Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид. Страница 22
Находясь после революции под арестом, и король и царь занимались воспитанием сыновей, играли в карты (Людовик - в пикет, Николай - в безик), охотились на ворон.
Похожи и жены их: Алиса Гессенская на Марию-Антуанетту. Обе они были активнее, хитрее, деятельнее своих мужей.
* * *
- Он закона совсем не слушается. Он только принципом своим берет!
* * *
"Лучше говорить правду, чем быть министром".
Жорес{349}
1941
Одна из тайн творчества - видеть перед собой тот народ, для которого пишешь".
В.Хлебников
* * *
Девочка лет 11-12 - другой, поменьше:
- Микроб такой маленький, что если он упадет на пол, то его не видно.
* * *
У директора гимназии, где он учился, была странная фамилия: А.С.Дважды-Переехали.
* * *
Учительница в деревенской школе:
- Теперь будем становить запятую.
* * *
Раз или два в месяц к нам в Шкиду приходил врач. Красивый. Высокий. Какой-то не по времени барственный, элегантный, пахнущий одеколоном.
Это был брат Е.В.Тарле, историка. Его я тогда не читал (читал, кажется, из наших один Ионин), но имя его уже знал, оно уже гремело.
* * *
Из предсказаний попугая:
"Радуйтесь! На предстоящем вечере Вы будете счастливы любовью. Полублондин-полубрюнет увлечется Вами и попадет под сень Ваших очей. Вы его не заметите, но образ симпатичного молодого человека станет преследовать Вас, и Вы снова встретитесь"...
* * *
Дядя Коля минувшим летом отдыхал в деревне. У хозяйки заболел теленок. Ветеринара в колхозе нет. Старуха приходит, просит:
- Я - женщина старая, слабая. Помоги, милый. Поди, укуси его за мышки с боков.
- То есть как укуси? За какие мышки? - испугался дядя Коля.
- У него с боков у мосоликов желвачки такие - мышки. Ты, если брезгуешь, ветошку какую накинь и - куси.
Деликатный дядя Коля поежился и пошел. Но теленка уже успела зарезать хозяйкина дочка.
* * *
Из классной работы по русской литературе учеников 8-го класса энской средней школы:
"Пушкин сильно восхищается в Наталью".
"Бедная Лиза рвала цветы и кормила свою мать".
"Матери Державина приходилось много ходить стоя".
* * *
На Смоленском у Анны Ивановны Спехиной похоронены рядом дочь Надя и внучка Валя. На днях хоронили вторую внучку - Люсю. Кладбище было засыпано густым снегом. Чтобы яму не замело, могильщики прикрыли ее хвоей. Когда этот настил стали снимать, Анна Ивановна вдруг перестала плакать.
- Надюшку не видать? - спрашивала она у окружающих. - А? Надю не видно?
Как будто Надя живая должна была сидеть в яме.
* * *
Школьный фольклор.
Черченье что? Пустое дело!
Оно давно мне надоело!
А в остальном, любезная мамаша,
Все хорошо, все хорошо!..
* * *
До омерзения пьяный человек, мыча, качаясь и вытворяя какие-то безобразные обезьяньи телодвижения, идет через Кировский мост. Несколько мальчиков, лет по 11-12, возвращаясь из школы, идут следом.
- Вот и мы такие будем, - говорит один.
- Нет уж, - качает головой его товарищ. - Так пить я не буду.
Первый молчит, думает, грустно усмехается.
- Все, когда маленькие, так говорят.
* * *
Больница. Со мной в палате лежит после операции колхозник Хрусталев, тверской, пятидесяти трех лет. Ходит к нам рыженький мальчик Саша.
Хрусталев, усмехаясь:
- Как с противня убежал все равно.
* * *
Он же - про Сашу:
- Штаны долгие, туфли долгие - как все равно у Сярли Сяплина!..
* * *
В приемном покое больницы. Опрашивают старика, только что привезенного "скорой помощью". Старик двадцать три года работал на железной дороге, сейчас в артели - "на гардеропе".
- Как зрение? - спрашивает врач.
- Чего?
- Видите как? В глазах не двоится?
- Иногда бывает, что человека в таком каком-то неприятном виде вижу.
- Стул как? Хороший?
- Даже слишком хороший.
* * *
Война*.
______________
* Значительная часть записей автора о войне и блокаде вошла в публикации "Год в осажденном городе" и "Январь 1944" (см. том 3 этого собрания сочинений).
