Пока бьют часы - Прокофьева Софья Леонидовна. Страница 17

Из дверей тюрьмы вышли Татти, Щётка, Великий Садовник и Невидимый Трубач.

Первой шла Татти. Её лицо было зеленоватым от бледности. Руки вяло опущены. Губы белые. От ресниц на щеках лежали длинные неподвижные тени. Она совсем не была похожа на живую девочку.

За ней шёл Великий Садовник, обнимая за плечи Щётку. Его старая рука казалась голубой на чёрном плече. Позади вздыхал и что-то бормотал о похоронном марше Невидимый Трубач.

— Изверги! — всхлипнула тётушка Пивная Кружка. — До чего девчонку довели. Наверно, совсем не кормили!

Невидимки радостно зашевелились. Засмеялись, злорадно захихикали.

— Папочка, а почему она не плачет? — послышался недовольный голос принцессы. — Я хочу, чтобы она плакала!

— Да, да! Пускай она плачет!

— А то неинтересно!

— Дон-н-н! — протяжно пробили часы на городской башне.

Люди на площади вздрогнули. Как странно бьют часы! Печально и тревожно. Звук поднялся, задрожал и замер.

— Смотрите-ка, вон братья ткачи! — удивился король. — Тоже пришли посмотреть на казнь. Сейчас девчонка их увидит и заплачет!

И действительно, Татти вдруг вздрогнула и опустила голову. Она увидела своих братьев. Она на миг остановилась, но невидимый стражник подтолкнул её, и она, словно во сне, шатаясь, пошла вперёд.

А братья и не взглянули в её сторону. Лица у них были серьёзные и сосредоточенные. Они стояли на самой нижней ступеньке лестницы. Один с правой стороны, другой — с левой. В руках у них ничего не было, но мышцы на руках вздулись от напряжения, и казалось, что они что-то держат.

— Дон-н-н! — пробили ещё раз часы, словно прощаясь с кем-то, словно заговорила вдруг сама душа часов. И опять — дон-н-н!..

— Даже часы жалеют этих невинных! — всхлипнула тётушка Пивная Кружка.

— Король! Его Величество король спускается по ступенькам! — перекрывая бой часов, закричали придворные. — Какая честь! Подумайте только, король будет смотреть на казнь!

— Дон-н-н! — казалось, сама печаль плывёт над площадью. И каждое сердце отвечало этим звучным и гулким ударам.

— Часы бьют! Часы бьют! Пока бьют часы, всё должно быть кончено! Шестой удар! Седьмой! — взвизгивая, считал Цеблион. — Восьмой удар, девятый! Ещё ступенька, Ваша Прекрасность, умоляю, не споткнитесь, смотрите под ваши королевские ножки!

Круглые удары часов словно разбивались о мраморные ступени, и слышался унылый звон осколков.

Толпа зашумела. Бой часов смешался с гневными голосами:

— Отпустите их!

— Освободите детей! Мы не допустим!

— Десятый удар, одиннадцатый! — отсчитывал Цеблион. — Сейчас всё свершится! Эй, палачи, стража, хватайте осуждённых!

— До-н-н… — тихо, как будто остановилось сердце часов, пронёсся, замирая, последний удар.

— Двенадцать! — нечеловеческим голосом закричал Цеблион, и вдруг… Вдруг случилось нечто невероятное. Цеблион сделал ещё один шаг, зацепился ногой за что-то невидимое, взмахнул руками и с воплем полетел кувырком, задрав кверху зелёные башмаки.

И в то же мгновение, возникая из пустоты, на мраморные ступени лестницы посыпалось множество пышно разодетых людей. Дамы в шелку и бархате, мужчины в золотых камзолах. Споткнувшись обо что-то, они рядами валились друг на друга.

— Мой колпак! Колпак-невидимка! Он свалился! О, ужас, ужас! — истошно вопили они. — Я потерял мой колпак!

Лица братьев покраснели, они откинулись назад, изо всех сил всё туже и крепче натягивая что-то невидимое.

Придворные, спускавшиеся сверху, напирали на тех, кто шёл впереди, и, не удержавшись, роняя колпаки, гроздьями валились вниз. Звеня, покатилась по плитам площади золотая корона.

Всё это длилось одно мгновение, но казалось, прошли долгие годы, так много случилось за это время.

Теперь на ступенях лестницы копошилась целая куча придворных. Одни закрывали лица руками, другие расползались в стороны, надеясь укрыться в зелёных кустах.

— Корона! Где моя корона? — завизжал носатый толстяк. Горностаевая мантия упала с его плеч.

