Пират, еще один - Полторак Егор. Страница 14

Еще через час, когда проснулся Федор Иваныч, на палубе Ветра было не протолкнуться. Пираты драили палубу, чистили все медные и металлические части, свертывали и развертывали паруса, точили абордажные сабли, заряжали жалкими остатками пороха - вышло по заряду на человека - пистолеты и мушкеты, проверяли сеть, которая натягивается в бою для защиты от падающих обломков, и чинили ее, горланили бандитские песни, достирывали белье, приводили к боевой готовности пушки верхней палубы, спускались в трюм и поднимались на мачты. Кок, чтобы не сидеть без дела, готовил уже второй завтрак, Колька, весь красный и потный от ужаса, носился по судну и не мог найти свой пистолет, и уже почти плакал.

Леппилюнтль по-прежнему стоял у штурвала. Осматривал море. Ночная шхуна куда-то делась, а он держал курс к сине-зеленому заливу. Федор Иваныч, хмурый со сна, развеселился, побродив среди всей этой суматохи. Леппилюнтль кивнул Феде на его веселое приветствие, и ждал, ждал. Вот сейчас доктор поднимется на мостик, и он должен будет ему сказать, что изменил курс.

А Федя постоял немного в нерешительности и, показав Леппилюнтлю рукой: дескать, сейчас, сейчас я приду, кэп, направился к камбузу. Кок обрадовался ему и наложил полную тарелку ленивых вареников и сметаны, принципиально не обращая внимания на нервно перебирающего лапами Ворса. Съев две тарелки, Федор Иваныч побрел к мостику. Леппилюнтль вздохнул и откашлялся. Но по пути доктору встретилась бабушка, которая шла завтракать, и попросила его посидеть с ней за компанию. Доктор согласился, и бабушка так вкусно ела, что Федор Иваныч взял и себе вареников еще. И у Ворса едва не случился инфаркт, когда он увидел, что доктор принялся за третью тарелку за полчаса.

Леппилюнтль пытался осматривать горизонт, но постоянно сваливался взглядом к камбузу. И кок, заметив это, налил в большую глиняную кружку кофе и хотел было отнести на мостик, но Федор Иваныч сказал, что сам отнесет. И вот Леппилюнтль, все больше злясь на Федю и на кока, пил кофе, стараясь делать это как можно более неторопливо, а Федор Иваныч, облокотившись на медные поручни, смотрел на своего капитана с добродушной улыбкой сытого человека.

Кофе был выпит, дольше тянуть было нечестно, и Леппилюнтль сказал:

- Фе... Док! Я изменил курс...

- Да? - сказал Федор Иваныч, - Вот как? Это хорошо для нас или плохо?

- Нет. Просто я изменил курс.

- Ну да, ты сказал. Так что ли написано, что мы с Грубом встречаемся где-то здесь? Я вижу, уже все готовятся к встрече. Хе-хе! Мы не отдадим сокровищ просто так, будем драться! Да, Флик?! - и он весело блеснул глазами и взмахнул рукой, неуклюже изображая рубящий удар.

- Да нет, Федя, мы не встретимся с Грубом.

- А как это? - Федор Иваныч удивился, - По правилам мы ведь должны с ним встретиться как раз сегодня. Что это на другой день? Перенесли?

Тут Леппилюнтль отдал штурвал рулевому, указал курс, и они с Федей спустились с мостика. По левому берегу они сейчас оставляли самый южный остров из Болотного архипелага, пустынный, с отвесно уходящими в море скалами берегов. Остров назывался Столб, потому что сразу у всех его берегов глубина была не меньше двух тысяч футов. Можно было подумать, что остров - это каменный флагшток от неизвестного нашему миру знамени или, может, указатель на столбовой дороге, которая непонятна пока нам. У острова была только одна бухта на восточной стороне, в которой было место только одному кораблю, например, "Ночному ветру". Мог бы там поместиться и пятидесятипушечный галеон Груба "Куин".

Но сейчас бухта была пуста - Ветер проходил справа от острова, а "Куин" только что вышел из этой бухты, огибая Столб к югу. Половина команды "Куина" еще не проспалась, но остальные все же выставили кое-какие паруса и пытались поставить остальные. А Груб на шкафуте перекусил от злости, что опоздал, свою трость из пальмового дерева. Но Леппилюнтль этого не знал, и на Ветре должны были увидеть корабль Груба не раньше, чем через десять минут.

