Трава пахнет солнцем - Дворкин Илья Львович. Страница 5

Драться решительно не хотелось.

Мальчишка молчал. Молчали и Жорка с Владиком.

На чугунный заборчик, огораживающий дуб Петра I, села маленькая желтая птичка, с любопытством оглядела мальчишек черными юркими бусинками глаз и вдруг, запрокинув голову, разразилась переливчатой, звонкой трелью. И снова поглядела на мальчишек. Будто спрашивала:

«Ну как? Здорово я пою?»

— Здорово, — сказал Жорка и рассмеялся.

— Это чиж, — сказал незнакомый мальчишка.

— А тебя как зовут? — спросил Жорка.

— Димка.

— А меня Жоркой зовут. Его — Владиком. Он мой друг.

— А чижихи не поют, — сказал Димка, — поют только чижи. У них на горлышке темное пятнышко. Если с пятнышком — хороший певец.

— А ты откуда знаешь? — спросил Владик.

— Жил у меня чижик. Всю зиму жил. Я его семечками кормил. Надавлю семечек бутылкой, он и клюет. Совсем ручной стал.

— А где он сейчас?

— Выпустил весной. Он улетать не хотел, все в форточку бился. Потом улетел.

— Слушай, а чего тебя тот дядька хозяином называл? Ты работаешь на стройке?

— Нет. Я еще учусь. В шестой перешел. У меня батя в мостоотряде работает. А дядя Федя шутил. Он меня с пеленок знает. Мы всюду вместе ездим.

— А ты любишь корабли? — спросил Жорка.

— А как же! Ясно.

— Я буду моряком. Вот. Владька музыкантом. А ты?

— Я строителем стану. Мосты буду строить.

— Ну… интерес собачий. Была нужда, — протянул Владька.

— Много ты понимаешь, — обиделся Димка.

— Брось, Владька! Может, ему и вправду интересно. Тебе интересно на скрипке пиликать, ему мосты строить. Чего пристал к человеку, — решительно сказал Жорка.

Владька удивленно на него поглядел и смутился.

— Да я ничего. Пусть себе строит. Пожалуйста, — сказал он.

Мальчишки неторопливо зашагали по аллее.

— Сейчас мы на гребную базу зайдем, — сообщил Владька, — у нас там тренер знакомый. Ты, Димка, академические лодки видел?

— Видел. Издали.

— Издали — ерунда. Сейчас вблизи посмотришь. Даже потрогать можешь. У нас там тренер — приятель. Олег Баранов.

Владька говорил гордым таким, солидным голосом — пыль в глаза пускал.

— Может, сперва к Тамико сходим? — сказал Жорка.

— А кто такой Тамико? — спросил Димка.

— Девочка такая.

И Жорка рассказал о вчерашней встрече.

Димка слушал, и видно было, что не просто так слушает, а с понятием. Это сразу видно, когда человек с понятием слушает, а не так — лишь бы номер отбыть.

— Да, странно, — задумчиво сказал Димка, — не может человек просто так, ни с того ни с сего плакать. Даже если этот человек девчонка. Причина значит есть.

Гичка «Акула»

— А-а, друзья-приятели явились, — сказал Олег, — молодцы, что пришли. Хотите лодку?

— Чего спрашивать-то! Конечно, хотим, — ответил Жорка.

— Тогда вот что: видите эту длинную лодку? Называется она гичка. Сейчас пойдем в кладовую, я вам дам скребки. Гичку надо очистить от старой краски — ободрать ее, потом прошпаклевать, наложить грунтовку и покрасить. Сумеете?

Мальчишки молчали.

— Кто из вас красил когда-нибудь? — спросил Олег.

— Я, — сказал Димка.

— Ты? Что-то я тебя не видел раньше. Ты кто такой?

— Это наш приятель, — сказал Жорка, — его отец в мостоотряде работает. Новый мост строит.

— Очень хорошо, — Олег кивнул, — а что ты красил?

— Лодки красил. И балки стальные суриком грунтовал. Малярам помогал, — сказал Димка.

— Ну? Да ты, оказывается, классный специалист. Решено: будешь инструктором — научишь своих дружков. Пошли за инструментом.

Через несколько минут, вооруженные скребками и жесткими стальными щетками, мальчишки принялись очищать гичку от старой потрескавшейся краски.

