Нефритовые сны - Неклюдов Андрей. Страница 16

Невозможно описать все пережитое мною в ту ночь. Временами мне чудилось, будто я уже умер и нахожусь в раю, что большего упоения уже быть не может. Или будто все мы угодили в иное измерение.

Наш союз трех и был этим новым измерением.

– Я аист, – ангельским голоском пропела Тома. – Я не женщина, я просто аист. Мне ничего больше не нужно, так мне хорошо.

Мы купались в блаженстве, как в облаках. Погружаясь под одеяло, я упивался ароматом, гладкостью, бархатистостью женских тел. Словно зачарованный художник, я благоговейно обмакивал кисть то в один, то в другой божественные сосуды, в их драгоценную влагу – влагу Лунного Цветка, выражаясь языком Тантры, росу экстаза. Я чувствовал, как вливается в меня ни с чем не сравнимая благодать. Наверное, это и была та самая энергия Кундалини, какой одаривают мужчину женщины, черпая ее из космоса.

Я просил их целовать и ласкать одной другую, и это наше единение, наша полная раскрытость друг другу, навстречу изливающейся из нас любви, и вправду создавало ощущение рая, царства вечной женственности, высочайшего надчеловеческого счастья. Мгновениями мне становилось искренне жаль большинства людей, тянущих жизнь среди забот, делишек, довольствующихся законной женой или супругом, а то и телевизором и ни разу не соприкоснувшихся с чудом всеобъемлющей любви, безграничного взаимного доверия и интимнейшего слияния нескольких человеческих существ. Признаться, более чистых эмоций в сексе я не испытывал ни до, ни после этого случая. Казалось, даже мой неистовый бес разнежился, раскис в ту ночь, пустив прозрачные тягучие слюнки…

Лист XXVII

Веселая, беззаботная, сладкогрудая Тома появлялась у Эли и после. Ее задорный смех поныне звенит в моих ушах и будит во мне сладкую грусть. Увы, ничто не повторяется…

Как-то она намекнула мне, что до меня у Эли был жених, исполнительный директор того же агентства, весьма положительный, «устоявшийся», по выражению Томы, молодой человек, с которым Эля порвала якобы из-за меня.

Мне посчастливилось повидать его, этого высокопоставленного Элиного жениха. И даже иметь с ним беседу.

Произошло это утром. Моросил мелкий дождичек, воздух был насыщен сыростью, как в моечном отделении бани. Я только что посадил Элю на автобус и, стоя у остановки, тщетно пытался отыскать ее лицо в конгломерате человеческих голов, спрессованных за задним стеклом. Едва автобус отвалил, одурело покачиваясь, как у обочины рядом со мной почти беззвучно притормозила новенькая изумрудно-зеленая «Ауди». Дверца приоткрылась, и из-за нее высунулась круглая, с нежным пушком волос голова. Из-под расстегнутого бежевого пальто тянулся почти до асфальта длинный темно-зеленый (под цвет авто) шарф.

– Прошу вас, сядьте в машину, – прозвучало негромко, но требовательно.

Я не двинулся с места.

– Нам необходимо перетолковать, – прибавил обладатель головы и автомобиля, заметно раздражаясь.

– С какой стати? – грубовато ответил я, с первых же секунд почуяв, что все это связано с Элей. – Кто вы такой, чтобы мне хотелось с вами толковать?

– Я тоже не знаю, кто вы такой, – выдохнул он, и пухлое лицо его слегка порозовело. – Я не знаю вашего имени! – продолжал он, все более приходя в истерическое состояние. – Мне нет до этого дела! Но я спрашиваю: зачем вам Элеонора?! Зачем именно она, когда для таких, как вы, полно девиц соответствующего пошиба?! Для вас она игрушка, вы, растлитель!

– О, какие громкие слова! – усмехнулся я, подойдя ближе и взявшись рукой за мокрую дверцу автомобиля. – Я растлитель, а вы, разумеется, святоша. И вы, конечно же, намеревались Элю осчастливить. И какое же счастье, позвольте спросить, вы собирались ей преподнести? – презрительно скривил я губы, упиваясь своей ролью негодяя. – Тихий семейный уют? Десяток новых платьев? Счастье готовить вам ужин? Наслаждение ждать вас по вечерам после ваших деловых встреч и фуршетов? Или блаженство родить от вас дитя, похожее на вас же? – и я издевательски заглядывал ему в лицо.

– А вы?! – вскричал он. – Я, по крайней мере, в состоянии обеспечить ей нормальную жизнь, какой живут нормальные люди, а не сумасшедшие вроде вас. Ведь вы не в себе, это сразу видно. И вы ее делаете такой же. Она не появляется в офисе, она не слышит, что ей говорят… Ей светило повышение, а теперь место занято!.. Вы тянете ее в болото. Оставьте ее! Исчезните! Я заплачу! Я дам тебе хорошие деньги. Только сгинь!

