Трава пахнет солнцем - Дворкин Илья Львович. Страница 7

А чуть в стороне хохотал-заливался Димка. Он просто обессилел от смеха. Прямо-таки скис.

— Ну что, макнули? Ха-ха-ха! Макнули? Думаете, я не заметил, как вы договаривались?

Жорка с Владькой метнулись за ним, схватили, навалились, но Димка выскользнул, как угорь, и с места рванул таким стремительным кролем, что и догонять его не стали.

И пошла потеха! Мальчишки налетали друг на друга, брызгались, визжали.

Весь этот гвалт гулко разносился по воде, бился в берега, возвращался эхом.

Из окошка выглянул Олег, погрозил кулаком. Потом он все-таки не выдержал и в трусиках прибежал на бон. Очень уж заразительно хохотали и возились мальчишки.

Олег с разбега сиганул в воду, и тут уж началось такое, что даже уборщицы испуганно выскочили из дома.

Мальчишки облепили Олега, щекотали, тискали его, а он, как медведь, ворочал тяжелыми плечами, хохотал и визжал.

— Ой, не могу! Ой, братцы, не губите! Утопну я! Ой! — причитал он, а сам ловко окунал с головой то одного, то другого.

На пирс вылезли обессиленные, задыхающиеся.

Плюхнулись на раскаленные, пропитанные солнцем и смолистым духом доски, блаженно вытянулись — усталые и счастливые.

Июльское солнце жадно слизало с тел дрожащие прозрачные капли, стало припекать.

— Ну что ж вы, братцы? Купаться — оно, конечно, здорово, а кто работать будет? Или вы уже утомились?

Голос у Олега был ехидный.

— Это мы-то? — взвился Жорка. — Да мы ее сегодня же всю обдерем. Не уйдем, пока не кончим.

— Ну-ну, — с сомнением сказал Олег и ушел.

— Покажем ему, пацаны? — спросил Жорка.

— Покажем, — решительно сказал Димка.

— А может, лучше завтра? — разморенным голосом отозвался Владик. — У меня руки отваливаются.

— Что ж, слабаки могут идти домой. Это тебе не на скрипочке пиликать, — рассердился Жорка. — А мы работать будем.

— Сам ты слабак, — лениво огрызнулся Владик, но все-таки взял скребок.

Работали до вечера, молча и сосредоточенно.

Жорка ревниво следил за Димкой, изо всех сил старался не отставать от него.

А Владик уже ни за кем не следил. Ему было все равно. Он устал, как собака. Владик опустил голову и скреб, скреб, боясь выронить скребок из ослабевших пальцев. И потихоньку проклинал Жорку, и себя, и чертову гичку.

А солнце пекло, как ошалелое.

Олег принес три бутылки молока, батон и здоровенный кусок любительской колбасы.

Съели все моментально, проглотили с рекордной быстротой.

Вот бы удивились родители Владика, если бы увидели, с какой жадностью глотает их сын большущие куски черствой булки.

— А теперь — марш по домам. Вы сегодня отдых честно заработали, — сказал Олег, — просто молодцы, не ожидал я от вас такой прыти.

Мальчишки расцвели.

— Это нам, знаешь, хоп хны, — нахально сказал Жорка. — Мы еще и не так можем.

— Что ж, ни капельки не удивлюсь, — сказал Олег, — такие железные ребята все могут.

Мальчишки ликующе переглянулись, и такие у них были гордые лица, что Олег не выдержал и украдкой улыбнулся.

Мальчишки ничего не заметили. Слишком они были поглощены собой.

Они спрятали скребки и, обнявшись, походкой хорошо поработавших, бывалых людей пошли к выходу.

— Жаль, к Тамико сходить не успели, — сказал Жорка.

— Ничего, завтра пойдем, — сказал Димка.

Великолепный день, рабочий день кончился.

Трава пахнет солнцем

— Ты боишься? — тихо спросил Димка.

Тамико поглядела на него долгим задумчивым взглядом, как бы колеблясь, стоит ли рассказывать этим едва знакомым мальчишкам то, о чем она и сама-то старается не думать. Потом сказала:

— Боюсь. Я сейчас и боюсь и радуюсь. Знаешь, все перепуталось. Я и сама не очень-то понимаю, хорошо мне или плохо. Я жду.

Мальчишки молчали, серьезные и хмурые, ошеломленные впервые встретившейся им в жизни огромной несправедливостью. И бедой. Такой бедой, где никто не виноват, где ничем нельзя помочь и слова утешения ничего не значат.

