Сестры - Бут Пат. Страница 36

Джейн молчала, но глаза ее говорили, что она все понимает.

– Я хочу сказать… Я должен жить… и рисовать, и делать скульптуры. Но на это нужны деньги. Очень много денег. Вот Джули предоставляет мне возможность… а взамен… Ну а я… то есть… ты понимаешь, что я имею в виду… я…

– А ты с нею мил. – Джейн рассмеялась, подобрав этот эвфемизм. Англичане широко пользуются ими, ибо верят, что некоторые вещи – многие, если не все, – лучше не называть вслух.

Билли тоже засмеялся:

– Да, похоже, ты правильно выразилась: я с нею мил. И чем я милее с ней, тем она отвратительнее со мной. Такова уж ее забава. Я знаю, что она твоя сестра, но, честно говоря, ей нужна помощь психоаналитика.

– Нет, я думаю, просто она одинока и страшно несчастна. И та шутка, которую она сыграла со мной, – она так переживала из-за этого, мы несколько часов разговаривали, и она мне столько рассказала, о чем я и понятия не имела, – о маме и папе, о том, что случилось, когда она была маленькой и меня еще не было на свете. Я так огорчилась из-за нее. И я стала понимать всю боль и страдание, которые точат ее. А с тобой она никогда ни о чем таком не говорила?

– Ни в коем случае. Она никогда не говорит со мной, она только оскорбляет меня. И то же самое с остальными, то есть с большинством людей.

– Да, знаю. В скандальной прессе вас называют игрушечными мальчиками, точно?

Лицо Билли потемнело.

– Да, так и есть. И, наверное, они правы. В отношении остальных. Но не меня. Я собираюсь стать кое-кем, стать знаменитым . Познаменитее, чем Джули, черт бы ее побрал, Беннет… чем все. Когда ты увидишь мои работы, ты поймешь. В них – все. На моих полотнах само будущее. Вот. Клянусь тебе.

Это звучало так, как будто Билли твердил Катехизис, молился или давал торжественное обещание Богу на небесах. Только благодаря своей вере Билли Бингэм мог заставить мечты осуществиться. По спине Джейн пробежал холодок. Подобные чувства были ей незнакомы. Так не говорили в гостиной их дома в Глусестершире или в столовой на Итонской площади. И теперь это будоражило и очаровывало ее. Будущее, где происходят восхитительные вещи, где все так разительно меняется, где чувства, желания и стремления что-то да значат, причем что-то чудесное, – так явно контрастировало с никогда не нарушаемым образом жизни в Англии, где хорошо лишь то, что неизменно.

Этот мальчишка гораздо интереснее, чем кажется поначалу. Пленительно новый и очень, очень привлекательный. Джейн гнала от себя эту мысль; между ними ничего невозможно, потому что, какими бы ни были их взаимоотношения, он принадлежал Джули.

– А можно мне посмотреть твои работы?

На мгновение у него перехватило дыхание.

– Я бы хотел сначала получше тебя узнать.

– А! – Она не знала, что он имеет в виду. Возможностей узнать ее было несколько, но по крайней мере одна представлялась рискованной.

– Мне нужно знать, как ты относишься к живописи, к ее назначению и смыслу, кем ты восхищаешься и кого ненавидишь. Все в этом духе. Я просто не вынесу, если ты не сумеешь «увидеть», а просто станешь говорить, что это «славно» или «странно», или спрашивать, что мои картины означают . Я не утверждаю, что будет именно так, но все же мне хотелось быть уверенным. И прости, если это звучит высокопарно, или манерно, или как-то там еще.

– Нет, это вовсе так не звучит. Я слышу главное. – Джейн ободряюще улыбнулась ему. Она уселась на своем лежаке и, обвив руками свои длинные ноги, посмотрела на него.

– Отлично, и давай что-нибудь выпьем. Я тут высох, как чернослив. Например, персиковый сок и шампанское, не возражаешь? Это очень здорово.

– Господи, как изысканно. Хотя звучит заманчиво. А нам что, придется специально откупорить целую бутылку?

