Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна. Страница 39
— Дедушка, нам уже пора. У тебя скоро лекция. А мне нужно подготовиться, я сегодня выступаю в нашем подшефном детском доме, — выручила Петрика Стефа.
— Да, да, — засуетился профессор, беря с кресла свою серую велюровую шляпу. — Но я надеюсь завтра нас послушать, друже мой, — обратился старик к Петрику. — Вот, Юрий меня уже пригласил.
Когда профессор и его внучка ушли, Юра взял аккордеон. Не прошло и часа, Петрик превосходно знал новую песню и смело мог завтра выступать.
Под вечер Петрик забежал к Васильку, чтобы взять его с собой на праздник в детский дом.
— Какой ты нарядный, Петрик! — сразу заметили все сестрёнки Василька.
Петрик покраснел, но, разумеется, не сказал им, что на вечере будет Стефа. А это он для неё так начистил туфли и даже намазал волосы бреолином.
— Да что ты копаешься, словно курица! — торопил Василька Петрик. — Опоздать можно!
— А как меня туда не пустят? — беспокоился Василько.
— Пустят… Мой татко… вот забыл, как оно называется. Ну… о — шеф! Он от железнодорожников там шеф. Нас пустят…
— А что это шеф?
— Ну той… Ну, как батько всем сиротам.
— Обманывай!
— А вот и не обманываю. Весь узловой комитет им шеф. Много придёт шефов… И потом — мы тимуровцы, нас везде пустят.
Последнее было убедительнее всего, и Василько заторопился.
Прежде чем надеть новые башмаки, Василько хорошенько помыл под краном ноги. Поставив под кран голову, он долго, старательно мыл уши, потому что вчера Юра сделал ему замечание. (И как он всё это подмечает!). Ну, что правда, то правда, обижаться не приходится. Уши Василько не очень-то привык мыть.
Йоськи дома не оказалось. Пришлось идти без него.
В детском доме друзей встретил Олесь. На рукаве его беленькой рубашки алела повязка с надписью: «Дежурный», и по лицу Олеся было заметно, что он горд тем, что дежурный.
Первым делом Олесь повёл друзей показать им столярную мастерскую.
— Знаменито! — восхищённо прошептал Василько, заходя в большую комнату, где в шесть рядов стояли новенькие станки. Пахло стружками и лаком. Инструменты были аккуратно разложены на полках, а натёртый паркетный пол сверкал как лёд на катке.
— Я уже здорово научился строгать рубанком, — не утерпел и похвастался Олесь.
Потом мальчики зашли в комнату с множеством разных кукол и других игрушек. Тут же стояли маленькие ванночки с какой-то белой массой, краски. На столах лежали альбомы с рисунками.
Василько взял в руки одного зайца.
— Это ребята делают для самых маленьких, — пояснил Олесь.
— Неужели сами делают? — недоверчиво спросил Василько. — Точнёхонько, как в магазине продаются…
— У нас тут и платья и ботинки — всё сами ребята шьют. Во, гляди на мне ботинки — это мне пошили хлопцы из старшей группы…
Олесь показал друзьям спальни. В каждой из них ровненько, как по линеечке, стояло по пять-шесть никелированных кроваток с одинаковыми голубыми покрывалами. На окнах — вазоны с цветами, на стенах — хорошие картины в багетовых рамах.
— Хорошо тут. Скажешь нет? — шепнул Василько Петрику.
— Ещё бы!
Из окна, охваченная пламенеющим закатом, совсем близко виднелась Песчаная гора. На склоне её бегали две девочки в пёстрых платьях. Около них паслась коза.
До мальчиков донеслись рукоплескания.
— Уже началось! — спохватился Олесь.
И они, перепрыгивая через ступеньки, побежали по лестнице вниз.
В зале было полно. Кое-кто из мальчуганов даже примостился на подоконниках.
Среди одинаково одетых гости выделялись. И Петрик сразу увидел отца, сидящего рядом с монтёром, которого встретил сегодня утром на Замковой улице.
— Гляди, вон Стефа, — шепнул Олесь, показывая глазами на первые ряды.
Ганя, Стефа и Юра сидели рядышком. Но мальчики к ним не подошли, а остались стоять у входных дверей.
Никогда в своей жизни Петрик и Василько не видели представление кукол.
Когда закрылся занавес, Петрик, Василько и Олесь хлопали до боли в ладошах.
После пьесы на сцену вышел мальчик и продекламировал стихотворение. Вслед за ним выбежало несколько пар танцоров в украинских костюмах. Они закружились в весёлом гопаке. Потом маленькая девочка спела трогательную колыбельную песенку, держа в руках куклу. Но вот высокая женщина с пышной причёской объявила, что их гость прочтёт стихотворение великого немецкого поэта Генриха Гейне.
На сцену вышел Юра.
Нахохлившись, Мартын Ткачук, поглядывая на Ковальчука, пробурчал:
— Гейне… А не лучше бы Тараса Шевченко?
Нет, Юра не принял позу, выставив одну ногу вперёд, как это сделал до него мальчик, читая поэму. Слегка волнуясь, чуть срывающимся голосом он негромко начал:
— Юра читает моё любимое… — шепнула Стефа на ухо Гане. А мальчик продолжал гневно и гордо:
— Ничего не скажешь, здорово читает, — похвально отозвался Мартын Ткачук.
— Тихо, друже, — сжал руку своему соседу Ковальчук. — Мешаешь хлопцу.
В голосе Юры теперь уже слышалась и горечь, и мужество, подобное набату, зовущему на подвиг.
Юре долго-долго аплодировали.
Какой-то малыш — о, да это ж Ивасик, братишка Олеся! — вышел на сцену и, едва удерживая в руках большой букет, передал Юре. После этого малыш с достоинством поклонился публике и важно зашагал за кулисы.
Это всех очень рассмешило. Ему тоже принялись аплодировать.
Женщина в вышитом платье объявила, что Стефа Квитко исполнит на рояле вальс композитора Шопена.
В зале захлопали в ладоши. Олесь взглянул на Петрика и увидел, что тот отчаянно кусает губы.
Петрик действительно волновался. Он никогда ещё не слышал, как она играет. А вдруг забудет, что надо играть? Засмеют…
Стефа в белом платье с оборочками легко поднялась по лестнице на сцену, улыбнулась и уверенно села на круглый стул у рояля, положив руки на клавиши.
Сначала она играла тихо, плавно, словно с грустью о чём-то рассказывала, а потом вдруг неожиданно по залу рассыпалась звонкая трель.
Петрик не представлял себе, что так красиво можно играть.
Стефа ещё сидела за роялем, когда на сцену вышла та маленькая девочка, что в начале концерта пела колыбельную песню, и подала исполнительнице букет гвоздик.
Можно было подумать, что это Петрику подарили цветы, так он сиял от радости.
Все громко хлопали в ладоши, но громче всех, разумеется, аплодировал Петрик.
По дороге домой Стефа попросила Петрика нести цветы. И он их нёс, как бесценный клад. Несколько гвоздик Стефа подарила Петрику, прощаясь с Ковальчуками около старинной пороховницы.
Прибежав домой, Петрик поставил цветы в свою кружечку, из которой пил чай. Дарина только плечами пожала. Прежде она что-то не замечала за сыном такого пристрастия к цветам.