Тридцать три - нос утри - Крапивин Владислав Петрович. Страница 46
Роскошная была картина – шириною чуть не метр и вся такая сверкающая. Понятно, что отрываться от этой работы не было Никите никакого резона. Он только поглядывал на всех из-за фанеры и тихонько смеялся, если в игре случались забавные перепалки или путаница.
Вытаскивать из мешка бочонки и выкрикивать числа чаще всего поручали Виньке. Он это делал звонко и с удовольствием. У многих чисел были прозвища. Одиннадцать – “Барабанные палочки”, двадцать два – “Гуси-лебеди”, восемьдесят восемь – “Вагонные колеса”. Ну и так далее.
Винька нашаривал и выхватывал очередной бочонок, вскидывал над головой:
– Сорок восемь – еще просим!.. Дед – девяносто лет!.. Тридцать три – нос утри!..
И если были на его картах такие цифры, ставил бочонок на нужную клетку.
Остальные закрывали клетки кто чем – орехами, денежками, пуговицами. Главное было – не пропустить число.
– Винька, окаянный, ты чего как из пулемета! – по очереди обижались тетушки. – Давай не так быстро!
– А вы не зевайте! Зачем набрали столько карт!.. Семнадцать – красна девица!.. “Кол с картошкой”! – (Это значит десять.)
Чем больше у тебя карт, тем больше надежды выиграть. Но каждая карта стоила пятачок. Сколько их взял, столько пятаков ставь на кон. Риск... А где риск, там азарт!
Если закрыл все числа в нижнем ряду – кричи “баста!” и греби деньги с кона. Если закрыл средний ряд – твоя половина кона. А если “баста” на верхнем ряду – гляди, чтобы не поколотили. Потому что в этом случае никому никакой выгоды и все, кроме тебя, должны добавлять на кон еще по пятаку...
С некоторых пор стал играть и Ферапонт. Садился на углу стола, лицом чуть не ложился на карты, следил за числами молча и с колючим напряжением. Выигрывал он часто. И сразу быстро, сердито греб к себе пятаки.
А однажды принял участие и Рудольф Яковлевич Циммеркнабе. Посмеиваясь, присел к столу, взял три карты и сразу начал фокусничать: щелкнул пальцами и показал на открытой ладони бочонок с числом сорок четыре. Щелкнул снова – и нет бочонка.
– Винцент, он там, у тебя в мешке.
Его фокус никого не обрадовал. Тетя Дуся насупилась:
– Ты, Яковлич, давай без этого. У нас игра честная и твои бесовские штучки нам излишние.
– Не буду, не буду...
И хотя был он колдун и фокусник, играл неудачливо. Наверно, потому, что отвлекался. Часто уходил к себе, а когда возвращался, от него все крепче попахивало “Московской”. Наконец после очередной игры он сказал “минуточку, сударыни” и больше не появился. Видать, прилег за своей ширмой с тиграми.
– Ну и ладно, – проворчала тетя Дуся. – Или игрой заниматься, или с бутылкой целоваться. А то захотел два горошка на ложку...
– Хоть и силен во всяком колдовстве, а она, проклятущая, все одно сильнее, – умудренно добавила тетя Катя.
На обезьяньем личике Ферапонта было полное безразличие, словно речь – о незнакомом.
В тот вечер играли еще долго. Наконец Людмила сказала с досадой:
– Винька, ты чего “нос утри” никак не вытащишь? Оно у меня на всех картах, я никак не могу закрыть.
– А и правда, – заметила тетя Дуся. – Давно не выкликал.
– Причем тут я? Если не попадается! Я же вслепую тащу!
– Вслепую-то вслепую, да уж шибко долго нету... Может, завалился куда бочонок-от?
Решили проверить. Расставили бочонки по порядку – в шеренги по десять. Того, что с числом тридцать три, не было.
– Я же говорила! – обрадовалась Людмила. Потому что проигрыш ее теперь оказался недействителен.
– Куда его унесла нечистая сила? – всерьез обеспокоилась тетя Дуся. А тетя Катя глянула на дверь.
– Может, это опять он, фокусник наш?
– Нет, – заступился за Рудольфа Винька. – Я “Нос утри” вытаскивал, когда он уже ушел. Я им средний ряд закрыл три игры назад...
– Ну, тогда в кармане посмотри! – велела тетя Дуся. Винька обиженно вывернул на штанах единственный карман.
Тетя Дуся окончательно расстроилась:
– Что за напасть! Может, в щель укатился? Вроде, ничего на пол не падало.
– Как же не падало! – резким своим голоском вдруг напомнил Ферапонт. – Вы же сами один раз рукавом пуговицы смахнули.
– А и правда!.. Тогда и смела , наверно. Завтра надо пошарить под полом. Щелей-то в ём, как в заборе...
На этом игра закончилась, Винька пошел спать в блиндаж.
Ферапонт в блиндаже больше не ночевал. Он устроил себе гнездо на чердаке. Тетя Дуся сперва ворчала: “Спалишь нас своими папиросами...” Но Ферапонт пообещал курить только на дворе, и хозяйка успокоилась.
Винька не стал зажигать свечу. Он уже привык и не боялся темноты.
Потому что темнота, это вовсе не Тьма. Темнота – это просто, когда мало света или вовсе нет его. Даже и без света, в темноте, мир остается прежним, обыкновенным, и самая большая опасность в нем – набить шишку...
Тьма – другое дело.
Лежа в блиндаже, Винька часто размышлял о природе Тьмы. И чем больше размышлял, тем понятнее делалось, что Тьма многообразна. У нее множество разных слоев и пространств. И множество сил, которые живут в слоях мрака.
Эти силы не обязательно враждебны. Они могут быть просто чужими. Совершенно иная природа, которая живет по законам, неведомым человеку. Ну, вроде тех черных существ на ночном рынке. Если их не задевать, не соваться близко – не тронут. Но если зазеваешься, раздавят, разотрут во мгле, не заметив, как трактор не замечает букашку. И как их винить за это?
А есть в многоэтажных черных пространствах особенно глубокие и беспросветные норы. В них-то и рождаются духи Тьмы. Вроде того, которого Винька неосторожно выпустил из мячика...
Винька съеживался под одеялом. Вызывал в себе спасительную память о солнце.
Если страх становился слишком сильным, Винька звал Глебку. Тот усаживался на край топчана и молчал успокоительно. Порой даже ладонь клал на одеяло: не бойся, мол...
Делалось гораздо легче, хотя совсем страх не уходил.
Он и не мог исчезнуть полностью, страх-то. Он – неотъемлемый признак Тьмы. Как бы ее запах. И Винька покорно впитывал его. Хочешь исследовать Тьму – дыши ее воздухом, никуда тут не денешься.