Визитная карточка хищницы - Борохова Наталья Евгеньевна. Страница 30

– Зверев! – окликнул судья. – Соизвольте подняться.

Зверев, высунув язык, что-то старательно рисовал в блокноте. На просьбу председательствующего он и ухом не повел. Конвоир ткнул его в бок. Только тогда он нехотя поднялся во весь свой громадный рост.

– Вы видели когда-нибудь на комбинате этого человека?

Кровь отхлынула у Романа с лица.

– Не помню.

– Он был среди нападавших?

Глаза потерпевшего заметались из стороны в сторону.

– Нет, не было. Я точно помню. Такого бы я разглядел. Не было его.

Грановский улыбался.

Роман дрожал всем телом. Разумеется, он узнал эту образину. Ошибиться было невозможно. Именно Зверев нанес ему удары металлическим прутом. А вот голос… голос из его воспоминаний принадлежал Суворову. Но, впрочем, какое это теперь имело значение?

Этот день складывался для Татьяны Степанченко очень даже неплохо. Торговля шла бойко, а покупатели попадались на редкость покладистые. Она без особого труда обсчитала раззяву в норковой шубе, сунула бабуле в довесок к говяжьей обрези немного свининки (авось собачка не отравится!); сосватала интеллигенту в очках лежалый кусок баранины по цене отборной свежатинки. Короче, оставалось только радоваться, что на свете еще остались наивные дураки. Татьяна даже замурлыкала себе что-то под нос, как вдруг словно из-под земли перед ней вырос страж порядка.

«Влипла!» – мелькнуло в голове. Собрав воедино остатки самообладания, Татьяна игриво улыбнулась. Лицо мужчины в погонах было ей незнакомо, а это уже настораживало. С местными служаками у нее был налажен контакт, разумеется, на взаимовыгодных условиях. С «крышей» она не конфликтовала (поди, не дура!). Так что оставались два варианта: либо этот товарищ в сером кителе решил на свою дохлую зарплату отовариться косточками для бульона, либо дело в чем-то другом.

– Желаете что-то?

– Переговорить с вами.

Лицо милиционера было непроницаемым. Он явно не купился на обольстительные улыбки пышногрудой продавщицы мяса. Хотя сама Татьяна не слишком-то надеялась на свое женское очарование. После смерти супруга она раздалась как пароход и обозлилась на весь белый свет. Так что ее улыбка теперь напоминала оскал голодного крокодила и вовсе не способствовала успешному флирту с противоположным полом.

Татьяна сняла фартук, вытерла руки.

– Поедем в отделение? – спросила она.

– Зачем же в отделение? – удивился мужчина в форме. – Давайте отойдем туда, где поспокойнее. Я вас не задержу.

Они прошли в небольшое кафе на территории рынка и присели за пластиковый столик.

– Татьяна Николаевна, – прокашлялся милиционер. – Вы меня скорее всего не знаете. Я – один из сослуживцев вашего покойного мужа. Пришел к вам еще раз выразить сочувствие и узнать, не нужна ли помощь. Слышал, вас вызывают в суд?

У Татьяны отлегло от сердца. Она была так рада, что даже не придала значения некоторым, мягко говоря, странностям в рассказе незнакомого ей мужчины. Конечно, ее убитый муж, Федор Степанченко, имел некогда отношение к доблестной российской милиции. В прошлом – работник правоохранительных органов далеко не мелкого уровня, он был вынужден попрощаться с многообещающей милицейской карьерой из-за весьма нелицеприятной истории. Дело, помнится, спустили на тормозах, но дальнейший путь к профессиональным вершинам для Степанченко был заказан. Однако природная предприимчивость не дала ему опуститься на дно. Владея целой сетью коммерческих киосков, прокручивая некоторые другие делишки, Федор быстро выбился в ряд самых крутых городских предпринимателей. Водочный бизнес Степанченко отдавал бандитским душком, и бывшие его коллеги об этом прекрасно знали. Так что преуспевающего нувориша они сторонились еще при жизни, а после его смерти и думать о нем перестали. Так что визит мужчины в милицейской форме да еще с таким странным предложением о помощи мог показаться подозрительным кому угодно, только не вдове, недалекой и скандальной женщине.

