Через тернии – в загс! - Кускова Алина. Страница 27

– Тебе холодно?! – обернулся Емельянов с горящими от возбуждения глазами и прижал Аллу к себе. – Ты вся дрожишь. Пойдем, я заварю тебе крепкого чая, – он схватил ее за руку и потащил на кухню.

Алла глядела на его широкую спину и думала о странностях судьбы. Вот приходит мужчина, из-за которого она весь вечер проплакала и опухла до неузнаваемости, и они идут мирно пить чай. Если бы ей кто-то сказал об этом накануне, то она бы рассмеялась фантазеру в лицо. Она ткнула пальцем Емельянова в бок, чтобы проверить, не сон ли это. А то снова появится Вера Ивановна с грязной тряпкой и все испортит. Емельянов усадил ее на табуретку и принялся наливать в чайник воды.

– Я давно собирался тебе сказать, – говорил он, сверкая глазищами, – я обо всем подумал! Я принял решение. Вот! – он достал из кармана розовую коробочку, поставил ее перед Аллой и снова взялся за чайник. – Открой, посмотри!

Алла дрожащими пальцами прикоснулась к бархату и замерла. Если сейчас там не то, о чем она думает, то лучше умереть сразу, не мучаясь. Емельянов, тем временем доставший с полки буфета трехлитровую банку с медом, поставил ее перед Аллой и сел рядом.

– Если не подойдет, то мы купим другое. Мы… Мне нравится это слово. Да, мы! – И он схватил ее руку, крепко сжал и открыл коробочку сам. Там сияло бриллиантом изящное колечко. Алла закрыла глаза. Если это сон, то сейчас, когда она их откроет, кольцо исчезнет вместе с Емельяновым. – Я делаю тебе предложение руки и сердца. Аллочка, я понимаю, может показаться, что мое, слишком импульсивное решение поставило тебя перед нелегким выбором. Но я не прошу отвечать мне сразу. Ты можешь подумать, – Емельянов вскочил и принялся шагать по маленькой кухне. Из-за небольших габаритов свободного пространства у него получался один шаг вперед, разворот и один шаг назад. – Я не тороплю тебя с ответом. Попей чайку, съешь меда, – и он придвинул банку к ней поближе.

– Что я, Карлсон? – выдавила из себя Алла, отодвигая банку подальше.

– Я понимаю, – Емельянов остановился посреди кухни и тут же ударился головой о свисающий светильник. – Ульрих для тебя тоже многое значил. Но я дошел до края, откуда нет возврата. Или он, или я. Выбирай. – Емельянов сел на табуретку и тяжело вздохнул.

– Я выбираю тебя. – Алла услышала свой голос со стороны, он показался ей таким беспомощным, как и она сама. Не так нужно было ответить на это признание в любви. А было ли признание? Его-то не было! – Только я хочу знать…

– Я понимаю, – перебил ее Емельянов, – ты хочешь знать, люблю ли я тебя? – Она молча кивнула. – Ты это знаешь! – заявил Емельянов и снова вскочил. – Это знают все вокруг, скрывать наши отношения больше не имеет смысла.

– У нас были отношения?! – изумилась Алла, пододвигая к себе банку с медом и ковыряясь в ней столовой ложкой. Она начала волноваться, и к ней вновь возвратился аппетит.

– А ты считаешь, – Емельянов вернулся на многострадальную табуретку, – то, что было, не в счет?!

Алла уже не знала, что ей считать. В своем представлении она совершенно иначе воображала сцену признания в любви. Это должно было случиться романтичным вечером среди бушующей гроздьями соцветий сирени на свежем воздухе в сквере у фонтана. Емельянов должен был бухнуться на колени, поцеловать ей руку и склонить свою покорную голову, предложив тем самым делать с ним то, что ей вздумается. И она бы сделала. Алла представила, как она поднимает его голову и впивается в его губы. Вместо этого она зачерпнула еще одну ложку и проглотила мед. Емельянов неожиданно бухнулся на одно колено и уронил голову. Совсем как она представляла! Только вместо ее ног голова глухо ударилась о край стола, на котором противно задребезжала посуда.

– Зачем ты это сделал? – испугалась Алла, глядя, как на лбу возлюбленного набухает огромная шишка.

– Из-за любви, – ответил Емельянов и свалился на пол.

Она оттащила его на диван и, еле сдерживая рыдания, лупила по щекам, пока он не очнулся. Емельянов открыл глаза, и его лицо расплылось в улыбке. Одним рывком он подтянул ее к себе и жадно поцеловал в губы. Алла обомлела: от Емельянова, как из бочки, несло алкоголем.

