Визитная карточка хищницы - Борохова Наталья Евгеньевна. Страница 35

– Кто вы? – Его голос был очень слаб.

– Смерть твоя! – хохотнул один.

Не оценив достаточно странную шутку незнакомца, Владимир беспомощно взглянул на девушку. Каково же было его изумление, когда вместо очаровательного личика своей подруги он увидел не менее очаровательное, но все-таки совершенно чужое женское лицо.

– Не переживайте, – раздался мелодичный голос. – Мы осмотрели вас. Все кости должны быть целы.

– Во всяком случае, пока, – продолжил остряк.

– Заткнись, – перебила его девушка. – Владимир, мы не придумали ничего другого, как встретиться с вами здесь.

Несмотря на дикую головную боль и не совсем ясное сознание, Владимир все же был способен делать некоторые выводы. Итак, вывод первый: встреча с этой странной компанией в вечернем лесу была не случайной. Да, это рандеву не значилось в его ежедневнике, но эти люди, без всяких сомнений, знали, где его искать. Остается вопрос: зачем он им понадобился? И вывод второй. Даже не вывод, а какое-то странное предчувствие. Этот мелодичный голос он уже где-то слышал. Вспомнить бы, при каких обстоятельствах…

Несмотря на весьма неплохую для зимнего вечера видимость, лицо девушки Макеев различал неясно. Правильный овал, темные волосы, выбившиеся из-под белой шапочки, – вот, пожалуй, и все.

Ответ на все свои вопросы он получил тут же:

– Мы от Александра Суворова. Он ведь ваш друг? Или я ошибаюсь?

Девушка присела перед ним на корточки. Ее глаза оказались совсем рядом.

«Это она. Та самая мадонна…» – мелькнуло в голове.

Он понял все…

Девушка в красном горнолыжном костюме оказалась права. Макеев отделался легко. Несколько кровоподтеков на бедре и коленях, больная голова (должно быть, легкое сотрясение) – небольшой урожай для такого падения. Однако другая боль, не телесная, подогреваемая почти первобытным страхом, хозяйкой поселилась в его сердце. Егонашли.

Веселая светловолосая подруга исчезла, не оставив даже записки. Больше Макеев ее никогда не видел…

В суде Владимир Макеев, бывший кандидат на должность мэра, держался безупречно. Источая вокруг себя стойкий аромат власти и больших возможностей, он щитом высокомерия прикрывался от дотошного прокурора. Спиридонов всячески пытался вытащить на свет божий давнюю историю отказа Макеева от притязаний на высокий пост, но пока мало преуспел в этом.

– Я просил бы вас припомнить некоторые события трехлетней давности. Вы сняли свою кандидатуру с выборов на должность мэра. Это верно?

– Совершенно верно.

– Насколько мне известно, у вас были неплохие шансы выиграть?

– Возможно.

– Так почему вы отказались от дальнейшей борьбы?

– Видите ли… Как вам объяснить? Я решил, что еще не готов к столь ответственному шагу.

– Кто-то повлиял на ваше решение?

– Нет, я все обдумал самостоятельно.

– А все же?

– Я не понимаю, о чем вы?

– О Суворове! – лопнуло терпение у прокурора. – Может, объясните в двух словах его вклад в ваше самостоятельное решение?

– Суворов – известный в нашем городе человек, бизнесмен и меценат. Я знаю его только с самой положительной стороны. Не понимаю, куда вы клоните?

– Я сейчас объясню. – Голос прокурора почти перешел на свист. – У вас офис сгорел?

– Да. Очень прискорбный случай.

– Особо если учесть, что в огне погиб глухонемой паренек.

– Да. Очень жаль. Очень.

– Вы заявление писали?

– Ах вот вы о чем! Я сразу и не понял.

– Заявление с просьбой привлечь Суворова к уголовной ответственности за поджог. Я вам напомню, что в этой бумаге вы связали воедино историю с выборами и пожар.

– Было дело. Не спорю. Но это, с позволения сказать, была лишь версия. Таковых у меня имелось множество. По-моему, это вы должны были их проверять? Не так ли?