- Федя, понимаешь, - говорил Леппилюнтль, - В общем, я тебе не хотел говорить, но Ален сказал мне, что этот сундук, который мы везем, он последний. Вот поэтому я изменил курс.

- Как это последний! Мы же играем?

- Да, да! Понимаешь, он не сказал, что сундук именно последний. Он так сказал, что, наверное, последний, и что он сам получил указание уехать... Но я просто уверен, что сундук последний, и что они первые нарушили правила!

- Я не понимаю, Леппилюнтль! Если ты говоришь, что сундук последний, значит, нам придумали какие-то новые правила игры, так? А если он не последний все-таки, то тогда зачем изменять курс? Ты только нарушил правила, ничего не зная про их планы. Вот и все, что ты сделал!

- Но ведь Ален уехать должен, а поэтому игра окончена!

- Кто тебе сказал! Кто же тебе сказал, что игра кончена. Тебе ничего не сказали, ты просто что-то подумал, и поэтому сделал то, что сам один посчитал нужным! Тебе просто так быстро надоело быть великодушным!

- Федя, Федя, зачем ты так говоришь! Семь лет почти мы играем, разве я сказал хоть слово тебе за это время? Я тебе обещал и делал. И все мы делали, Федя, ради тебя!

- Все, да. А потом решили, что хватит. Да? У тебя в трюме сундук с сокровищами, ты знаешь точку места встречи с Грубом. И вместо этого ты уходишь, потому что так тебе лучше. Ты прекращаешь играть, ни полслова не сказав мне. Конечно, я знаю, что эта игра слабое удовольствие для всех вас. Вы-то можете быть в Барбейском море по-настоящему. Воевать за независимость Побережья! Это я не могу, но я-то что?!

- Федя... Зачем ты снова! Я думал, что, когда изменял курс, что мы все погибнем, если потащим последний сундук Грубу. Ведь если игра закончена, значит, нас должны выкинуть из игры, из Барбейского моря. А как выкинуть нас, ну всех этих людей убить, да?.. Может, нас купили дыквы, чтобы нас выкинуть. Чтобы очистить от нас море. Может, мы нарушили правила, Федя, а может, мы просто кому-то мешаем. Какому-то важному будущему моря. А чего проще - отдать нас Грубу, безоружных и не готовых, и он нас прирежет, повесит и утопит, если ему только намекнут, ему всегда этого хотелось, ты же знаешь, ты все знаешь, Федя.

Федор Иваныч стоял, привалившись к бухте толстого каната и смотрел Леппилюнтлю за спину. Потом сказал:

- Знаю, не знаю, Леппилюнтль, это теперь без разницы. Мы изменили курс, плывем к... впрочем, я не знаю куда. Это совершенно бессмысленно, этот твой монолог, потому что все уже произошло. Даже если ты ошибся, теперь все равно, и говорить об этом нечего... Но самое смешное во всей этой истории, это то, что если ты сейчас обернешься, то увидишь "Куин"...

Они все одновременно с выстрелом носового орудия "Куина" услышали радостный хриплый вопль Груба и увидели его самого, танцующего на мостике своего корабля.

B ответ зарычал Ворс, и залаяла Кулебяка. А с галеона еще раз выстрелили из носового орудия, и ядро шлепнулось у левой скулы Ветра, и Кольку окатило водой моря.

- Требуют лечь в дрейф, - задумчиво сказал Федор Иваныч, - Но вот я не понимаю: если ты изменил курс, то откуда здесь взялся Груб?

Но Леппилюнтль не ответил - чего говорить, он сам не понимает, и лучше об этом не думать, потому что черт его разберет все это!

Не было смысла пытаться уйти - галеон был быстроходней, и, кроме того, его две носовые пушки раскромсали бы корму Ветра за время преследования. И не было никакого выхода, а раньше всегда что-то удавалось сделать в бою и победить. И Леппилюнтль приказал лечь в дрейф.

Красавец "Куин" величественно разворачивался правым бортом к "Ночному ветру" со стороны солнца. Квест запустил шляпой в грозно шипящего и выгибающего спину Ворса, взглянул на своего капитана, и тот кивнул. И Квест, скорчив устрашающую рожу Грубу с подзорной трубой, ухватил посноровистей алебарду и встал во главе канониров, вооруженных банниками, ломами, длинными ножами и редкими у них боевыми шпагами и саблями.