Дневник Джанни Урагани - Бертелли Луиджи "Вамба". Страница 28

Там я отломал кончик пера – получилась отвёртка. С помощью этой отвёртки я открутил болты у обоих пенсне и вставил стёкла Амброджо в золотую оправу синьора Венанцио, а стёкла синьора Венанцио – в стальную оправу Амброджо, а потом закрутил все винтики обратно.

Я так живо с этим управился, что смог положить обе пары пенсне на место, так что ни Амброджо, ни синьор Венанцио ничего не заметили.

Мне не терпится посмотреть, чем кончится дело, вряд ли такую хитрую придумку сочтут низкопробной.

18 января

Я всё чаще размышляю о том, как сложно мальчишкам предвидеть последствия своих действий, ведь даже самая невинная шутка может вызвать неожиданные сложности, которые даже взрослым не предугадать.

Итак, вчера вечером Амброджо, усевшись за свой стол и нацепив пенсне, вдруг удивлённо поднял брови, снял пенсне, повертел в руках, рассмотрел со всех сторон, несколько раз подышал и тщательно протёр своим синим клетчатым носовым платком, водрузил обратно на нос… и как заголосит:

– Господи Боже! Что за чертовщина? Я ничего не вижу… Ах, это, наверное, последствия вчерашнего испуга! Видать, я серьёзно болен… Бедный я, бедный! Мне конец…

И он пошёл жаловаться Маралли и отпрашиваться из конторы, чтобы бежать скорее в аптеку, ибо силы его покинули и наверняка с ним что-то серьёзное.

Это первое. А второе последствие ещё сложнее и загадочней.

После завтрака синьор Венанцио уселся в кресло почитать, как обычно, «Вечернего курьера», который почему-то приходит утром; но стоило ему надеть пенсне, как он запричитал:

– Ой?ой?ой, в глазах помутилось… Ой?ой?ой, я слепну… У меня кружится голова… Ну вот, приехали! Ради бога, пошлите скорее за доктором… и за нотариусом, умоляю! Нотариуса!

В доме начался переполох. Маралли прибежал к дяде и приставил рожок к его уху:

– Держитесь, дядя… Я здесь, с вами, не бойтесь ничего! Я обо всём позабочусь… Не волнуйтесь, это просто обморок…

Но синьор Венанцио закрыл глаза и дрожал всё сильнее и сильнее.

Пришёл доктор, осмотрел его и сказал, что состояние больного безнадёжно.

Услышав эту новость, Маралли побледнел, потом покраснел и, не в силах устоять на месте, всё суетился и повторял:

– Дядя, держитесь… Я здесь, с вами!

Чтобы положить конец этой трагической сцене, я сбегал в приёмную и схватил пенсне Амброджо (которое он вчера оставил на столе), чтобы отнести синьору Венанцио и чудесным образом излечить его. Но дверь к нему оказалась закрыта, а снаружи стояли мой зять и Вирджиния.

Маралли был в хорошем расположении духа, и я услышал его слова:

– Он сказал нотариусу, что это минутное дело… понимаешь, это хороший знак, значит, наследников мало…

А когда я схватился за ручку двери, он сказал мне:

– Туда нельзя. Там сейчас нотариус… он составляет завещание…

Вскоре Маралли удалился в свой кабинет, потому что пришёл посетитель, Вирджиния тоже ушла, наказав мне ждать, когда выйдет нотариус, и сразу же доложить ей.

Но когда нотариус вышел, я вместо этого вошёл к синьору Венанцио, взял рожок и прокричал ему в ухо:

– Не слушайте доктора! Вы просто испугались, потому что ваше пенсне вам больше не подходит… У вас всего лишь слегка испортилось зрение. Примерьте-ка пенсне Амброджо, оно сильнее…

И, нацепив старику на нос пенсне, я сунул ему «Вечернего курьера». Синьор Венанцио, убедившись, что видит, как раньше, тут же успокоился, потом повертел в руках обе пары пенсне, обнял меня и сказал:

– Мой мальчик, ты просто чудо! Ты такой смышлёный для своих лет, из тебя точно выйдет что-нибудь путное… А где мой племянник?

– Он ждал тут под дверью, но потом ушёл в свой кабинет.