– В деле есть показания мэра города Малышева. Он говорит, что вы жаловались ему на давление со стороны «суворовцев». Более того, вы открыто говорили о том, что накануне поджога у вас был неприятный разговор с Суворовым и что последующие события – его рук дело.

– Очень может быть. Малышев всегда был не дурак соврать! Если хотите знать, у меня теперь другая версия. Я догадываюсь, кто совершил это злодеяние.

Спиридонов затаил дыхание:

– И кто же?

– Нынешний мэр Малышев!

У прокурора возникло ощущение, что в течение последнего часа он безуспешно пытался разжевать мочало. Черт бы побрал этих народных избранников!

Макеев перевел дух. Кажется, он все сказал правильно. Но если нет…

Тогда – конец. Сколько ему останется? День, неделя, месяц? Что это будет? Темный силуэт, шагнувший из подворотни, машина с потушенными фарами, тень в углу лестничной клетки? Одно Макеев понял точно: то, что Суворов сейчас не на свободе, отнюдь не гарантирует ему безопасности. Черт с ней, с политикой! И амбиции – к черту! Собственная шкура дороже.

Сегодня в суде он сказал все так, как его просила Ольга.

Процесс шел полным ходом. Менялись лица на судейской трибуне, рассматривались новые эпизоды обвинения. Шурша последними календарными листками, уходил год. С каждым новым судебным днем лицо государственного обвинителя становилось все более мрачным, лицо председательствующего – многозначительным, Грановского – непроницаемым. Грандиозное уголовное дело, обещавшее стать апофеозом полного и окончательного разгрома криминальной империи Суворова, трещало по швам. Свидетели обвинения вовсю отказывались от ранее данных показаний, ссылаясь на незаконные методы расследования: запугивание, обман, шантаж со стороны следственной бригады. Свидетели защиты еще больше расправляли крылья и бросались в атаку. Доказательственная база, как карточный домик, не выдержав напора новых показаний, готова была рассыпаться на глазах. Осознавая значимость происходящего, Елизавета уже не вмешивалась в процесс, а только наблюдала за работой великого мастера своего дела – Грановского. Он, без сомнений, мог бы считаться знатоком людских душ. К каждому стоящему на свидетельской трибуне он находил свой подход, но неизменно был вежлив, корректен, доброжелателен. Этого нельзя было сказать о государственном обвинителе, который все больше срывался на крик и злобные выпады. Станислав Горин, отчаявшись призвать к порядку Спиридонова, уже не ограничивался легким постукиванием карандаша, а громыхал ладонью по столешнице. Глаза за стеклами его очков возмущенно блестели, а брови так и застыли в виде «домика».

Елизавете было интересно наблюдать, как Грановский находит решение в самых разнообразных ситуациях.

Допрашивали сотрудника милиции Рыбкина. Глуповато улыбаясь в присутствии многочисленной аудитории, он напускал на себя важность, стараясь припомнить детали произведенного при его участии обыска.

– Какое помещение вами обследовалось? – вел допрос Спиридонов.

– Мы обыскивали несколько комнат во Дворце культуры Всероссийского общества глухонемых. Эти помещения банда Суворова арендовала под офис. – Рыбкину приятно было осознавать себя этаким разоблачителем. И, не обращая внимания на то, что его слова вызывают живое возмущение «за решеткой», он вовсю оперировал словами «банда», «головорезы», «боевики».

– Каковы были результаты обыска?

– Бандиты прятали в своем логове большое количество военных патронов, штатных к автоматам «АК-74», «АКС-74» и ручному пулемету «РПК-74». Еще мы обнаружили пневматическую винтовку и два газовых пистолета «кольт», один «ТТ». – Рыбкин горделиво взглянул на присутствующих, надеясь, что они успели оценить его как специалиста в области оружия.

– Богатый улов…

– Не совсем, – заскромничал свидетель. – Если бы мы обнаружили место, где эти бандюги хранят автоматы, пулеметы, вот это была бы удача! Уж мы их к ногтю прижали бы, не сомневайтесь…

– Вам грех жаловаться… Поясните, процессуальные правила производства этого следственного действия были соблюдены?