Пещера Лейхтвейса. Том первый - Редер В.. Страница 16

Венгр в дикой злобе сжал кулаки.

— Теперь я понимаю все, — прошипел он. — Лейхтвейс — твой любовник! Ребенок у тебя от него, а меня ты обманывала только, добиваясь графского титула. Но меня ты не проведешь! Да будет проклят этот ребенок еще до рождения!

— Подлец! — глухо вскрикнула Роза. — Ты проклял свое дитя!

В этот момент громкие крики Илиаса Финкеля покрыли шум и говор толпы, шипение воды, выливаемой на огонь, треск ненасытного пламени, грохот падающих балок и стропил.

— Натан! Натан! Где мой сын?

— Где мой брат? — в ужасе воскликнула Роза, а толпа глухо вторила этим крикам.

— Где Натан, сын и любимец Финкеля?

Никто не видел красивого юношу, никто не вспомнил о нем. Лишь когда Финкель очнулся от обморока, он первый подумал о сыне.

— Спасите моего Натана! — плакал несчастный старик. — Горе мне! Я жив, а мой сын, мой дорогой Натан погибает в пламени. Я богат, — все вы это знаете, — даю пятьсот талеров… тысячу тому, кто спасет моего Натана.

Но не нашлось храбреца, который даже за такие деньги рискнул бы своей жизнью. Финкель рвал на себе одежду и метался взад и вперед, как помешанный.

— Горе меня постигло! — кричал он, громко рыдая и ударяя себя кулаками в голову и в грудь. — Мой красавец, мой добрый, хороший сын! Он умирает жестокой смертью. У меня был дом — он сгорает. У меня были деньги, золото и бриллианты — все пошло прахом! Бог покарал меня в эту ночь. Горе мне! Я погиб, я проклят!

Вдруг в третьем этаже, куда уже жадно добирались языки пламени, открылось окно. Показалась голова Натана.

Лицо его было мертвенно-бледно; он был в одной сорочке. Но черты его лица сияли торжественным, бесстрашным спокойствием.

— Прощай, отец! Прощай, сестра! — взволнованным голосом крикнул он вниз. — Господь зовет меня к себе. Вы никогда больше меня не увидите.

— Натан, дитя мое! Мужайся, продержись еще одну минуту! — кричал Финкель. — Сейчас принесут лестницу. Тебя спасут. Молись, Натан! Молись Богу Израиля. Он спасет тебя, он может… он должен…

— Поздно, — раздался чей-то мягкий спокойный голос, — пламя нас уже окружило. Твой сын погиб для тебя. И я вместе с ним.

— Чудо Божие свершилось! — кричала толпа. — Немой Леви заговорил. Смертельный страх развязал ему язык.

Да, это был он, немой мастер ростовщика. Худощавая фигура его появилась за спиной Натана, но в нем не было уже прежней покорности. Он стоял, гордо выпрямившись во весь рост. Толпа в ужасе видела, как Леви ласково отвел юношу от окна. Оба они скрылись, а затем…

Раздался страшный треск, ужасный грохот, заглушивший крики собравшейся толпы.

Крыша пылающего дома провалилась. Горящие балки с треском упали вниз в комнаты третьего этажа. Там наверху бушевало море пламени. Кто бы там ни находился, все неминуемо должны были погибнуть.

— Мой сын погиб! Боже, за что ты меня так караешь?

Финкеля насильно оттащили от горящего дома. Он метался, как помешанный, хохотал и плакал, пел и проклинал, выкрикивая кощунственные слова и богохульствуя. Раввин еврейского квартала, маститый старец с длинными седыми волосами и бородой до пояса, приказал проводить несчастного, вместе с его дочерью, в свой дом.

Тем временем со всех концов Франкфурта прибывали пожарные команды. После упорной, отчаянной борьбы с разбушевавшейся стихией удалось отстоять нижние два этажа дома. Первый и второй этажи остались невредимы, а с ними контора и склад товаров ростовщика, где хранились его состояние, письма и книги.

В течение всего следующего дня на пожаре искали останки Натана и немого Леви. Каждый уголок, каждый шаг, каждая куча мусора были разрыты и обысканы, но нигде не нашли ни малейшего следа жертв пожара: ни их костей, ни частички их одежды. Оставалось только предположить, что пламя уничтожило обоих несчастных дотла.