— Да это же наш король! — догадалась тётушка Пивная Кружка. — Батюшки мои! Да какой же он урод! А я-то думала…

И тут захохотали все, все люди на площади. Радостно, взволнованно, с облегчением.

— Ха-ха-ха! Ну и король!

— А мы-то думали, он красивый!

— А борода-то у него, как у козла! Ха-ха-ха!

— А ноги совсем кривые!

— А принцесса! Какая она злючка!

— А все придворные! Какие они уроды!

— А королева? Ха-ха-ха! До чего тощая, зелёная!

— А стражники! Какие трусливые, жалкие!

И действительно, все увидели, что невидимки самые некрасивые люди на свете. Их лица уродовали жестокость, глупость и жадность. А злоба и страх делали их ещё отвратительней.

Великий Садовник, словно сам не веря себе, смотрел на короля и придворных и вдруг закрыл глаза своими древними руками.

— О, я безумный, глупый старик! — пробормотал он. — Я хотел под колпаками скрыть всё самое безобразное на свете и считал, что тогда все будут счастливы. А ведь так оно и было. И никому это не принесло счастья…

А смех звучал всё громче и громче.

Смеялись все, кто был на площади. Потом начали смеяться люди на всех улицах города, даже в тёмных переулках и узких дворах. Смех охватил весь город.

Смех звучал так заразительно, что удержаться было просто невозможно.

Потом стали смеяться матросы на всех кораблях в гавани. На больших, на маленьких кораблях. Хотя они ещё не знали, что произошло на дворцовой площади.

Потом начали смеяться люди на дорогах, ведущих к городу. Потом — жители ближайших деревень.

Великий Садовник отнял руки от лица и тоже улыбнулся. Чуть растерянно, качая головой. Немного горечи было в его улыбке, ведь он понял, как он ошибся.

— Братья, братья! — трепещущий голос Татти пронёсся над площадью. Её руки, протянутые к ним, засветились. — Это был чёрный туман… Я ведь не знала, ничего не знала! Я думала…

— Всего-навсего невидимая верёвка, — строго сказала госпожа Круглое Ушко, невесть каким образом вскарабкавшись на ладонь Татти. — Когда ты пролила эликсир-невидимку, ну, помнишь, там ещё была такая длинная крепкая верёвка? Цеблион связал ею двух белых голубей. Ты её распутала, отпустила голубей, а верёвка упала на пол. Дальше всё очень просто. Ты пролила эликсир, и верёвка стала невидимой. А я люблю порядок во всём. Думаю, может пригодиться, вещь хорошая, редкая. Что же ей так валяться без толку? Вот я и отнесла её братьям. Конечно, мне помогли белые голуби. Одной бы мне не справиться, ни за что не доволочь такую тяжесть.

— Прости нас, Татти! Прости нас, Татти! — послышалось откуда-то сверху, и на плечи Татти опустились две белые голубки. Они ласково и виновато прижались к ней. — Мы тогда так испугались, так испугались. Совсем одурели от страха. Даже спасибо тебе не сказали!

Тут все увидели, что у подножия лестницы на каменных плитах с весёлыми криками снуёт стайка девчонок и мальчишек. Они подбирали колпаки-невидимки и бросали их в костёр, который кто-то успел сложить посреди площади. Колпаки-невидимки вспыхивали и тут же сгорали без следа. Ведь даже пепел, оставшийся после них, был невидим.

— Вот ещё один, последний! — закричал рыжий вихрастый мальчишка и бросил что-то невидимое в жарко гудящий костёр. Огонь перекинулся на виселицы. Сухое дерево разом занялось, и четыре чёрных столба дыма поднялись в воздух.

— А где же король, где все придворные, стража? — с удивлением оглядываясь, спросил младший брат.

— Вряд ли мы их когда-нибудь ещё увидим, — пожал плечами старший. — Стыдно им и позорно! Сколько лет нас обманывали и морочили. Теперь попрятались, разбежались кто куда!

— Ну кое-кого я всё-таки изловила, — сказала тётушка Пивная Кружка. Она крепко держала за атласную юбку принцессу, а та изо всех сил вырывалась, царапалась, да еще норовила укусить за руку тётушку Пивную Кружку. Нет, принцесса вовсе не была красавицей! Лицо бледное, серое. Немытые волосы космами торчали во все стороны, руки — худые, как палки. — Ну-ну, хватит, опомнись! Ты будешь ходить в школу. А когда выучишь уроки, будешь помогать мне жарить лепёшки и варить доброе пиво.