Небо как и два года назад, но гораздо плотнее, гуще усеяно аэростатами воздушного заграждения. В разное время дня, в разную погоду смотрятся они по-разному. В сумерках - как серебряные картонные елочные рыбки. Перед закатом - как золотые рыбки в аквариуме. Особенно хороши - ранним утром, когда чуть-чуть розовеют с одного конца и когда на них нежно переливаются солнечные блики.
На земле они - толстые, слоноподобные, даже мамонтоподобные. В воздухе напоминают заиндевевшие детские рукавички.
* * *
Аэростаты - в садах, парках, около церквей. Тут же - зенитная батарея, палатка, маленький лагерь. В Михайловском саду бойцы стирают, спят на садовых скамейках, играют на балалайках.
* * *
На Мальцевском рынке.
- Какое безобразие! Только что была тревога и - опять!
Того и гляди жалобную книгу потребует.
* * *
- Желтый дом с красным фонарем...
* * *
Дежурю на крыше. Со мной напарник - шестнадцатилетний паренек, сын или племянник С.М.Алянского.
- Эх! - говорит он с досадой. - И что это в самом деле! Москву уже третий раз бомбят, а у нас...
Глупо, конечно, хочется сказать ему: "дурень" или "глупыха" (нечто подобное я ему и сказал), но ведь надо и то помнить, что - шестнадцать лет!
* * *
А в народе уже опять ходят разговоры об Антихристе. Толкуют Апокалипсис{352}. Говорят о красном и черном петухе, высчитывают сроки. На сорок третий день, говорят, должно кончиться.
Приблизительно то же говорил в конце июня лектор в Союзе писателей. Имею в виду не Люцифера и не петухов, а сроки окончания войны.
* * *
В сумерках у ворот - компания девушек из группы "домовой самозащиты". Ведут себя так, как и положено вести себя молодости при любых обстоятельствах и в любой обстановке.
И вдруг откуда-то возникает пожилая, седеющая, стриженная в кружок особа. Повелительным, учительным, назойливым и скрипучим голосом она говорит:
- Вот что я вам скажу, дорогие товарищи...
При этом тяжелый, как будто свинцом налитой, палец ее ходит перед носами девушек.
- Прошу запомнить. Время сейчас сурьезное. Дежурить так дежурить. Ни хахахалки, ни хихихалки, ни с мальчишками объемки, ни с мальчишками обнимки...
- Какие могут быть обнимки?! - возмущаются девушки.
Но голос активистки продолжает греметь и скрипеть. И палец ее покачивается в воздухе, как какая-нибудь праща или палица.
* * *
Старый пожарный Михаил Осипович - про Германию:
- Там же, куда ни сунесся, - всё сталь. Там же даже старухи на лисапедах ездиют.
* * *
Человек едет на велосипеде, за спиной у него болтается голубой воздушный шарик. Странно и "не типично" для этих суровых дней. Но - жизнь продолжается. Мальчик или девочка сидят дома, ждут папу...
* * *
На рынке продают (за астрономически большие деньги) черный сахар. Это то, что осталось от сгоревших Бадаевских складов.
* * *
В аптеке. Приходит мужичок.
- Лаку нет ли, гражданочка? - Виновато вздыхает. - Хочу буфет покрасить.
- Брось врать-то. Нашел время буфет красить. Выпить хочешь!
Еще более виновато:
- Хочу. Да. Выпить.
* * *
Бабушка не была в Питере двадцать два года - с 1918, кажется. 21 июня приехала из Боровска навестить сыновей и внуков, а на другой день - война. И вот застряла.
Была у нас в сентябре, когда уже сомкнулось кольцо блокады. Сидела чинная, слегка чопорная, не согнутая ни годами, ни событиями. Пила чай - так же чинно и церемонно, как пила его и в 1914, и в 1930 годах, хотя чай был уже почти пустой.
В это время прибежал ко мне с курсов усовершенствования командного состава Костя Лихтенштейн - загорелый, как черт, в огромных пыльных сапогах, в выгорелой пилотке... И тут же при бабушке стал показывать, как учат их в училище ползать по-пластунски. Ползал, царапая сапогами паркет, по всей комнате - у самых ног бабушки, а она даже ноги не подвинула, смотрела, подняв брови, поджав слегка губы, и не усмехнулась даже, не показала ни малейшего удивления.