Все трое чувствовали себя немножко виноватыми оттого, что они такие здоровые и счастливые.

Первым пришел в себя Димка. Он всей кожей чувствовал наступившую тишину — тугую и неловкую. И Димка сказал, может быть, чуточку оживленнее, чем было надо:

— Пошли, ребята, на базу. Гичку красить будем. А Тамико нам поможет. Она художница, в красках лучше нашего понимает. Пошли?

— Точно! — подхватил Жорка. — Пойдем, Тамико? Там очень здорово. У нас там приятель есть — тренер. Олег Баранов. Он бывший чемпион. Олег нам лодку дал. Покрасим ее и можно кататься.

Тамико вскочила.

— На лодке?! Ой, мальчики, я так хочу на лодке! Чтобы лететь по воде, и брызги чтоб, и ветер! Я ведь никогда в жизни еще не пробовала!.. А вдруг и не попробую? — глаза у Тамико стали такие испуганные, что нестерпимо было глядеть. — Быстро чтобы, как вихрь, — тихо добавила она.

Мальчишки переглянулись. Они одновременно подумали об одном и том же. И поняли это. Владик и Димка посмотрели на Жорку.

— Когда тебя в больницу кладут? — спросил он.

— Дня через три, — ответила Тамико.

— С Демьянычем потолковать надо, вот что. Это мой отчим, — пояснил Жорка Тамико, — он на спасательном катере работает, на глиссере. Вот там скорость так скорость. Ветер слезы из глаз выжимает. Сегодня же вечером с ним поговорю. Он вообще-то дядька добрый. Только бы настроение у него было хорошее.

— Да, на катере это… конечно! Что говорить. Только на лодке тоже хорошо. Пойдем, Тамико, с нами, — сказал Димка.

— Мальчики, я-то очень хочу, только как же мама? Она беспокоиться станет. А сейчас ее дома нет. И тетя Таня на работе.

— Это же здесь рядом. Ты ей записку оставь. Положи на скамейку и все тут, — предложил Владик.

— Эх, ладно! Была не была! — махнула рукой Тамико. — Уговорили.

— Ты погляди на себя, Жорка, — хохотала Тамико, — на кого ты похож! Мамали! Настоящий мамали.

— А кто такой мамали? — смеялся Жорка.

— Мамали по-грузински — петух. Ты всю краску на себя извел: нос зеленый, щека красная, волосы дыбом, как гребешок. На «Акулу» краски не хватит.

— Петух? Это здорово — петух! Тамико, нарисуй мне на груди петуха. У всех моряков на груди что-нибудь нарисовано. Татуировка. Я бойцовый петух! Я старый морской волк! Нарисуй мне петуха.

— Ох, Жорка! Ох, Жорка! Как ты только домой явишься? Ты что, нарочно разукрасился? — никак не могла остановиться Тамико, поглядит на Жорку и заливается. — Ты индеец.

— Я индеец! Я вышел на тропу войны. Сейчас со всех вас скальпы поснимаю, — Жорка делал зверское лицо и размахивал кистью. — Как по-грузински победа?

— Гамарджвеба.

— Ура! Гамарджвеба!

Жорка прыгнул на Владика. Оба покатились по пирсу. Димка подскочил, навалился, столкнул их в воду.

Бултых! Только брызги полетели. И сам за ними следом — бултых!

Они барахтались в воде, возились и украдкой поглядывали на Тамико.

Она сидела на краю пирса, болтала босыми ногами и смеялась.

А потом Тамико нарисовала на Жоркиной груди петуха. Он ее все-таки уговорил. Пристал как смола. И Владик с Димкой поддержали.

Тамико согласилась. Пусть. Акварельную краску легко смыть.

Петух получился великолепный. С разноцветным хвостом, взъерошенный и драчливый.

— На тебя похож, — сказала Тамико.

— Эх, красота какая. Теперь и купаться-то жалко будет, — сокрушался Жорка, — надо было масляной рисовать.

Димка принес в консервной банке бензин. Сообща оттерли Жоркины нос и щеку. Помогли друг другу отчистить руки.

Жорка осторожно тер мочалкой ладошку Тамико, и его руки казались большущими и грубыми рядом с ее.

Он вдруг почувствовал, как сердце его наполняется нежностью к этой славной девчонке. И он весь напрягся, затаился, чтобы она не заметила этого. Ему вдруг захотелось, чтоб ей сейчас вот, немедленно угрожала страшная опасность, чтоб он мог броситься и защитить ее, и биться до конца — яростно и бесстрашно.