Война за погоду - Прашкевич Геннадий Мартович. Страница 8
Откинув крышку ящика, Вовка увидел рацию.
Тут же лежали наушники, пищик, аккуратно свернутый бронзовый канатик антенны, батареи. И целых четыре коробки спичек «Авион».
«Рация…»
Вовка застыл.
Рацию просто так не бросят.
Значит, это что-то вроде резервной станции.
Значит, в любой момент сюда могут явиться люди.
И вообще… Я только немножко согреюсь, а потом отправлюсь на метеостанцию…
– Совсем немножко… – повторил он вслух.
А сам уже качал поршень примуса, негнущимися пальцами зажигал спичку.
«Трус… А хотел на берегу прятаться… А сам даже без рукавичек… И сразу в слезы…»
Сын полярников, Вовка отлично знал, что такое зима, как падает зима на острова Арктики. Никакого этого медленного угасания природы. Не падает листва с деревьев, не жухнет, свертываясь в ветошь, трава, потому что нет ни травы, ни деревьев. Просто однажды над голой тундрой, над безлюдными островами, над мертвым проносным льдом начинает мелко бусить дождь, недобрая синевица ложится по краю неба, а ночные заморозки стеклят ручьи, промораживая воду почти до дна…
Примус шипел, в палатке теплело.
С прогнувшегося тента сорвалась мутная капля.
Я только отдохну немножко, подумал Вовка, но злобно рыкнул у входа Белый. И сразу залились, взвыли в ответ чужие собачьи глотки.
Не веря себе, Вовка рванул на себя брезентовую полу, полез головой вперед.
И увидел чужую упряжку. А на нарте вцепившегося в деревянный гнутый баран, бородатого незнакомого человека.
Глава четвертая
КЛОЧЬЯ ТЬМЫ, ПЛЫВУЩИЕ В ВОЗДУХЕ
13
Бороду незнакомец забрал в ладонь.
И так рявкнул на собак: «Гин!», что даже Белый заткнулся.
Малица на бородаче показалась Вовке поношенной, и еще поразил Вовку малый рост. При таких мощных плечах бородач должен был оказаться раза в два выше! С каким-то непонятным испугом, даже оглянувшись, бородач шумно выдохнул:
– Ты кто?
– А вы разве не от мамы?
Бородач совсем ошалел:
– Хотел бы я увидеть здесь маму!
– А «Мирный»? – дрогнув, спросил Вовка, наполовину торча из палатки. – Разве «Мирный» не пришел?
– Хотел бы я увидеть здесь «Мирный»!
И повторил, оглянувшись:
– Ты кто?
– Мы – смена.
– Имя твое как?
– Вовка Пушкарев. С «Мирного»!
– Гин! – заорал бородач.
Вогнав остол в снег, он, наконец, намертво заякорил нарту и одним движением втолкнул Вовку в палатку. Осыпая иней, как медведь, резво влез вслед. Кругля бешеные глаза, ничему не веря, ошалело уставился на раскрытый ящик с рацией, на раскинутый спальный мешок, на примус, издающий веселое ядовитое шипение.
– Смена, говоришь?
– Ага.
– А возрастом ты вышел?
Бородач скинул шапку.
Голова у него оказалась удивительно круглая, коротко подстриженная.
– Сколько тебе?
Странно спросил.
С непонятной осторожностью спросил.
Спросил так, будто знал ответ и ждал всего лишь подтверждения.
И Вовка ответил тоже почему-то с осторожностью:
– Почти пятнадцать.
– Веков?
– Чего это вы?
Бородач не верил:
– С «Мирного» говоришь? А где «Мирный»?
– А разве…
– Гин! – заорал бородач. – Я спрашиваю!
Вовка ошеломленно молчал.
– Как ты попал на «Мирный»?
– Мама договорилась.
– Зачем?
– Я к бабушке плыл.
Ответ поразил бородача.
– У тебя и бабушка здесь?
Он спросил это оглянувшись. И Вовка тоже оглянулся и понизил голос:
– Да нет… Не здесь… В Игарке…
– А с тобой кто?
– Мама, – поежился Вовка.
– Где?
– На «Мирном».
– А «Мирный» где?
– А разве он…
– Гин! – в очередной раз заорал бородач. – У тебя что, мама вечная?
– Чего вы? Обыкновенная.
– А имя?
– Клавдия Ивановна.
– Пушкарева?
– Ага.