– Послушай, Джейн, ты можешь хотя бы представить себе, сколько Джули получила от издателей и киношников за свой последний роман? Причем только в США.

– Откуда мне знать.

– Пять миллионов долларов! Поэтому не беспокойся о «Тэттинжере». Деньги не входят в число ее проблем.

– Ладно, ладно. Уж шампанское-то ей явно по карману. – Джейн подняла руки, притворно сдаваясь.

Билли поднял трубку телефона и заказал напитки.

– Ах да, принесите еще орешки – фисташки, миндаль, что-нибудь. Да, отлично, смесь.

– Билли?

– Ау?

– Если мне нельзя увидеть твои работы, может, ты покатаешь меня на своем мотоцикле?

Билли улыбнулся:

– Конечно, прекрасно. Только позже, когда зайдет солнце. Но только если ты пообещаешь держаться крепко.

– Ах, я обещаю, обещаю, – торопливо выпалила Джейн, стараясь подавить чувство вины, которое не покидало ее, пока она говорила.

– Ты видишь это, Орландо? Видишь ли ты это? – Джули Беннет лихорадочно вцепилась во взъерошенную кошачью шерсть. Она наблюдала за молодыми людьми сбоку, в сорока футах над бассейном. Обычно в это время дня она должна бы быть прикована к своей пишущей машинке, затеряться в призрачном мире, который пытаются разглядеть писатели через свой магический кристалл. Но сегодня опять, пытаясь заглянуть в это зеркало и увидеть обратную сторону реальности, она, образно говоря, разбила себе нос. Бегство в мир фантазий было сегодня снова заказано, хотя она использовала все средства своего творческого репертуара, чтобы усадить себя за письменный стол. Так Джули постепенно приблизилась к окну – его затемненное стекло скрывало ее от любопытных взоров так же, как и от всепроникающих лучей пустынного солнца – и угрюмо уставилась вниз, на бассейн.

А там, внизу, невероятно прекрасная, неотразимо привлекательная в своем облепляющем фигуру купальнике, сидела ее сестра, которую она ненавидела. А перед ней, заглядывая ей прямо в глаза, будто ожидая найти там, в их глубинах, саму тайну жизни, сидел ее игрушечный мальчик, ее собственность .

Даже доведенная до белого каления, Джули не могла не сравнивать себя со своей младшей сестрой. Сходство несомненно, но глаз останавливало различие двух женщин. Когда сдавались генетические карты, ей достались девятки да десятки, а Джейн – короли и тузы. Джули сложена пропорционально, но при этом чертовски огромна , а Джейн, напротив, без всяких усилий «нормальна». Украдкой брошенный в зеркало взгляд дополнял картину. Просторная белая одежда скрывала ее тело – громадные округлости, мускулистые и крепкие от тенниса и гольфа, как небо от земли отличающиеся от изысканных линий ее сестры; крупные, как пуговицы, морщинистые, как вишня в мороженом, соски не шли ни в какое сравнение с прелестными, нежными сосками достойных страниц «Вога» грудей Джейн; тяжелый, мощный, как кузнечные мехи, зад Джули значительно проигрывал ягодицам ее сестры. Сам Матисс счел бы за честь запечатлеть изысканное тело Джейн. А лицо? Опять пропасть. Лицо Джули было по-своему привлекательно, ее пышные волосы рассыпались каскадом по плечам, но лоб был излишне велик, щеки слишком круглы и толсты, а сладострастный рот хранил, казалось, чересчур много крупных жемчужных зубов. Ноги Джули, с трудом втиснутые в золотистые открытые босоножки, не выдерживали сравнения с прелестными, с розовыми ноготками длинными ногами Джейн, несбыточной мечтой какого-нибудь эстета-модельера, мечтающего лицезреть их на подиуме. Даже широкие, в виде леопарда, щедро инкрустированные бриллиантами золотые браслеты – лучшее, что было у Картье, – не делали Джули элегантной; напротив, бесстыжей и наглой.