Через тернии – в загс! - Кускова Алина. Страница 28

– Ну, вот, мы очень мило провели время, – Эмма поднялась и выразительно посмотрела на гостя.

– Конечно, конечно, – спохватился тот, – мне действительно пора. У меня рано утром пересдача. То есть не у меня, а у одной моей студентки, довольно симпатичной особы, не желающей вникать в азы экономической теории. – Смоленский приложился с поцелуем к руке Эммы и попятился к выходу.

– Да, – сказала та жеманно, – можно было бы еще посидеть немного…

– Правда?! – обрадовался профессор и остановился у порога.

– Но, – Эмма округлила глаза, – это совершенно невозможно. Мне нужно подготовиться к завтрашнему дню. Рано утром я еду инспектировать региональные офисы.

– Жаль, – обреченно вздохнул Смоленский и подошел к входной двери, – надо, так надо.

Эмма забежала вперед него, щелкнула задвижкой и повернула ручку замка. Та осталась на месте. Виновато улыбнувшись, она повторила попытку. Безрезультатно.

– Дайте я, – сказал Смоленский и изо всех сил приналег на ручку. Та сделала минимальный поворот, но дверь не открыла. – Что-то у вас с замком, – заявил профессор и заглянул в глазок. – Или кто-то держит дверь с обратной стороны.

– Кто держит дверь с обратной стороны?! – изумилась Эмма. – Этого не может быть! Кому это нужно? Это вы что-то придумали, чтобы задержаться в моей квартире. Достаточно, Пал Палыч, я сполна оценила вашу шутку. Открывайте дверь!

– Я ничего не предпринимал и оставаться-то не собирался. У меня завтра экзамен у студентов, я не могу опаздывать. Я за это их сам наказываю.

– Так я вам и поверила, отойдите от двери! – Эмма разбежалась и прыгнула на дверь.

– Зря стараетесь, – желчно заметил Смоленский, – она открывается в другую сторону.

– Что же делать?! – вскрикнула та извечным вопросом русской интеллигенции.

– Дайте отвертку, – заявил профессор, – я попытаюсь разобраться с замком. Мне кажется, внутри что-то заело и не отпускает. – Смоленский щелкнул замком пару раз и удивленно уставился на дверь. – Ничего не понимаю. Если это не замок, то что же?

Эмма побежала за отверткой. Смоленский, как только она скрылась, послал потолку, а подразумевал он – небесам, воздушный поцелуй и потер руку об руку. Эмма вернулась, вооруженная всем имеющимся в доме колюще-режущим арсеналом. Смоленский выбрал отвертку и пилочку для ногтей и подступился к замку. Когда механизм был полностью разобран, а произошло это через час, во время которого Эмма успела угостить Смоленского чашечкой бодрящего кофе, ничего не изменилось. Дверь не открывалась.

– Нужно позвонить в службу спасения, – сказала Эмма, глядя на разобранный замок, – только не разбирайте дверную ручку! Мне только этого не хватало.

Смоленский пожал плечами и сложил инструменты на телефонную тумбочку. После этого он снял трубку и подал ее Эмме.

– Вы что, издеваетесь, – возмутилась она, поднося трубку к уху, – она молчит!

– А что, – поерничал тот, – она приучена у вас петь романсы?

– Я вам серьезно говорю – телефон не работает.

Эмма озадаченно замолчала.

– Какое-то странное стечение обстоятельств, вам не кажется? – Смоленский повернулся и пристально посмотрел Эмме в глаза:

– Складывается такое впечатление, что все это вы проделали специально для того, чтобы заманить меня и оставить здесь ночевать!

– Что вы говорите?! – вспыхнула Эмма, подозревая профессора во всех тяжких грехах. – Это вы все проделали специально, чтобы здесь остаться.

– Нет, это смешно, честное слово, – веселился профессор, – как будто у меня в доме нет собственной кровати. С какой стати я должен хотеть оставаться у вас на ночь?!

– С такой! – крикнула Эмма. – С такой стати, что я вам нравлюсь! И вы за мной, – она гордо вскинула голову, – ухаживаете, между прочим.

– Вот именно, – проиронизировал Смоленский, – между прочим. А мог бы ухаживать вполне нормально, если бы не ваш прощелыга Максим!

– Максим! – закричала Эмма и бросилась за мобильным телефоном.

– Давайте, давайте, – пошел за ней следом Смоленский, – звоните ему. «Ах, Максим, я тут закрылась с мужчиной наедине, и он стал ко мне приставать, приезжай, спаси меня!» – Он пытался изобразить Эмму, стараясь придать своему голосу ее интонации.

