Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна. Страница 37
Когда же, спутав все карты Данцигера, на помощь узникам пришла Красная Армия, уважаемый всеми мученик Берёзы Мартын Ткачук переехал в советский Львов. Здесь его нашли берлинские хозяева и установили с ним связь.
Ивасик, наигравшись за день на свежем воздухе, крепко спал. Ручонки раскинулись на подушке, ножка высунулась из-под одеяла и повисла на краю кровати. Оксана подошла к сыну, укрыла его, убрала со лба упрямую прядь волос и в задумчивости проронила:
— Как он похож…
Глаза её встретились с глазами мужа. Большие, честные, они смотрели с портрета, как живые. И всё в родных чертах мужа дышало энергией, силой. Чужой казалась только едва уловимая скорбная улыбка. Она острым укором отозвалась в сердце молодой женщины.
В комнату влетел Олесь с пунцовыми от мороза щеками. Он хотел сказать, что подмёл снег на лестнице, прочистил дорожку до самой калитки, но, увидев слёзы, стоявшие в глазах Оксаны, не проронил ни слова! Подошёл к ней, обнял.
— Не плачьте, тётя Ксана… Я только летом поеду к дедушке, а после приеду. Я всегда буду вам всё делать, помогать…
Часы пробили шесть вечера.
— Пора идти, — спохватилась Оксана.
— Такой снег, а вдобавок ещё и здорово скользко, — забеспокоился мальчик. — Не надо сегодня ходить. А, тётя?
— Нельзя, голубь мой, — Оксана ласково провела рукой по вихрастым волосам племянника. — Девочки будут ждать. Кружок наш готовит вышивки для выставки ко дню Красной Армии. А до праздника осталось всего одиннадцать дней.
— Тётя, а вы возьмёте на праздник в детский лом меня и… ну, Ивасика и Петрика, а ещё Василька…
— И Йоську, и Медведя? Да? — улыбаясь, перечислила Оксана.
— Ага.
— Всех возьму.
С этими словами, не глядя в зеркало, тётя надела свою шерстяную вязаную шапочку и пальто с пушистым меховым воротником.
— Ровно в девять, как всегда, я буду дома, Лесик. Никому чужому дверь не открывай.
— Я знаю, — деловито кивнул Олесь.
Мальчик запер за тётей дверь.
Из низко нависших туч снег больше не сыпался. Задумавшись, Оксана даже не заметила, как дошла до Курковой улицы, сейчас заснеженной и безлюдной, похожей на аллею парка. В конце этой улицы был детский дом, куда направлялась Оксана.
— О, пани Магда! Как я рад вас снова видеть, — вкрадчиво произнёс чей-то мужской голос за спиной Оксаны.
Тревожно сжалось сердце. Не оглядываясь, Оксана ускорила шаг.
— Пани Магда меня не узнает? — назойливо прозвучал тот же голос над самым ухом Оксаны.
Она подняла голову и с изумлением посмотрела на незнакомца в чёрном пальто и шляпе.
— Меня не зовут Магдой… Вы обознались…
Незнакомец решительно взял её под руку и тихо рассмеялся.
— Так-таки пани Магда меня не узнает?
— Не смейте ко мне приставать! — протестующе вскрикнула Оксана.
— Не надо сердиться, пани Магда, не надо сердиться! Вспомните о добрых прошлых временах, когда вы стояли за буфетной стойкой в баре «Тибор»…
Внимательно посмотрев в лицо незнакомцу, Оксана узнала коммерсанта Казимежа Войцеха.
— Дёшево же вы цените свою жизнь, если отважились опять появиться во Львове, — с оттенком издёвки проговорила Оксана.
— Говорят, риск — благородное дело…
Они остановились в сквере под каштанами.
Данцигер оглянулся и убедился, что по соседней аллейке прогуливается, страхует его бывший тайный агент дефензивы маклер Антонюк, зорко наблюдая за улицей.
А между тем. Антонюк не так уж зорко следил за улицей, как это казалось его шефу. Внимание Антонюка скорее было поглощено разговором Данцигера с секретаршей горсовета. Однако, несмотря на все старания, ему не удавалось расслышать ни единого слова. Приходилось лишь смутно догадываться о результатах переговоров по жестам и мимике собеседников.
Лицо шефа выражало удивление, злобу, огорчение. Заметно было, что гнев борется в нём со страхом.