Он задыхался в своей машине, словно улитка в скорлупе. Возможно, он в чем-то был прав. Даже тогда я подспудно ощущал, что, по большому счету, он прав, и я действительно гублю любимую женщину и разрушаю ее жизнь. Однако и его жалкий мирок с заданным стилем жизни, с автомобилем, чинным семейным бытом, обедами в ресторане в компании с такими же, похожими на престижные автомобили, существами, с размеренной половой жизнью, обеспеченной старостью – был мне в высшей степени противен, он казался мне еще худшим болотом для Эли, чем то, в какое ее затягивал я.

– Она моя! – нагло, почти с ненавистью проговорил я. – Она – мой образ и подобие. И странно, что ты до сих пор это не усвоил. Ты собирался свить с ней гнездышко?… Рано или поздно она разнесла бы его в щепки! У тебя рога росли бы изо всех мест! Как ты этого еще не понял? У тебя серьезные намерения? Ну конечно: человек ты устоявшийся, у тебя красивая тачка и солидная должность. И было бы очень стильно завести вдобавок к тачке красивую жену-куклу. Наверное, немало найдется таких, что с радостью согласятся на такую роль, но не Эля! Она из другого материала, из других атомов и молекул! Она не для тебя, наодеколоненная дубина!

– Только не надо хамить, – процедил собеседник, и в глазах его блеснули нехорошие огоньки. – Смотри, как бы не пришлось раскаиваться.

– Пошел ты! – я толкнул дверцу и, не желая того, прищемил ему пальцы руки. Уже отойдя на десяток шагов и оглянувшись, я увидел, что он все еще трясет кистью.

Конечно, я вел себя по-хамски. Но уж очень мне хотелось щелкнуть по носу этого высоко себя ценящего, образцового самца. Хотя не знаю, кто из нас двоих отвратительнее. Наверное, оба отвратительны, каждый по-своему.

Лист XXVIII

А через несколько дней после той встречи меня подкараулили у входа в подъезд Элиного дома двое молодчиков (нанятых, полагаю, небезызвестным мне молодым человеком, поборником нравственности, стабильности и тихого семейного счастья). Я приметил их еще издалека и в нарочито беспечном скучающем облике обоих тотчас же уловил нечто темное, напружиненное и нацеленное именно против меня. Вслед за этим я почувствовал нервную дрожь и готовность к самым отчаянным действиям.

Приблизившись, я сходу, ломая их подготовленную тактику, лягнул одного из них в пах и, прошмыгнув в дверь, мимо лифта, дал стрекача вверх по лестнице.

Несколько дней после этого я испытывал злобное удовлетворение, вспоминая выскочившие из орбит глаза и раскрытый в немом крике рот получившего от меня удар подонка. И я думал: если когда-нибудь они все же изловят меня и прибьют, то пусть это случится не нынче, а потом, позднее, лишь бы не сейчас, когда я с Элей…

Пережитая опасность отразилась, между прочим, и на снах. Мне теперь то и дело снилось, будто я отбиваюсь от нападающих на меня врагов. С незначительными вариациями проигрывался примерно один и тот же сценарий: упреждая действия противника, я первым наношу удар. Например, всаживаю одному из молодчиков в грудь острое шило, отчетливо слыша, как покрякивают протыкаемые внутренние переборки. Смекнув во сне, что для такого детины длины шила маловато, я вытаскиваю свое оружие и вгоняю в ту же дырку длинный железный прут. И только после этого бросаюсь на второго, остолбеневшего от увиденной жестокости, валю его на землю и принимаюсь душить. Я отчетливо осязаю пальцами его горло – упругое и верткое, точно гофрированная труба пылесоса, ощущаю, как толчками подается по ней в голову кровь. Надо давить сильнее, ведь, насколько я понимаю, в остальном я все делаю верно. Но сколько я ни тужусь, передавленное горло с упорством помпы продолжает гнать кровь. Тогда, нашарив рукой увесистый камень, я обрушиваю его на голову жертвы. Череп раскалывается, точно кокос, на две равные пустотелые половинки. Впрочем, не совсем пустые: изнутри, из сердцевины, выползает нечто черное, блестящее, членистоногое, напоминающее краба, и весьма крепкое с виду. Что-то подсказывает мне, что в этом насекомом и заключена главная опасность. И тогда с ненавистью и омерзением я что есть сил принимаюсь колотить эту тварь камнем, топтать ногами…