– Неправда, – возразила Эмма, набирая номер Емельянова, – вы ко мне не приставали.

– Так сейчас же и начну, чтобы было, о чем говорить! – пылко заявил Смоленский и прижал Эмму с телефоном к своему мускулистому телу.

– Перестаньте, – та не восприняла серьезно его заявление и отстранилась. – Он не отвечает, у него отключен мобильный. Что делать?! Кого вызвать?

– О, – ткнул пальцем в дисплей сотового Смоленский, – и ваш телефончик-то сел.

– Какая разница, – горько вздохнула та. – В одном вы действительно правы. Кто бы нас ни спасал, он подумает самое худшее. И это худшее отразится на моей репутации.

– Вы это серьезно, Эмма Олеговна?! – изумился Смоленский. Та молча кивнула. – Вы настолько дорожите своим реноме, несмотря на ваши отношения с этим молодым человеком?!

– У нас с Максимом нет отношений, – сказала Эмма, устремляясь к балкону. – Но это не ваше дело.

– Конечно, конечно, – согласился Смоленский, которому совершенно не хотелось ссориться с Королевой. Он прошел следом за ней. – Да, – многозначительно произнес он, оценивая обстановку, – наши балконы практически рядом. Несколько шагов по бездне, и мы на свободе!

– Я не пущу вас! – крикнула Эмма. Дремлющая в своей качалке этажом ниже Софья Владленовна очнулась и стала прислушиваться. – Это очень опасно. Вы же не акробат, Смоленский, я прошу вас, не рискуйте.

– Значит, вы предполагаете, что мы сможем переночевать вместе? – тот окинул ее внимательным взглядом. – То-то. Так что я полез, простите заранее, если что не так.

– Мы же собирались перейти на «ты»! – трагически взвыла Эмма, заламывая прекрасные руки. – Прости и ты меня, если что не так!

– Стоп! – Смоленский поднял вверх палец. – Перед штурмом на посошок еще одну чашечку кофе.

Эмма ринулась на кухню. Смоленский достал сигарету и закурил. Он вообще-то не курил, но последнее время начал втягиваться в эту дурную привычку. Яснее ясного – она боится своего любовника, который должен вернуться откуда-то на ночь глядя. Он вернется, а тут Смоленский. В такой роли выступать ему еще не приходилось. Что бы он сделал? Спрыгнул с балкона или спрятался в шкафу, как обычно поступают любовники в комедиях? Он бы дал Емельянову в глаз! Смоленский посмотрел вниз: да, высотища. И сбросил бы его головой вниз с балкона! Но никогда бы не полез в шкаф, никогда! Смоленский скинул футболку, еще раз затянулся и стряхнул пепел, который спикировал вниз на страницы женского романа.

– Мужчина, – прошептала Софья Владленовна и проснулась окончательно.

Чашка кофе его взбодрила. Ноги сразу нашли опору за балконом, и Смоленский начал рискованный переход, спасая честь своей возлюбленной. Ему, конечно же, не хотелось заниматься экстримом, в последний раз он ездил в горы в студенческом возрасте, но определенные навыки все же сохранил. Это как езда на велосипеде, научишься в детстве держать равновесие, и в зрелом возрасте с велосипеда не упадешь. Смоленский зацепился ногами за следующий выступ, еще немного, и рядом с ним будет пожарная лестница, по которой можно спуститься хотя бы этажом ниже. Эмма с замиранием сердца следила за его передвижениями. Несколько раз она была готова крикнуть, чтобы он возвращался, но сдерживалась. Не потому, что ей не хотелось, чтобы он вернулся, а потому, что путь назад был не менее опасен. Она корила себя за то, что позволила профессору совершать этот опасный переход, и молила высшие силы оставить ей этого кавалера в будущем. Смоленский, сцепив зубы, медленно продвигался к лестнице. Добраться до собственного балкона теперь уже не представлялось ему возможным. Он не верно оценил свои силы – прыжок через бездну ему не совершить. Отчего-то ему подумалось, что в игре с Эммой счет ведется тоже не в его пользу.

Софья Владленовна оторвала глаза от книги и уставилась на мужскую ногу, медленно опускающуюся перед ее лицом. Она только что читала, как Альфонсио лезет на балкон к Изольде, чтобы воспользоваться ее беспомощным положением и надругаться над ней. Подлый Альфонсио все продумал тщательно, после ужина молодая леди дремала в своем гамаке. Софья Владленовна мигом оценила обстановку и вцепилась в волосатую конечность с чисто женским остервенением.