«Да, видно, нелегко шефу уломать секретаршу, — злорадствовал в душе Антонюк. — Ха-ха, отказывается от денег? Господи, что это?.. Какая неосторожность!.. Вот психопат… Неужели собирается её пристрелить?.. Слава Иисусу, взял себя в руки… Будто бы опять мирно беседуют… Так, взяла от него деньги… Да, конечно, когда золото льётся тебе в карман, зачем от него отказываться?»
Антонюк отважился подойти поближе. И тут до его слуха отчётливо донёсся обрывок фразы, брошенной Данцигером:
— Завтра в девять вечера в кафе напротив Бернардинского костёла.
Она ответила:
— Хорошо, я буду ждать.
И обменявшись почти ласковыми улыбками, они простились.
Выждав, пока секретарша скрылась за углом, Данцигер быстро приблизился к Антонюку и коротко проронил:
— Ступайте, я сам за ней прослежу.
Не теряя ни минуты, Данцигер устремился вслед за секретаршей, но, сделав пару шагов, как бы вспомнил что-то, вернулся и быстро распорядился:
— Сегодня к девяти сгружайте снег в люк на Замковой…
Оксана торопливо шла, сжав губы, как человек, которому во что бы то ни стало нужно сдержать крик или стон. А душа её кричала: «Никогда!.. Ни за какие деньги, мерзавец, тебе и тем, кому ты служишь, не удастся засосать меня в своей трясине… Это вы отняли жизнь у моего Степана!.. Отняли отца у моего ребёнка!.. Теперь вам понадобились новые жертвы? Благодетели… на деньги вы не скупитесь… Платите убийцам щедро… Но вам меня не завербовать!..»
Перед парадным детского дома она замедлила шаг.
«Может быть, пойти сейчас?..»
Оглянулась. Никого не заметила. Лишь две женщины куда-то спешили по противоположной стороне улицы.
И всё же переборола себя:
«Нельзя делать глупостей. Надо действовать осторожно».
Быстро вошла в парадное.
Дети любили Оксану. Чуткие, отзывчивые, они сразу заметили озабоченность на лице своей руководительницы. Притихли. Каждая девочка с ещё большим усердием склонилась над вышивкой.
В девять вечера Оксана уже сидела в кабинете перед человеком в военной форме с тремя шпалами на петлицах. У него были седые виски и строгое лицо. Перед военным на письменном столе лежала солидная пачка сторублёвок.
— А может быть, я поступила неосмотрительно, что взяла у него эти деньги? — с сомнением заключила Оксана.
Взгляд проницательных глаз военного, сперва испытующе и даже сурово глядевший прямо в глаза Оксане, постепенно смягчался. В её чистосердечном рассказе он не уловил и тени той душевной надломленности, какая нередко бывает у людей, проживших трудную, беспокойную, не всегда верную жизнь.
Военный, который по возрасту мог быть отцом Оксане, мягко наставлял:
— Вы поступили правильно. Завтра в назначенный час будьте в кафе. Ведите себя так, как вела бы себя когда-то Магда из бара «Тибор». Он должен совершенно не сомневаться в вас. Это главное. Ничего не бойтесь, никакого зла он вам причинить не сможет. Вас постоянно будут охранять наши люди. А сейчас я вам дам провожатого.
— Нет, спасибо, зачем? Мне недалеко.
— Вы твёрдо уверены, что за вами никто не следил?
— Да, я была очень осторожна, — тоном глубокого убеждения заверила Оксана.
— Ну что ж, если так, пожелаю вам доброй ночи.
Выйдя на морозный воздух, Оксана быстро перешла улицу в том месте, где она была менее всего освещена, едва не угодив под лошадь, запряжённую в крестьянскую телегу.
— Тю, шалена жинка! — сердито раскричался бородатый возница, привстав на козлах и туго натянув вожжи. — Аж в грудях захолонуло от страха! Лезут тут всякие под конские копыта…
Сбежались любопытные.
— Кого задавили?
Оксана, не желая привлекать к себе внимания, забежала в первое попавшееся парадное и этим спаслась от мечущего громы и молнии бородача.
Часы на башне пробили четверть одиннадцатого, когда Оксана минула тёмную каменную громаду костёла Марии Снежной и свернула в узкую улочку, карабкающуюся наверх. Это была одна из самых древних улиц, тускло освещённая редкими газовыми фонарями.
Оксана замедлила шаг и оглянулась. Ещё не так то поздно, а вокруг — ни души!