Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе - Карлов Борис. Страница 74

Но вот впереди показались бурые, раскаленные солнцем громады Кордильер. Еще несколько часов они двигались пологими обходными тропами, но затем уклон сделался почти отвесным, и машина остановилась. Петя с интересом ждал, что будет дальше.

Но они не полетели: просто из корпуса вылезли четыре острые металлические лапы на шарнирах, и машина с прежней настырностью полезла вверх по круче.

А вот и небольшое плато с посадочной полосой для легкого одномоторного самолета. Пару часов езды по более или менее накатанной трассе, пеший переход, и они на месте.

7

Адольф очнулся от муторного послеобеденного сна и сразу взглянул на циферблат напольных часов. До начала трансляции оставалось время. Он сделал потягушечки и окончательно разлепил глаза.

Когда-то он спал не более четырех часов в сутки, но после того как его тело приобрело кукольные размеры, а организм ослаб от лошадиных доз препаратов, время сна увеличилось до шестнадцати, а иногда и до двадцати часов в сутки. Адольф где-то читал, что именно столько спит лев. Но если льва признают царем зверей, то не должны ли его признать царем людей?..

Тяжелые шаги прервали его величавые размышления. В спальные покои вошла Фрида, женщина пожилого возраста с фигурой чудовища Франкенштейна. Ее называли старшей горничной, однако в действительности она была самой настоящей нянькой ослабшего фюрера. Она меняла ему белье, купала его, одевала, следила за соблюдением режима. Забот хватало, потому что Адольф испортил себе пищеварение и справлял нужду часто и самопроизвольно.

Фрида подняла край одеяла и принюхалась. Гитлер привычно напрягся в детском испуге. Но вот хранившее обычно скорбное выражение лицо няньки разгладилось в улыбке:

— А у нас сегодня чистенько, — басом пропела Фрида и погладила фюрера по головке. — Какой умненький, чистоплотный мальчик. Скажу повару, чтобы и впредь давал тебе на обед распаренную брюкву с чесночным соусом и отвар из чернослива.

— Нет, нет, Фрида, — возразил Гитлер, довольный, впрочем, ее похвалой. (Гораздо чаще он слышал от нее гневный окрик «Опять обгадился, маленький уродец!») — Не надо чесночного соуса, меня от него пучит.

— Это ничего, пускай пучит; я помассирую пупсику животик, и все газы выйдут наружу. Вот так, вот так…

Адольфу было приятно, что кто-то имеет власть над ним, нянчится с ним как с маленьким ребенком, иногда хвалит, а иногда может отшлепать. В такие минуты его неуравновешенная психика возвращала его в далекое прошлое, когда было уютно и интересно, а каждый день тянулся словно год. Теперь же фальшивые голоса окружавших его льстецов казались слишком приторными, а жизнь слишком короткой и нелепой.

Он скушал свой полдник, состоявший из листа свежесрезанного, поблескивающего капельками воды салата, проглотил бессчетное количество таблеток разных форм и расцветок, получил от Фриды хорошую очистительную клизму и наконец уселся перед телевизором в комнате отдыха.

Здесь, в Колумбии, начинало темнеть, но в Европе было еще утро. Сейчас, сейчас, уже совсем скоро, в Санкт-Петербурге начнется открытие Тридцатых летних Олимпийских игр, и его сын Курт, гордость и надежда Пятого Рейха, сделает почетный круг по стадиону, гордо держа на вытянутой руке белоснежное знамя команды «независимых». А потом, когда он возьмет все золото Олимпиады, этот новый Адам, прародитель будущей расы сверхчеловеков, во время торжественного закрытия гордо поднимет другой флаг — украшенный свастикой, и весь мир увидит этот триумф воли, и мир поймет, почувствует приближение другой, прекрасной эпохи торжества разума, расцвета искусств и физической красоты избранных.

Но как же! Как же! Все это может случится без него! Ему необходимо время, всего только тридцать один год — сна, комы, глубокой заморозки — чего угодно, только бы дотянуть до нового урожая травки молодушки.