– И что он говорил?

– Говорил, это хороший знак, раз разделаться с нотариусом для вас минутное дело, значит, наследников мало.

Тут старик так расхохотался, как, думаю, никогда в жизни не хохотал, потом отдал мне золотое пенсне, которое я у него выпросил, раз ему больше не нужно, и сказал:

– Лучше не придумаешь! Теперь я жалею только об одном: что после своей смерти не смогу присутствовать на чтении завещания… Я бы лопнул от смеха!

Вернулся Амброджо, очень встревоженный: доктор сказал ему, что у него острая неврастения, и велел бросить курить и соблюдать постельный режим.

– Подумать только, – сокрушался бедняга, – я же не могу выполнить ни то, ни другое предписание! Как я могу соблюдать постельный режим, если мне надо зарабатывать на жизнь? И как я могу бросить курить… если в жизни не выкурил ни одной сигареты?

Но я нашёл выход из положения, протянув ему золотое пенсне синьора Венанцио со словами:

– Примерьте-ка это пенсне, вот увидите, неврастению как рукой снимет…

Как же обрадовался Амброджо! И всё спрашивал: «Как? Почему?», но я отрезал:

– Это пенсне мне дал синьор Венанцио, а я дарю вам. Носите, и всё тут!..

19 января

Маралли со вчерашнего вечера в отвратительном настроении.

Сначала он рассердился на меня за то, что я не сообщил ему, как было велено, что нотариус вышел из комнаты синьора Венанцио, потом он очень обеспокоился загадочным исцелением своего дяди, таким неожиданным и беспричинным, ведь доктор говорил, что дело плохо.

А сегодня с утра он вообще стал мрачнее тучи и ужасно отругал меня за то, что я бросил в камин его старую драную папку, всю в чернильных пятнах, и вместо неё подложил новую, позолоченную и опрятную. И это благодарность за такой любезный подарок!

Как я понял, в его старой папке хранились важные бумаги и документы, которые касались судебного процесса, и теперь Маралли не знает, что и делать без них…

К счастью, мне пора было в школу, и я оставил его отводить душу на Амброджо.

Когда я вернулся, Маралли был ещё мрачнее, чем утром.

Синьор Венанцио уже рассказал моему зятю, как я исцелил его, дав ему пенсне Амброджо, а Амброджо рассказал, как его спасло пенсне синьора Венанцио.

– Я хочу немедленно узнать, в чём дело! – сказал Маралли, сверля меня взглядом.

– А я-то тут при чём?

– При том. Почему дяде не подходит больше его пенсне, а подходит пенсне Амброджо? И почему Амброджо подходит пенсне дяди Венанцио?

– Хм! Надо спросить у окулиста…

Но тут вошёл Амброджо и воскликнул:

– Я всё понял! Смотрите: видите, эту царапину на стекле? Ну вот, теперь всё объяснилось… Это мои собственные стёкла, только вставленные в золотую оправу вашего дядюшки… Кто это сделал?

Маралли взревел и хотел схватить меня за шиворот, но я увернулся и убежал в свою комнату.

Неужели поменять две пары пенсне стёклами – тоже низкопробная шутка?

Кто же мог предвидеть, что эта шутка так напугает синьора Венанцио и Амброджо?

Я же не виноват, что врачи решили, что один при смерти, а у другого острая неврастения?

Я уже битый час торчу взаперти в комнате. От скуки я соорудил удочку из палки, нитки и загнутой булавки и ловлю бумажных рыбок в своём тазике для умывания…

20 января

Сегодня утром Вирджиния заступилась за меня перед Маралли и уговорила его не отправлять меня домой, как он грозился.

– Но смотри у меня, – сказал он Вирджинии, – пусть ходит по струночке! Я уже пожалел, что столько сделал для него, и теперь всего одна капля может переполнить чашу моего терпения!

21 января

Какая там капля! В чашу терпения моего зятя, которая и так грозила переполниться, хлынул настоящий поток… Даже не знаю, с чего начать.

Я должен бы рыдать от горя, рвать на себе волосы от отчаянья… но бед, которые разом обрушились на мою голову, так много, что я совсем одурел, мне кажется, это сон…