Сестры - Бут Пат. Страница 37

– Он же флиртует с ней, дорогуша. Ты-то понимаешь? Он с ней флиртует, а она упивается этим. – Рыжий кот отчаянно пытался выбраться из железных объятий.

Рот Джули Беннет был похож на кровавый разрез, нанесенный скальпелем хирурга на ее ненакрашенное, холодное, мертвое лицо. Из глаз ее, через темное стекло струилась на Джейн ее ненависть, а в голове Джули разыгрывалась жуткая немая кинолента. И героями в ней были Джейн и Билли.

– Он мой, – прошептала она. – Он мой , – пронзительно вскрикнула она, отбрасывая Орландо и хватаясь за телефон. – Карлос, – рявкнула она в трубку. – Иди к бассейну, там мистер Бингэм. Скажи ему, чтобы немедленно пришел ко мне в спальню. Прямо сейчас. Ты меня понял? Иди!

Она довольно долго ждала, прежде чем увидела, как ее дворецкий опрометью бежит по двору. И уж тогда сама кинулась к двери.

Билли Бингэм стоял в дверном проеме.

Было похоже, что она смотрит на него прощальным взглядом. Так смотрят на длинноволосого, хвостатого, опьяненного наркотиками дьявола, которого ваша шестнадцатилетняя дочь привозит домой с каникул.

Но, разумеется, Билли Бингэм совсем не походил на такого отпетого юнца. Для начала, он был чист, как только что отчеканенная медная монета, и почти такого же цвета. Загар был ослепителен, и тонкий слой покрывавшего кожу масла придавал ему глянец, так что Билли казался шедевром живописного искусства. Он стоял в дверях, словно атлет, с опущенными вдоль тела руками, одна мускулистая нога была выставлена чуть вперед, а его длинные волосы блестели в солнечном свете, лившемся в комнату через застекленный потолок. Даже в полном беспамятстве от гнева, Джули Беннет могла увидеть его красоту. Ему было двадцать два года, но лицо его выглядело моложе. Темные задумчивые глаза, такие обычно называют чувственными, прямой римский нос, немного крупноватый, но замечательный тем, что исключал лицо из избитой категории «мужская модель». Прекрасно очерченные рот и подбородок. Ровные белые зубы. Он явно чувствует, что попал в какую-то беду. Но ясно и то, что он понятия не имеет, в какую именно.

Джули ощущала слишком знакомое ей состояние. Гнев и ревность уже загорались в ней, но в печи начинал закипать и горшок вожделения. Билли умел довести ее до этого состояния лучше многих других. Это была дерзость, что-то вроде «плевать на тебя», которая исходила от него, даже когда он дремал на солнцепеке. Он принимал подарки – японский мотоцикл или итальянский автомобиль, – но не интересовался ими. Даже во время их любви, вернее секса, его не было здесь , рядом с нею, хотя он безупречно, безо всяких усилий, выполнял свою роль. Но она видела огонь в его глазах, когда он возился со своими полотнами в огромном солярии, переоборудованном в студию. Только там жил настоящей жизнью подлинный Билли Бингэм. Все остальное, включая Джули Беннет, особенно Джули Беннет, было ему безразлично.

Билли Бингэм почувствовал, как волна страсти пробежала по его телу. Это был способ выстоять, вынести все это. Он подписал свой контракт с дьяволом, чтобы купить время для своего искусства. Мастерская, материалы, спокойствие пустыни были куплены на валюту его тела. Больше оно ему не принадлежало. Он его продал, и теперь им владела Джули Беннет.

– Поди сюда. – В голосе Джули не было ни малейшего намека на кокетство. Это был приказ, простой и ясный.

Билли заволновался, но повиновался.

Это было чудовищно, почти невыносимо, но в этом было и упоение, упоение и ужас, упоение в ужасе. Господи, что за кошмарного зверя она напоминала, когда вот так возлежала в ожидании его?

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Съешь меня!

Почти мгновенно Билли перестал быть личностью. Он стал лишь инструментом для наслаждений, а не живым существом, и вместе с исчезнувшей ответственностью пришло потрясающее чувство освобождения, смешанного с благодарностью к той, которая управляла им. То же самое чувствует толпа к своему вождю. Ему больше не нужно было принимать тягостных решений. Вся его сущность ничем более не обремененная, была упразднена.

Джули Беннет развалилась на своей цвета слоновой кости, в две тысячи долларов кровати, на шелковых вышитых простынях, и улыбка упоительного предвкушения играла на ее полных, полураскрытых губах, а ее большие глаза все расширялись, пока она разглядывала свой подарок. Сейчас он заплатит за свою мысленную благосклонность к Джейн – и за другие измены, уже физические, которые были безвестны и невидимы, но так же достоверны, как Рождество, и так же бессчетны, как его ежегодные празднования. В такие моменты Билли Бингэм не отличался от остальных. Он был точно такой же, как все другие, бывшие до него, и те, кто за ним последует. Ни ум и ни душа, только тело. Ей было безразлично, что он чувствует или думает, нравится ли ему то, что она с ним делает, или нет, и что за философия им руководит. Слова были лишь потерей времени, даже своего рода извращением. Для его языка было другое, куда более полезное назначение.

Она раскрыла перед ним широкие мощные бедра, вырастающие из огромных ягодиц и скатывающиеся вниз, к вполне сносным коленкам и стройным, хотя и слишком жилистым, ногам. Просторная, размером с простыню, туника была задрана.

И вдруг Билли Бингэм догадался, кого она ему напоминает. Кита на побережье. Вот на что она похожа. Кашалот, выброшенный во время шторма на берег. Неподвижный, но заставляющий благоговейно трепетать и вовсе не кажущийся беспомощным.

И он опустился перед ней, исполняя ее приказание, и темная влажная пещера поглотила его.

Горячий сильный ветер хлестнул им в лицо, когда Билли Бингэм дал газу, сидя за рулем своего «Судзуки». В один прием они вылетели на шоссе, и город блеснул за их спинами вспышкой далекой памяти.

Мотоцикл, набрав скорость, вышел на длинный вираж скоростной дороги, и Джейн плотно вжалась в сиденье позади Билли. Так здорово было сидеть за его широкой спиной, упираясь грудью ему в лопатки, обхватив его руками за стянутую ремнем талию, уткнувшись ему в шею. Голову Билли охватывал шлем, защищающий от неистовых порывов воющего ветра.