Если мальчик-гомункулус, о котором говорил Карл, действительно существует, возможно, что есть способ уменьшения человеческого тела в тридцать или даже сорок раз, и если удастся раскрыть эту тайну, он получит сколь угодно много лет жизни, он получит абсолютное бессмертие. Ах Фриц, Фриц, что за игру ведешь ты со мной, почему ты прячешь его от меня?..

И, словно в продолжение его мысли, неподалеку раздался по-военному четкий и в то же время полный достоинства голос:

— Я здесь, экселенц. Вы звали меня, и я у ваших ног.

В дверях стоял одетый в форму оберштурмфюрера СД красавец Фриц Диц.

Гитлер не был удивлен его появлением.

— Садись, Фриц, уже скоро, — негромко произнес он, не отрывая взгляд от экрана.

Диц уселся в кожаное кресло рядом с фюрером, закинул ногу на ногу и закурил. Существовавший в колонии кодекс этикета предписывал самые различные типы и даже оттенки поведения: в рабочем кабинете фюрера, за обедом, на прогулке, в банях и т. п. Здесь, в пестрой, благоухающей цветами комнате отдыха, среди густой оранжерейной растительности, под щебетание птиц и журчание фонтанчиков, барон фон Диц мог вести себя хотя и не столь же свободно как, допустим, в банях, но гораздо более раскованно, чем на прогулке.

Оба молчали, глядя на экран: сборные команды маршировали по кругу, появляясь из-под трибун в строгом алфавитном порядке. И вот, наконец, ведущий сделал долгожданное объявление:

— Второй раз в истории Олимпийских игр парад открытия замыкает команда Независимой сборной мира. В нее входят спортсмены, по разным причинам — политическим, финансовым, религиозным или общефилософским — отказавшиеся представлять какую-либо страну мирового сообщества. Флаг «Независимых», как можно видеть, представляет из себя полотнище белого цвета без каких-либо отличительных знаков. Его несет атлет германского происхождения Курт Шикельгрубер — новичок, который, судя по результатам на тренировках, доставит немало хлопот именитым чемпионам. Форма у спортсменов произвольная, но, как мы видим, все они придерживаются светлых тонов под цвет своего флага.

Диктор продолжал говорить, но Адольф его уже не слушал.

— Курт, мой мальчик — шептал он, едва сдерживая восторженные рыдания. — Я верю в тебя, я знаю, ты сможешь…

Команда «Независимых» покинула стадион, началось гала-представление, но Гитлер все еще находился в трансе, ничего не замечая вокруг себя. Наконец Диц кашлянул, напоминая о своем присутствии.

— А, это ты, Фриц, — произнес Гитлер голосом умирающего. — Ты его видел, как он?

— Непобедим, экселенц.

— Ты так думаешь. Фриц? У него нет серьезных соперников?

— Нет ни одного, экселенц.

— И это тоже меня беспокоит, Фриц; ведь они могут убить или покалечить моего мальчика. Завистники — они повсюду, они следят за ним, они подглядывают в каждую щелку, они прячутся у него под кроватью!..

У Гитлера началась истерика. Вошла Фрида и сделала ему укол. Взгляд фюрера сделался осмысленным, он заговорил уверенно:

— Но почему вы здесь, барон, когда я поручил вам охрану моего мальчика?

— Вы приказали мне вернуться, экселенц.

— Я? приказал?.. Да, я приказал. Этот болван, старший надзиратель, он сказал, что у вас есть существо, мальчик-гомункулус, которого вы прячете от меня.

— Вы оставили Курта без присмотра только для того, чтобы спросить меня об этом?

— Не надо говорить так со мной, Фриц. Ты не представляешь, насколько сейчас для меня это важно. Скажи мне правду: этот крошечный мальчик, он действительно существует?

Фриц Диц молчал. Он и в эту минуту все еще не знал, что ответит фюреру.

— Барон фон Диц, — заговорил Гитлер с некоторой торжественностью. — Я любил вашего отца; ваш дед и ваш прадед прошли со мной плечом к плечу сквозь победы и поражения. Я часто говорил, что люблю вас как родного сына и я теперь подтверждаю, что если даже обстоятельства будут против вас, я всегда вынесу приговор в вашу пользу. Так будьте и вы добры ко мне, будьте мне хотя бы другом, если не хотите быть сыном.