– Да, вызывают. Повестка на послезавтра, – сообщила она и вдруг тоненько, по-бабьи, запричитала: – Ой-ой, Феденька, почему ж ты меня оставил? Как же одной-то трудно век доживать! Милый ты мой! Слышишь ли ты сейчас меня? Я бы твоих душегубцев да собственными руками порвала…

– Кстати, об убийцах… – Бывший сослуживец прервал душевные излияния торговки. – Я что-то слышал о том, что настоящие виновники гибели Федора на свободе, а Суворову этот «висяк» просто добавили, в нагрузку.

– Подлая ложь! – заорала баба.

Милиционер не успел подивиться столь быстрым переменам настроения безутешной вдовы, как та, подняв устрашающей величины кулак, с грохотом обрушила его на пластиковый стол и выдала гневную тираду:

– Это Суворов, мать его! Больше некому. И любому, кто мне скажет обратное, я так засвечу в печень – желчью подавится!

У бедного мужчины, кажется, от ужаса зашевелились погоны на плечах, но он предпринял еще одну попытку:

– А все-таки у Федора был очень опасный бизнес. Не могли его другие конкуренты…

– Нет! – отрезала баба-мясник. – Ты ничего не слышал о том, как Федька этому засранцу чуть голову не отрубил?

История эта была малоизвестна в кругах «суворовцев». Уж больно непрезентабельно выглядел в ней их лидер…

Суворову глянулись несколько торговых точек, расположенных на оживленной городской улице, носящей имя основоположника диалектического материализма. То, что эти точки уже принадлежат Степанченко, молодого в ту пору, еще только начинающего бандита Суворова, кажется, совсем не смутило. Несмотря на категорический отказ Федора уступить ему места, приносящие стабильный доход, по-хорошему, Александр не успокоился. Его молодчики разнесли в пух и прах один из цветочных киосков Степанченко. Такую дерзкую выходку игнорировать было уже невозможно. Федор предъявил виновнику цветочного беспредела кругленький штраф за испорченный товар да еще кое-что добавил за моральный ущерб. Узнав о сумме штрафа, Суворов с подручными, конечно, явился. Но разговора не получилось. Вначале он всеми способами пытался выразить свое недоумение по поводу инцидента в киоске, но, припертый к стенке неоспоримыми фактами причастности его людей к безобразиям, Суворов понял, что увернуться от ответственности ему не удастся. Он резко изменил тон. В голосе появились жесткие нотки, в уголках губ затаилась наглая усмешка. Чем больше он говорил, тем суровее сдвигались брови Степанченко, наливались яростью глаза, жарче пульсировала кровь в висках.

– …все мы под богом ходим, – закончил очередную мысль Суворов.

Будучи физически более крепким, Степанченко не выдержал:

– Да ты что, щенок, угрожать мне будешь?!

Дело происходило во дворе частного дома, принадлежащего отцу Татьяны. Федор схватил Суворова за ворот куртки и, подтащив его к плахе для рубки мяса, бросил на нее. Удерживая голову Александра одной рукой, он другой взялся за топор.

– Ну, сукин сын, прощайся с жизнью. Отрублю я твою башку к чертовой матери, – тяжело дыша, убедительно пообещал он Суворову.

Взглянув в налитое яростью лицо, Александр струхнул. Запинаясь, он принес извинения за недоразумение и пообещал расплатиться.

Деньги в тот же день были переданы Степанченко. Тот облегченно вздохнул и понадеялся, что нахальный выскочка получил урок и впредь будет вести себя благоразумно. В одном он был прав: Суворов сделал для себя выводы, вот только ему, Степанченко, вряд ли станет от этого легче…

– Да-а, история, – протянул милиционер. – Но все-таки, Татьяна Николаевна, не кажется ли вам, что давать показания против этого мерзавца небезопасно? Вы наверняка слышали, что арестовали далеко не всех. Как бы чего не вышло. Может, лучше помолчать?

– Никогда! – категорично заявила Татьяна. – Я расскажу все, как было…

– Трудный клиент, – вздохнул мужчина в сером кителе, присаживаясь в «Мерседес». – И так, и этак пытался ее уговорить, не поддается. Тупая стерва!

– Не беда! – утешил его молодой мужчина за рулем. – Не хочет по-хорошему, можно ведь и по-другому поговорить.