Спустя несколько дней сам Илиас Финкель, вместе с Розой, приплелся к месту пожара. За одну ночь волосы и борода ростовщика побелели, он постарел на двадцать лет. Отец и дочь тоже обыскали все пожарище. Им хотелось найти хоть что-нибудь на память об их возлюбленном Натане. Наконец они очутились у того места, где находилась каморка немого Леви.

Финкель погрузил руку в кучу пепла и вытащил оттуда какой-то маленький, закопченный предмет. По странной случайности именно этот предмет остался цел. Старый еврей блуждающими глазами уставился на свою находку. Он сделал открытие, от которого у него волосы встали дыбом. В руке у него оказался маленький крестик из слоновой кости. По-видимому, он лежал под чем-нибудь, что устояло и предохранило его от пламени, так как был вполне цел, хотя и закопчен.

Лицо Илиаса Финкеля исказилось, рука его задрожала.

— Крест, — еле слышным голосом проговорил он. — В моем доме крест? Кто принес в мой дом эту эмблему христианства, вызывающую отвращение у каждого правоверного еврея?

— Быть может, отец, ты купил его у какого-нибудь христианина вместе с другими вещами?

— В своем ли ты уме! — крикнул Финкель своей дочери. — Скорей я дал бы своим рукам отсохнуть, чем купил бы крест.

Он с гневом и отвращением швырнул его на пол. Роза подняла его, вынула из кармана платок и стерла с креста копоть.

— Отец, — вдруг крикнула она, — взгляни сюда! На кресте имеется надпись — какое-то имя.

Вдруг она побледнела и умолкла.

— Надпись, говоришь ты? Покажи, быть может, мы по надписи узнаем, кому принадлежит этот крест и кто его принес сюда.

Роза не хотела дать ему крест, но Финкель вырвал его из ее рук и прочитал слова, вырезанные на слоновой кости:

Финкель точно окаменел.

Вдруг он швырнул крест на пол и растоптал его ногами. Глаза его сверкали, и все лицо его перекосилось.

— Слава тебе, Иегова, — хрипло проговорил он, поднимая руки, — благодарю тебя, Бог моих предков, что ты сжег моего сына в пламени. Если бы он был еще жив, если бы он стоял теперь здесь, то вот этими руками я задушил бы его, проклятого вероотступника.

Глухо рыдая, он низко опустил голову.

— Быстро исполнилось твое проклятие, Лейхтвейс, — простонал он, медленно поднимаясь на ноги, — быстрее, чем я ожидал. Ты оказался прав в твоем предсказании. Но моя дочь, чистая, невинная дочь, моя гордость, мое счастье, единственное мое достояние в жизни — она не оправдает твоего пророчества.

Тяжело опираясь на плечо Розы, он неровными шагами удалился от того места, где его постигло столь ужасное горе.

Роза содрогнулась, услышав слова отца, крепко стиснула губы и густо покраснела от стыда.

Глава 8

ПОД ЗЕМЛЕЙ

Солнце ярко освещало деревья на вершине Нероберга, когда Лейхтвейс по скалистым тропинкам пробирался к дому палача. Сердце его билось в сладостном ожидании. Еще несколько минут, и он обнимет свою Лору, он прижмет к своей груди любимую девушку и будет целовать ее губы, ее милые глаза. Правда, он возвращался без денег, так как вследствие подлости Финкеля он лишился бриллиантов, доверенных ему Лорой, которые могли бы дать им средства и возможность начать новую жизнь. Но Лейхтвейс был доволен уж тем, что остался жив после ужасной опасности, которой он подвергался минувшей ночью.

От мечты вести честную жизнь надо было отказаться. Раньше его преследовали как браконьера, теперь его будут преследовать как поджигателя.

Но ведь Лора ему клялась, что готова быть женой разбойника и делить с ним позор, нужду и несчастья. Глаза Лейхтвейса загорелись диким огнем, и на лице его появилось выражение непреклонной решимости.

— Иду за тобой, невеста разбойника! — громко крикнул он, как будто Лора стояла перед ним и слышала его. — В нашей пещере мы будем тоже счастливы. Под землей мы создадим себе домашний очаг, лес будет нашим садом, питаться мы будем лесной дичью. Мы вырвем у богачей часть их богатства. Нам не дадут его добровольно, мы возьмем его силой. Против нас не устоит ни один замок, никакая стража, всюду мы пробьемся. Весело нам будет жить! Да здравствует Лейхтвейс и жена его Лора фон Берген!