— Лодку до ума доведете — будет у вас корабль. Любишь кататься — люби и саночки возить, — сказал Олег и ушел.

Мальчишки радостно переглянулись и с остервенением набросились на краску.

Надо же! Иметь свою гичку на гребной базе. И не просто какую-то лодку, а гичку! Одно название чего стоит. Настоящее моряцкое слово — гичка. В классе помрут от зависти, расскажи им такое.

— А как мы ее назовем? — спросил Жорка.

— «Ласточка», — предложил Владька.

— Ну уж нет, дудки. Ласточка! У всех дачников лодки Ласточки. Ты еще Надеждой ее обзови или другим каким-нибудь девчачьим словом.

— Сам-то ни шиша не придумал еще, — обиделся Владька.

— Я придумал, — твердо сказал Жорка, — мы назовем ее «Акула». Акула — гроза морей. Идет?

— Идет, — согласился Димка.

Владик подумал и хмуро кивнул.

Я посижу одна

Когда в половине второго мама пришла звать Тамико обедать, у Тамико были красные глаза и припухшие веки.

— Ты плакала? — испугалась мама.

— Нет, — Тамико мотнула головой.

— Но я же вижу, — заволновалась мама. — Что-нибудь случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Тамико наклонила низко голову и молчала.

— Тамико, гогона, шен кнев гацкенинес, им сазизгарма бичебма? Ну стири, сакварело! [2]

— Нет, просто они не пришли. Им со мной неинтересно, — ответила Тамико.

Мама, когда волнуется, всегда говорит по-грузински. Это ее родной язык.

А у Тамико два родных языка. У нее папа русский.

Тамико приехала в Ленинград из Грузии, из города Кутаиси.

Ее папа работает там на автомобильном заводе. Он инженер-конструктор. Придумывает новые автомобили.

Раньше, еще когда Тамико не было на свете, он жил и работал в Москве. А потом его послали в Кутаиси. На новый завод. Помогать грузинским товарищам. Там он и остался.

Ему понравилось в Грузии. Он там и маму Тамико встретил.

Тамико тоже нравится Грузия. Вообще нравится, потому что Грузия очень красивая страна, и еще потому, что это ее родина. Очень хорошая родина. Самая лучшая. Вообще-то всегда самое лучшее место для человека — его родина. Но не у всякого на родине есть горы со снеговыми сияющими вершинами, и синие грабовые леса, и Черное море. Правда, в самом Кутаиси моря нет, но все равно оно близко. Красивая родина Грузия.

Тамико первый раз уехала из дому.

С самого рождения Тамико привыкла, что вокруг горы. Куда ни глянь — всюду горы, будто поросшие кудрявой зеленой шерстью.

А тут вдруг поезд вырвался из кольца гор, проскочил сквозь дымные тоннели и вылетел на такой простор, что дух захватило.

Сначала было море. Оно выплеснулось беспредельным синим пространством. Таким огромным и ярким, что заломило глаза.

Тамико жадно глядела на него, и ей просто жутко хотелось пронестись по этому синему живому простору на могучем стремительном корабле. Хоть немножечко. Хоть самую малость! Так, чтобы упругая струя воздуха откидывала назад волосы, обливала тело прохладой и силой.

Потом поезд вынес ее на спокойные бескрайние поля.

Земля была расчерчена лесными полосами на ровные квадраты; она лежала задумчивая и тихая.

Поезд пролетал мгновенными грохочущими мостами, и Тамико успевала разглядеть чужую таинственную жизнь внизу: просмоленные рыбачьи лодки, сохнущие невесомые сети и загорелых веселых людей, приветливо махавших руками вслед поезду.

И она махала им — этой незнакомой и доброй жизни.

А жизнь была всюду. И всюду она была разная: пирамидальные закопченные терриконы Донбасса никак не перепутаешь с белыми мазанками казачьих станиц, охраняемых головастыми рыжими подсолнухами.

Москву проехали ночью. А потом потянулись леса. Север был весь в валунах и белоногих березах — прозрачный и светлый.

К концу пути Тамико устала от ярких летящих впечатлений. Стоило ей закрыть глаза — и дорога разворачивалась разноцветной лентой. Как в кино. Многое слилось в ее памяти, перепуталось.

Только море она помнила очень хорошо. Может быть, потому, что увидела его первым.