– Ты пил?! – возмутилась она, вконец разбивая свои мечты о романтическом признании.

– Немного, – признался тот, – но только для храбрости. Не каждый день зовешь замуж любимую женщину. А женюсь я, между прочим, впервые. Заметь, Аллочка, это мое оправдание.

«Зовешь замуж любимую женщину» – это то, что она хотела услышать весь вечер!

– Аллочка, – Емельянов попытался ее снова обнять.

– Чайник! – вспомнила она и стремглав побежала на кухню. Выключив плиту, Алла посмотрела на розовую коробочку, из которой продолжало исходить сияние, достала колечко и примерила, оно оказалось в самый раз.

– Теперь у нас точно будут отношения, – прошептала она, – и никто не встанет на нашем пути.

Софья Владленовна Ковалевская лежала на своей софе и держала в руках книгу с любовным романом. Но от чтения и вымышленных страстей героев ее клонило в сон. А спать пожилой даме далеко постбальзаковского возраста было никак нельзя. С минуты на минуту должен был появиться внук, с которым они делили жилплощадь. От нее требовались выдержка и родительская нотация, заранее заготовленные для разгульного потомка. Пришлось встать и прошествовать на балкон, где на свежем воздухе спать хотелось меньше. Она и так проспала всю свою жизнь! Сначала упустила дочь, и та выскочила замуж за американца, бросив родную мать, укатила на родину мужа. После дочери сын надумал жениться, и Софья Владленовна, вставшая на его пути с ножом у своего горла, не смогла помешать его женитьбе. И что же получилось? То, что она и предрекала. Разрушенная семья сына и избалованный ею внук, которого она воспитывала вместо матери, работавшей спецкором в горячих точках. Как будто Софья Владленовна не устраивала ей свое пекло. Пожилая дама, кряхтя, уселась в стоявшее на балконе кресло-качалку и принялась корить судьбу, так и не пославшую ей ни одного порядочного мужчины, который бы скрасил ее одинокое, не понятое сыном и внуком, существование. Она извлекла из кармана халата недочитанный любовный роман и погрузилась в выдуманные переживания.

Смоленский постучал в соседскую дверь и замер на пороге, прислушиваясь. Звонить не хотелось – с некоторых пор, заходя к Эмме, он только стучал. Таким образом Смоленский давал понять, что это пришел именно он, а не кто-то другой. За дверью раздалось шуршание, скрип и чьи-то легкие шаги. Чьи-то! Павел Павлович мог на слух определить походку любимой женщины. Так легко ступать могла только она. Он выпрямил спину и втянул живот. Дверь распахнулась, и возникшая в проеме восхитительная Эмма искренне обрадовалась его приходу. Смоленский переступил порог, держа перед собой свежий низкокалорийный торт со взбитыми сливками.

Эмма захлопала в ладоши и побежала ставить чайник. Она так радовалась, что Смоленскому показалось, не случилось ли в ее жизни чего-то более приятного, чем его визит. Интересоваться напрямую было неудобно, все же знакомы они были не так близко, как ему бы хотелось. Придет время, и она все расскажет сама. Смоленский не сомневался – такое время обязательно придет.

Пока профессор пил с соседкой чай, Алена приводила в действие свой жуткий план. Попасть в подъезд не составило особого труда, она просто дождалась, когда кто-то из жильцов выйдет. Как и описывала Метлицкая, на этаже в профессорском доме действительно оказались только две квартиры. Чтобы к ним пройти, прямо из лифта, нужно было сначала миновать небольшой коридорчик, потом завернуть за угол. Такая странная планировка оказалась очень подходящей для задуманного дела. Никто из других соседей, вознамерившихся пройтись на свой этаж пешком, при всем желании не увидел бы Аленкино изобретение – связанные ручки обеих квартир. Алена ехидно улыбнулась. Да, она добрая фея для Аллочки и злой гений для профессора Смоленского и его соседки – вреднючей Эммы. И принялась распутывать веревку. Один ее конец она приторочила к двери Королевой, а второй принялась тянуть до двери Смоленского. Благо, что входы в квартиры располагались напротив друг друга. Неожиданно она поняла – веревки не хватает! Она все так здорово придумала, и вдруг такой облом! Но внезапно догадка осветила ее лицо, и девушка принялась вытаскивать свой ремень из джинсов. Этого вполне хватило, чтобы связать две ручки. В довершение всего она достала ножницы и перерезала идущие в жилище провода телефонного кабеля.