Счастье по собственному желанию - Романова Галина Владимировна. Страница 15

Так, кажется, ясно. Это наверняка очередной Жанкин ухажер. Явился к ней без приглашения и либо не был пущен на порог, либо не застал бессовестную сердцеедку дома. Теперь этот незваный гость станет приставать к Любе с просьбами. Просьбы всякий раз разнились. Словесные послания чередовались с букетами и тугими свертками. Причем словесные не всегда оказывались приличными, и повторять их Люба отказывалась наотрез. Что на этот раз, интересно.

– Да, я живу в этом подъезде, – ответила она со вздохом и поднялась ступенькой выше незнакомца. – А вам кто нужен-то?

– Да судя по всему, ты и нужна.

Она даже не успела понять, что произошло в следующую минуту.

Вдруг сделалось очень трудно, вернее, совершенно невозможно дышать. Кожа шеи отчего-то заледенела и натянулась, а вот уху, напротив, сделалось горячо. Это уже потом она поняла, почему горячо. А поначалу еще пыталась дергаться и двигать ногами, намереваясь двигаться дальше вверх. Странно, но и испугалась Люба не сразу. Сначала было ощущение холода и жара, а уж потом пришло осознание.

– Люба? Закатова? Это ведь ты? Ты, сучка, знаю, что ты. Не дергайся, удавлю, – просто и без затей пообещал ей горячим шепотом на ухо незнакомец.

Она и не думала дергаться. Кивнуть просто хотела, что да, мол, я. Но предостережению поверила и тут же замерла, одной рукой вцепившись в ручки пакетов с нарядами, а ладонь другой втиснув в стену.

– Умница, Люба. Ты ведь у нас умная тетя, так? – он дождался, когда она снова сделает попытку ему кивнуть, и продолжил: – Если умная, то сразу меня поймешь… Ты мне возвращаешь то, что должна, а я тебе… А я тебе оставляю жизнь. Это много, Люба, поверь мне.

Она поверила ему сразу и в который раз попыталась кивнуть. И тут же крепко зажмурилась, потому что смотреть на оранжевые круги, плывущие перед глазами, сил больше не было. Темнота подъездная и эти чудовищные круги, наслаивающиеся один на другой. Бр-рр, чертовщина, да и только. Чертовщина и бредятина полнейшая.

Что хочет от нее этот человек? Кажется, разговор ведется о каком-то долге. Какой, интересно, долг он имел в виду? Если Жанкин, то она отдала ей деньги еще на прошлой неделе, а больше…

– Ты мне должна целое состояние, киска моя, – не унимался незнакомец, тиская ее горло, которое саднило, горело и почти совсем не пропускало воздуха в легкие. – И не мне одному. За моей спиной стоят большие люди.

Ого! Да он тут не один, кажется… Она едва не хихикнула от нервного желания пошутить. Но парень цепко держал ее, лишая возможности просто что-нибудь ответить ему.

Да и отвечать особо было нечего. Он ее определенно с кем-то путает, хотя и называет безошибочно и имя ее, и фамилию. Надо бы поговорить, выяснить все.

– Ни одному твоему слову я не поверю, так и знай. – пробубнил он, словно угадал ее мысли. – И удрать не пытайся. Найду везде. Ринешься в ментовку, сдохнешь. Сроку неделя. Ты мне то, что забрала, а я тебе… жизнь.

Он отпустил ее внезапно и, кажется, именно его шаги она слышала за своей спиной на лестнице. Поворачиваться боялась. А вдруг это не он спускался, а он все еще стоит и глядит на нее из темноты. Так и пошла наверх к себе, не оборачиваясь. Пакеты с купальником и шортами болтались у нее в руке и мешали идти, забиваясь меж коленей. Зачем они ей? Ей жить осталось семь дней, а потом… Потом ни купальники, ни шорты, а белый платочек на голову и тапочки на ноги.

Господи!!! Что это было только что?! Что??? Что хотел от нее этот ужасный человек?!

Вопросы наплывали на нее так же стремительно, как недавние оранжевые круги. Наплывали и исчезали, так и оставшись без ответа.

Она не знала! Не знала и не предполагала, кому, сколько и за что была должна!!! Хоть бы пояснил, урод, чего хотел конкретно!

