Разыскиваются - Триз Джефри. Страница 18
Картина, называвшаяся "Отверженные", изображала на фоне угрюмого пейзажа с шахтным копром процессию безработных горняков.
- Как видите, они лишены всех прав, - объяснил художник. - Даже права на труд. Их вещи можно распродать с молотка за долги, а самих вышвырнуть на улицу. Старики могут быть оторваны от жен и помещены в дома призрения, Юноши могут быть насильственно подвергнуты военной муштре. Это лишь небольшая частица того, что ждет бедняка.
Он перевернул страницу. "Барон-разбойник" не был облачен в рыцарские латы; это был располневший старик в сюртуке, шелковом цилиндре и с красной гвоздикой в петлице. А позади него маячил огромный дом с лесом дымовых труб и бесчисленными рядами окон.
- Это... это же сам герцог!- пролепетала Энн, цепенея от ужаса.
Глаза художника сверкнули:
- Я не решился изобразить самого герцога Окстонского, в противном случае мне пришлось бы туго. Но, если ему нравится, может считать, что это он и есть.
- Но при чем тут герцог? - запротестовала Энн.- Ведь он ратушу построил. Какой же он барон-разбойник? И вообще...
- Да, как это ни странно, ратуша стоит меньше его недельного дохода, который он получает уже только потому, что владеет землей, где лежит уголь. Герцог считает, что ратушу построил он. А в действительности ее построили те, кто из года в год обливается потом в шахтах, пополняя его капитал. Это они дали ему роскошный дом, в котором он живет, и его яхту, и особняк в Лондоне, и виллу на ривьере. Уголь! Пот и кровь рабочих! Герцогский особняк возведен на фундаменте из костей тех, кто сгорел, утонул, погиб от удушья, трудясь, как раб, в шахтах и обогащая герцога. - Художник остановился, переводя дыхание. - Мистер Хоббс, - крикнул он, обращаясь к владельцу кабачка, - нельзя ли еще кружечку?
Улыбающийся хозяин появился с пенящейся кружкой пива в руках.
- Лишних полбочонка смолы не повредят кораблю, так, что ли? - пошутил он.
Подкрепившись, художник, продолжая непринужденно болтать, снова принялся за зеленого дракона.
- А Шервудский лес вас разочаровал, наверное, да? Вы не встретили ни отверженных, ни баронов-разбойников, пока я их вам не показал? Таков уж долг художников - показывать людям то, чего они сами не заметили, особенно если речь идет о таких вещах, как эти. Сегодня большинство из нас превратились в отверженных - без гроша в кармане скитаемся по стране, хватаясь то за одно, то за другое дело, и единственная наша опора - пара собственных рук.
- А вы не очень-то веселый, - сказала Энн.
- Не с чего веселиться. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я выдержал вступительный экзамен в художественную школу в Лондоне. Окончил ее с отличием, получил награду - бесплатную поездку в Италию. Мне прочили великое будущее. И что же... - В голосе его прозвучала горечь. - Школу я окончил четыре года назад. Сейчас мне двадцать пять лет. И мне еще ни разу не удалось продать свою картину больше чем за две гинеи. И получить постоянную работу.
- Вам просто не везло, - сказал Дик. - Несчастная судьба.
- Нет, мальчик, не судьба - условия, в которых мы живем. У меня было три закадычных друга - студенты. Мы вместе учились. Сейчас один из них разрисовывает абажуры по два с половиной пенса за штуку. Другой разносит пылесосы напрокат - таскает их от дома к дому. А третий... третий не выдержал всего этого - наложил на себя руки. Он был самым талантливым. Поэтому, наверное, его и не стало.
- Не могу понять... - робко начала Энн. - Я никак не могу понять, как это получается, чтобы такие люди, как вы, оставались без работы. Я хочу сказать, такие джентльмены...
Художник откинул голову назад и звучно рассмеялся.
- А я вовсе не джентльмен! Но я понимаю, что ты хотела сказать. Ты имела в виду людей, которые получили хорошее образование, умеют красиво говорить и гордо разгуливают, словно они хозяева этой земли. Учителя, ученые, врачи, адвокаты - вся эта чистая публика.
Погоди, подрастешь - поймешь. Каждый год колледжи выпускают столько специалистов, что даже половине из них не находится работы. Разве не безумие? И это в то время, когда люди всё больше и больше стремятся к знаниям, когда кругом столько больных, когда перед учеными столько нераскрытых тайн, а перед юристами еще такая бездна несправедливости, которую нужно уничтожить. Ну разве не безумие?
- А почему?
- О, это долгая песня. Как-нибудь в другой раз объясню. Поломайте-ка лучше голову сами.
Он снова яростно принялся за рисование и уже через минуту забыл об их присутствии.