Призраки рядом с тобой - Артамонова Елена Вадимовна. Страница 10

— Мы на минуточку. — После чего оттащила меня за руку в сторонку.

Честно говоря, я подумала, что у нее разболелся живот, но все оказалось намного сложнее:

— Поздравь меня, Виктория, я сошла с ума! Не перебивай, пожалуйста. Я не врала, когда говорила, что ничего не помню о своих похождениях. Чистая правда — все из башки вылетело. И вот, пока мы с тобой болтали здесь о погоде, вдруг перед глазами фейерверк, будто звезданули кирпичом по макушке. Чувствую — все, конец, подыхаю. Как же! Пришла в себя, как миленькая, будто ничего и не было. Вы мне что-то говорите, я вам что-то отвечаю… И тут возникает совершенно отчетливая мысль — я же отлично помню, что произошло в башенке. А потом еще одна — кажется, я свихнулась.

— Почему?

— Мои воспоминания похожи на бред, в жизни такого не происходит. Могу рассказать в качестве рождественской сказочки. Начну с того момента, когда заполыхали голубые ленты, и с натюрморта

посыпались яблоки.

— Логинова, ты о чем? Какие яблоки?

— Антоновские, если не ошибаюсь.

— Еще как ошибаешься — никаких натюрмортов в башне не было! Натюрморт — это фрукты, вазочки, а на стене висел портрет, то есть изображение человека. Именно из этого холста стало вылезать чудовище. Его удерживал свет фонаря, а потом сели батарейки.

— Фонарь жалко — так и сгинул. Кстати, чем отличается натюрморт от портрета, мне известно, я теперь в живописи разбираюсь, можно сказать, изнутри. А насчет различий, Барышева, все верно — любой бред индивидуален. Коллективных глюков не бывает. Но ты меня отвлекла — скоро подадут поезд. Так вот — сеет стал нестерпимо ярким, я потеряла вас с Сережкой из виду, а потом вырубилась окончательно. Дальше начинается самое смешное. Очнулась. Шевельнуться не могу. Смотрю — перед носом старинная мебель, везде таблички, и люди чинно расхаживают Некоторые нагло, в упор меня рассматривают. Потом заметила зеркало, темное, очень старое — в нем отражение женского портрета. Тут только дошло, этот портрет — я! Понимаешь, я стала картиной!

— А ты его раньше видела?

— Нет. Ходить по музеям — не мой стиль. День проходит, два — вишу. Скука жуткая Одно развлечение было — ночами, когда сеет луны падал на зеркало, в нем начинало твориться нечто странное. Мелькали неясные тени. Однажды коридор разглядела, по нему какие-то люди брели медленно, как слепые. Глаза видела — темные, красивые… В общем, я это зеркало вместо телевизора смотрела, а днем — дремала. Однажды едва не проспала такое… Угадай, кого я увидела?

— Меня.

— Точно. Как ты догадалась?

— Я была в усадьбе Вольских во время осенних каникул

— Черт! Странный какой-то бред, — Зизи рассеянно теребила свои разноцветные локоны, — быть такого не может! Ты спряталась за портьеру, а потом расспрашивала бабульку про мой портрет, так?

— Так. А потом старушка вырубилась.

— Я знаю, Виктория. Во мне что-то зашевелилось, будто разряд прошел, черная молния, смотрю, а бабулька — без чувств. Кажется, я ее едва не убила, точнее, то, что прошло сквозь портрет… Смотри, Петьку за нами послали, пора двигаться. Если совсем коротко — думала, буду висеть до конца дней, но однажды — шелк! Открываю глаза — лежу в башенке, прямо на полу, рядом Сережка посапывает. Короче, разошлись по домам. Звоню в дверь — открывает мне тетя и давай рыдать, а потом ругаться…

— Девчонки, поезд подали! — перебил Логинову подошедший Петька. — О чем секретничаете?

— О степени кружавчатости чулок, братишка.

Тряхнув разноцветной гривой, Зизи отправилась на платформу, к которой уже подполз усталый запыленный состав.

***

Вторая четверть незаметно и быстро двигалась к концу. До нового года остались считанные дни, и об учебе всерьез никто не думал Только Юрка и Сережка исправно посещали занятия, делая вид, что стремятся наверстать упущенное. Глядя на них, я со злорадством представляла лица московских педагогов, вновь увидевших пропащую Зинаиду Логинову. Им можно было только посочувствовать.