– Метеоролог?
– Ага.
– А с нею?
– Радист.
– Ну?… И голова не болит?…
– Какая голова?
– Ну, это неважно, – быстро ответил бородач. – Сегодня выходили в эфир?
– Так мы же шли в зоне радиомолчания…
– Кто запретил выходить в эфир?
– Военный инспектор.
– Верю, верю… – быстро сказал бородач. Так сказал, будто боялся Вовку. – Этот ваш радист… У него есть имя?…
– Ну да.
– Какое?
– Леонтий Иваныч.
– Длинные ноги, да? Туман в глазах? Глаза близко поставлены?
– Да ну вас. Это совсем неправда. Он толстенький. И в железных очках.
– В железных? – поразился бородач. Было видно, что он не верит ни одному Вовиному слову. – «Цветут фиалки, ароматные цветы…» – напел он фальшиво. – Почему один ходишь? Ты из тумана?
– Я не один, – ответил Вовка, ничего не понимая.
– А сколько вас?…
Вовка похолодел.
Он вдруг вспомнил о боцмане, лежащем в замерзающей полынье.
– Я и боцман…
– А где боцман? – оглянулся бородач.
– В полынье…
14
Теперь Вовке во всем хотелось слушаться бородача.
Он вдруг поверил, что если он будет слушаться этого мощного зычного человека, то уже сегодня увидят маму!
– Гин! – орал бородач, думая о чем-то своем.
Он ни разу не повернулся к Вовке спиной, он все время держал его в поле зрения. Даже коснулся рукой Вовкиной щеки. «У меня собачки ненецкие, – объяснил, – а у тебя помор вроде?»
И опять провел рукой по Вовкиной щеке.
– Ага, помор. У него мамку увезли в Англию.
– Союзники?
– Ага.
– Дружбу крепят?
– Ага.
На ветру ушибленное плечо вновь заныло.
Весь горизонт был залеплен ледяной поблескивающей мглой.
Сквозная Ледниковая теперь не просматривалась и на триста метров. Клочья тьмы, как облака, плыли в воздухе, будто оторванные ветром. И от всеобщей этой химической тусклости, от мертвенной тишины, низкой и бледной, от растворенной в воздухе ледяной каменноугольной пыли, еще страшнее, еще ужаснее показались Вовке кровавые пятна сурика, ярко выделяющиеся на белой поверхности битых льдин.
– Боцман, значит… – озирался бородач. – Боцман, значит…
Наклонившись, он нежно провел пальцами по голому блестящему черепу боцмана. Похоже, он уже встречался с таким явлением, потому что без всякого страха, даже без особого удивления задержал палец в левой глазнице. Поводил по темной, будто лакированной кости, потом попытался расстегнуть бушлат.
– Промерз… Ладно…
И прикрикнул:
– Подбери губу! Черепов никогда не видел?
Вовка промолчал. Он все равно ничего не мог понять.
Еще и нескольких часов не прошло с того момента, как боцман топал на Вовку тяжелыми сапожищами, гнал с мостика.
И вдруг…
Череп… Голый…
«Уж лучше бы этот Хоботило топал на меня сапожищами, чем так…»
А бородач наоборот бормотал что-то свое, более или менее успокоенное, и тащил боцмана к глубокой трещине, наваливал глыбы льда:
– Ты тут теперь полежи… Раз уж так получилось…
И спросил:
– Хороший был мужик?
– Строгий…
– Ну, это видно.
Бородач вдруг засуетился:
– Из поморов он, да? Гонял тебя, небось? Кучу примет знал.
Он грубо, совсем как боцман Хоботило, вдруг прикрикнул:
– Эй, на шкентеле! Плыть стрик полуношника к северу, против всех ветров!
И нахмурился:
– Ты, Пушкарев Вовка, морду в сторону не вороти. Как-никак, мы своего братана хороним, да?… – Он остро уставился на Вовку. – Ну, голая у братана голова, наверное так бывает… Строгий был? Вот со строгими и случается…
Он взглянул на Вовку но ничего не стал объяснять.
– Не вороти морду от своих…
– Ага, – шмыгнул носом Вовка.
– Сильно устал?
– Не знаю.
– Тогда топай к палатке.
– А ящик?
– Какой ящик?
– А вон валяется…
– Что?… Что в нем?… – побледнел бородач.
– Шоколад.
– Ну, шоколад?…
Бородач поколебался, но все же открыл ящик.