Люба поднялась на свой этаж, порадовавшись, что хоть здесь света было в достатке. Лампочка-сотка полыхала под потолком на лестничной площадке, высвечивая забеленные провода, тянущиеся к щитку, и свежую паутину в углу. Какие все же трудоголики эти пауки, не успеешь смахнуть паутину, как тут же наткут новую…

Почему-то, когда Люба открывала дверь, то была почти уверена, что ночь сюрпризов на этом не закончена. Что-то должно быть еще. Незапланированный визит Иванова, например. Он-то непременно должен был приложиться к ее страху и унижению.

Ключ в замке повернулся беспрепятственно. Иванов, если ему удавалось проникнуть к ней в дом, обычно запирался изнутри на предохранитель. Для прикола, так сказать.

Свет в квартире тоже не горел. Значит, Иванова здесь нет. Хоть одна приятная неожиданность за вечер.

Люба щелкнула выключателем и тут же едва не заорала в полный голос.

На полу валялось все, из чего до недавнего времени состояло ее домашнее хозяйство. Подушки со вспоротым нутром. Одеяло, исполосованное мелкими рваными ранами. Одежда, обувь, мука, сахар, буханка хлеба развороченная… Все ее имущество покрыло собой площадь пола кухни, прихожей, гостиной. Все, включая диванный поролон.

– Мерзавец… – Люба обессиленно привалилась к дверному косяку и замерла с округлившимися от ужаса и непонимания глазами. – Что он искал?! Что он мог искать?!

Несколько раз обойдя свою квартиру по периметру и Убедившись, что целым не осталось ничего, включая старые тюки с газетами, Люба села на деревянную кухонную табуретку и замерла, выпрямив спину.

Надо что-то делать. Но что? Звонить в милицию нельзя, иначе она сдохнет, так он пообещал. Сбежать тоже невозможно, найдет. Она ему верила. Да и куда бежать? К родителям на далекую родину? И навлечь на их бедные седые головы такую беду? Нет! Что угодно, только не это. Что же делать?..

Люба встала и снова прошлась по квартире. О том, чтобы оставаться здесь ночью, нечего и думать. Спать не на чем. Диван весь истерзан. Взгляд ее упал на старый чемодан, из которого умник вышвырнул новогодние игрушки. Вещи, что ли, в него собрать… Те, что остались в целости и относительной сохранности.

На то, чтобы собрать все барахло с пола, отсортировать его по кучкам и наиболее приличное сложить в чемодан, у Любы ушло минут двадцать. Еще столько же или чуть больше на то, чтобы смести в угол весь мусор. Куча получилась внушительная. Она вернулась в кухню, чтобы сунуть веник с совком под раковину, и тут увидела на столе те самые конверты, в которых ей Хелин из рук в руки вручал ее зарплату.

Деньги! Забрал! С чем же она теперь осталась?!

В глазах впервые за все время защипало, намекая на близкие слезы. Люба метнулась к столу. Схватила конверты и поочередно запустила руку в каждый.

Чудные дела твои, господи! Деньги были на месте. Все до единой купюры и даже лежали в том же самом порядке, что и раньше. К ним, правда, еще добавилась записка, нацарапанная печатными буквами на обрывке чего-то: то ли конверта, то ли клока упаковочной бумаги.

«Это не мое», – значилось там.

Что это значит?! Что значит – не мое?! Ну что хочешь, то и думай! Что искал тогда, если денег не взял?!

Люба все-таки разревелась. Прижимая оба конверта к груди, она в который раз за вечер пошла блуждать по квартире, без конца поглаживая каждую вещь, подвергшуюся нападению, и сопровождая каждое поглаживание горестным причитанием.

Было больно. Больно так, будто это по ней прошелся нож злоумышленника. И тут, словно ведро ледяной воды на голову, дикая безжалостная мысль: «подожди, еще и по тебе пройдется…» И снова слезы и боль, слезы и страх, слезы и безысходность.

Был бы жив Тимоша Савельев, ему бы позвонила. Он бы нашел способ избавить ее от злодея тихо и непринужденно. И снова всплыла жестокая правда в мозгах: «чего же тогда сам не уберегся…»

А вдруг!.. Вдруг это как-то связано между собой?! Этот гад, напавший на не, и то, что Тимоша погиб… Вдруг между всем этим имеется какая-то связь?!

Какая??? Какая, господи, какая?!

Люба доревелась до такой степени, что глаза начало резать, будто в них насыпали песка. Нос распух и покраснел. Голова разболелась. Сердце противно покалывало. А в мозгах было по-прежнему пусто. Ни одной зацепочки, ни единой мыслишки, ни даже крохотной догадки. Не знала она, и все тут, и даже не догадывалась, что хотел от нее этот человек и что именно искал в ее квартире.