Признаюсь честно, я старалась быть веселой. Казалось бы, все плохое осталось е прошлом, к счастью, не случилось непоправимых потерь, но… Беспокойство закралось в душу едва не сразу после возвращения друзей. Эйфория встречи улетучилась, а неприятный осадок остался. Похоже, путешествие в Неведомое не проходит даром, оставляет свой след, клеймо. Парни переменилась, особенно Сережка Ивойлов. Его облик, привычки, характер остались прежними, и все же он стал иным. Это трудно передать словами, но временами возникало ощущение присутствия враждебной, чуждой нашему миру силы. Казалось, сквозь глаза Сережки кто-то подглядывает за нами.

Самым неожиданным новогодним сюрпризом стало очередное появление Логиновой. Она приехала утром 31 декабря, намереваясь отпраздновать Новый год в нашей компании. Остается только удивляться, как родители Зинаиды решились выпустить из объятий любимое чадо, до того пропадавшее неизвестно где около полугода. Впрочем, ее вид объяснял многое. Дернув за кончик скромного белого "хвостика", составлявшего ее новую прическу, Зизи состроила скорбную гримаску:

— Обменяла потерю имиджа на свободу. Иначе бы не отпустили.

Праздновать решили у Таньки Панкратовой. Ее родители вновь проявили чудеса либерализма и не только подарили к нашему столу бутылку шампанского, но и позволили веселиться всю ночь без присутствия взрослых. Отправившись к друзьям, они предоставили громадную квартиру в полное распоряжение дочери. Подразумевалось, что мы можем делать все, что заблагорассудится, естественно, не слишком выходя за рамки приличия. Категорически запрещалось только горланить песни, отплясывать чечетку на головах соседей, швырять с балкона снежки по живым мишеням и зажигать в комнате бенгальские огни. Самонадеянная Танька обещала выполнить все родительские условия.

Гости начали подтягиваться часам к шести вечера. Первыми пришли мы с Логиновой и Толкачевым. Петька даже не успел снять сапог, когда юная хозяюшка отправила его за продуктами. Она только теперь, за несколько часов до начала торжества, сообразила, что для полного новогоднего стола не хватает множества ингредиентов, например, крабовых палочек и кокосовых стружек… Пока Толкачев бродил по магазинам, мы приступили к сугубо дамскому занятию — стряпне и сервировке стола.

Танька возилась в гостиной, а Логинова и я оккупировали кухню. То ли ночью не удалось выспаться как следует, то ли на небе бушевала магнитная буря, но мне было явно не по себе. Я машинально крошила ножом колбасу и огурцы, чувствуя, как внутри меня все холодеет, смерзается, сьеживается… Сложив грязные тарелки в мойку. Зизи неожиданно поинтересовалась:

— Барышева, что ты мне подаришь?

— Так я и скажу!

— Отдай медальон — мне позарез нужно серебро, из него отольют жутко продвинутое кольцо.

— Рада бы, но не могу.

— Зануда!

Зизи с силой швырнула в мойку половник, расколов сразу пару тарелок. Какие-то время мы работали молча. Холодные щупальца опутывали мое тело, ползли по ногам, поднимались выше… Под каким-то предлогом я вышла из кухни, подумывая, не стоит ли прилечь на диванчик. Невидимые щупальца ослабили хватку, позволив вздохнуть, но возвращаться назад я не захотела, поменявшись рабочими местами с Танькой Панкратовой.

Овальный стол, тот самый, за которым мы вызывали духов, производил сильное впечатление — на белоснежной скатерти едва ли не вплотную громоздились тарелки со всевозможными вкусностями и деликатесами. Пожалуй. Танька справилась с сервировкой без посторонней помощи. Переставив для порядка салатницу и блюдо с ломтиками хлеба, я прислушалась — доносившаяся из кухни болтовня Панкратовой постепенно сходила на нет, а фальшивый мотивчик, который насвистывала Логинова, по-прежнему звучал ровно и назойливо. Я отправилась за новой порцией салатиков. Танька стояла у плиты с бледно-зеленым лицом и отсутствующим взглядом. Зизи пребывала в обычном состоянии полной невозмутимости. Явно желая смыться из кухни, Панкратова предложила мне помочь донести яства. Склонившись над хрустальной салатницей, она прошептала: