был укрыт немец. Миша слегка потянул. Ремень чуть-чуть поддался. Миша потянул еще раз. Ровное дыхание спящего перешло в тонкий прерывистый свист. Свист оборвался на высокой ноте. Пробормотав что-то невнятное, офицер перевернулся, придавив сумку.

Дыхание эсэсовца снова стало спокойным и ровным. И Миша опять легонько потянул сумку. В ту же секунду офицер спросил ясным, совсем не сонным голосом:

— Вер ист да? (Кто это?)

— Сумку! — сказал Миша от неожиданности. — Пусти сумку, гад!

Офицер рывком приподнялся и торопливо зашарил у пояса. Миша изо всех сил рванул сумку и выстрелил в упор...

— Ждем еще четверть часа, — сказал Демин, когда стрелки часов показывали два.

Моряки молчали. Взрывы — один за другим два взрыва гранат, потом третий — прозвучали почти час назад. И сразу же — бешеная стрельба.

— Еще пять минут, — сказал Демин, глядя на неумолимые стрелки.

Пять минут прошло. Пять бесконечно тянувшихся минут.

— Еще три, — упрямо сказал Демин. — Еще три минуты.

Наконец он поднялся:

— Больше ждать нельзя...

В ответ что-то зашуршало, и из кустов послышался голос Миши:

— И не надо, клянусь жабрами акулы!..

Оба разведчика стояли радостные и возбужденные.

— Рванул сумку, — захлебываясь словами, рассказывал Балашов, — ударил из пистолета в упор и за гранаты. Кормовая, огонь! Одна! Вторая! Подарок фюреру от партизана Миши! Фрицы прямо взбесились. Ну, я ставлю паруса и ходу! Сначала иду параллельным курсом, рядом с фрицами. Потом чувствую, что нам не по пути, поворот фордевинд и жму курсом на Ваню Доронина. Добежал, а Полтора-Ивана из главного калибра ка-ак по ним шарахнет! Чтоб мне не видать Чер... — хотел закончить Миша свой рассказ, но вдруг осекся и замолчал.

— Ну, чего же ты? — спросил из темноты Демин.

В голосе его не было и тени насмешки, но Миша тихо и смущенно ответил:

— Да я ничего. Просто мне лес... ну все равно, что вам Черное море!..

Через час начнет светать, а от Демина никаких известий. Всю ночь никто не сомкнул глаз. Всю ночь комиссар просидел, прислонившись спиной к дереву.

Близился неумолимый рассвет, а с рассветом... Кто знает, что он принесет?

Очевидно, с рассветом волна гитлеровцев двинется дальше, к огневым точкам на склонах Чатыр-Дага. А что потом — неизвестно.